Однако, коль скоро дела все-таки пошли на лад, он сказал дочери, что теперь она может оставлять себе больше денег из своих двадцати пяти долларов в неделю, которые она с таким трудом зарабатывала.
— Оставляй себе пятнадцать долларов, — сказал он. — А если так же пойдет и дальше, ты сможешь всю зарплату себе оставлять.
Он надеялся, что так оно и будет. Элен, получив возможность тратить на себя огромную сумму — пятнадцать долларов в неделю, — была на седьмом небе от радости. Ей позарез нужны были новые туфли, и неплохо было бы еще купить новое пальто — ее пальто совсем уже поизносилось — и одно-другое платье. И еще она хотела начать откладывать деньги, чтобы снова записаться на курс в Нью-Йоркский университет. Она была согласна с отцом относительно Фрэнка: он и вправду принес им удачу. Вспоминая, как тогда, в парке, он говорил о своем желании получить образование, Элен чувствовала, что рано или поздно он добьется всего, чего хочет добиться, — чувствовала, что в нем что-то есть, что он — не просто обычный парень, каких много.
Он часто бывал в библиотеке. Почти каждый раз, когда Элен приходила в библиотеку, она видела, что он сидит за столом, а перед ним — раскрытая книга. «Интересно, — думала, она, — он что, проводит здесь все свободное время?» Тем, что Фрэнк много читал, он вызывал у нее уважение к себе. Сама Элен ходила в библиотеку раза два в неделю, каждый раз брала только одну или две книги, потому что ей нравилось брать и отдавать книги. Даже когда у нее бывало совсем уж похоронное настроение, ей всегда доставляло удовольствие видеть вокруг себя много-много книг, — хотя иной раз ее угнетала мысль о том, сколько она еще не прочла книг, которые стоит прочесть. Поначалу ей было не по себе от того, что она так часто сталкивалась с Фрэнком: чего ради он тут постоянно торчит? Но библиотека — это библиотека; Фрэнк, так же как и она, приходил сюда, потому что ему здесь что-то было нужно. Как и она, он много читал, потому что ему было одиноко. Впервые эта мысль пришла ей в голову после того, как он рассказал ей историю про акробатку. Постепенно ее неловкость прошла.
Хотя обычно он уходил из библиотеки одновременно с ней, но если она хотела идти домой одна, он не настаивал на том, чтобы ее провожать. Иногда она шла пешком, а он садился на трамвай. Но обычно, особенно если погода была хорошая, они шли домой вместе. Иногда — раза два — они сворачивали в парк. Он рассказал ей еще кое-что о себе. У него была совсем не такая жизнь, как у большинства ее знакомых, и она ему немного завидовала: он столько повидал! Ее собственная жизнь, думала она, была серой и унылой, как у ее отца: все вертелось вокруг его лавки и его привычек. Моррис не то что в другие города, но и дальше, чем за угол, едва ли заходил, разве что изредка — например, если нужно было вернуть покупателю какую-нибудь вещь, которую тот забыл на прилавке. Когда они были детьми и Эфраим был жив, отец любил по воскресеньям купаться на Кони-Айленде; а в еврейские праздники он брал детей посмотреть еврейский спектакль или вез их на метро в Бронкс к своим ландслойте. Но после того как умер Эфраим, Моррис годами не вылезал за пределы своего квартала. И она тоже — правда, по другим причинам. Да и куда ей было податься, у нее же ни цента не было. Она с жадностью читала о далеких странах, а сама все время сидела дома. Она дорого бы отдала, чтобы съездить в Чарлстон, или в Новый Орлеан, или в Сан-Франциско; она столько слышала об этих городах — а сама, пожалуй, никогда не бывала даже за пределами Манхеттена. Слушая рассказы Фрэнка про Мексику, Техас, Калифорнию и другие такие места, она с особой остротой понимала, какая у нее жалкая жизнь: каждый день, кроме воскресенья, она ехала на метро до 34-й улицы, а потом обратно. Кроме того, два вечера в неделю — в библиотеку и обратно. Летом, так же, как раньше, она — обычно во время отпуска — ездила на Манхеттенский пляж. Ну, и если посчасчастливится, выбиралась на концерт в Льюисон-Стейдиум, Когда ей было двадцать лет и она как-то особенно переутомилась, мать настояла, чтобы Элен съездила на неделю в недорогой летний лагерь в Нью-Джерси. А до этого, еще школьницей, она ездила вместе с классом на уик-энд в Вашингтон по программе «История Америки», и там их водили по правительственным учреждениям. Вот и все, и больше нигде она не была. Это же просто преступление — все время жить там, где родилась и выросла, и никуда больше носу не казать. Рассказы Фрэнка распаляли Элен — ей не терпелось путешествовать, испытывать приключения, жить!
Как-то вечером они сидели на скамейке в тенистой части парка, в стороне от большой лужайки, окруженной деревьями, и Фрэнк сказал, что он твердо решил осенью поступить, наконец, в колледж. Это почему-то привело Элен в странное возбуждение, несколько часов она ни о чем другом и думать не могла. Ей представлялось, какие интересные курсы он будет слушать и каких умных людей встретит среди товарищей-студентов, и как это будет прекрасно — учиться в колледже. Она воображала, как он будет выглядеть студентом: в элегантном костюме, коротко остриженный, причесанный; может быть, даже нос у него станет ровнее, а его английский сделается более культурным, правильным; он будет интересоваться музыкой, литературой, будет изучать философию, политику, психологию; и чем больше он будет знать, тем больше ему будет хотеться узнать, и он подымется во мнении других и в своем собственном. Она представляла себе, как он пригласит ее в колледж на концерт или на спектакль, и там она познакомится с другими студентами, его друзьями — людьми, которых ждет блестящее будущее. А потом они будут в темноте идти по саду, прилегающему к колледжу, и Фрэнк покажет, где находится какой корпус, и в каком здании он слушает лекции знаменитых профессоров. А если закрыть глаза, можно даже себе представить, что она — о чудо из чудес! — и сама здесь занимается, что она не случайная визитерша, которая слушает один или два вечерних курса, а утром возвращается в фирму «Левеншпиль — дамское белье». Он-таки заставил ее помечтать.
Чтобы помочь Фрэнку подготовиться к поступлению в колледж, Элен посоветовала ему прочесть несколько хороших книг — великих романов. Ей хотелось, чтобы эти романы Фрэнку понравились и доставили ему такое же наслаждение, какое получила она. Элен взяла в библиотеке «Мадам Бовари», «Анну Каренину» и «Преступление и наказание» — Фрэнк лишь краем уха слыхал об авторах этих произведений — и посоветовала ему прочесть. Он обратил внимание, что с каждой пожелтевшей страницей этих книг Элен обращается так, точно это Слово Божье. В этих книгах — сказала она — можно прочитать все, что человек не имеет права не знать, всю Правду Жизни. Фрэнк унес все три книги к себе в комнату и, завернувшись в одеяло, — в комнате было довольно холодно, — принялся читать. Это было нелегкое чтение: места и люди, которые в книгах описывались, были ему совсем незнакомы, об эти сумасшедшие имена и названия можно было язык сломать, а уж запомнить их, казалось, совершенно невозможно; и многие фразы были такие длинные и сложные, что Фрэнк, дойдя до конца предложения, забывал начало. Читая первые страницы, он раздражался: кому это нужно, продираться сквозь дебри непонятных обстоятельств и поступков? Он начал одну книгу, потом вторую, потом третью — и в конце концов в отчаянии сдался и бросил книги.
Но ведь Элен читала и так ценила эти книги; ему стало стыдно, что он не может их осилить, и он снова взялся за чтение. По мере того, как он одолевал все новые и новые главы, читать становилось легче, и люди, герои книги, начали его все больше и больше интересовать; у всех у них была несчастная жизнь — по той или по другой причине — и некоторые из них в конце концов погибли. Сначала Фрэнк читал урывками, но постепенно все больше вчитывался, и в конце концов одолел все три книги. Начал он с «Мадам Бовари» — сперва было просто любопытно, но когда он закрыл книгу, по спине у него пробегал холодок, он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Фрэнк не понимал, почему этому писателю захотелось написать книгу о такой дамочке. Но ему было жалко бедную Эмму, жалко, что у нее все так получилось и она не нашла другого выхода, кроме как покончить с собой. Потом он взялся за «Анну Каренину». Эта женщина вызывала больше симпатии, и, наверно, в постели она была тоже лучше. И какая обида, что в конце романа она бросилась под поезд. И хотя Фрэнку казалось, что не так уж обязательно было эту книгу читать, его тронуло, как изменилось настроение Левина в лесу, когда он уже решил было повеситься. Вот уж этот, по крайней мере, хотел жить! «Преступление и наказание» вызвало у Фрэнка неприязнь, и в то же время книга его очень увлекла; все эти люда, едва они открывали рот, тут же начинали в чем-нибудь каяться: в какой-нибудь слабости, или в болезни, или в преступлении. А про Раскольникова читать было просто больно — про все его напасти. Сначала Фрэнку показалось, что Раскольников еврей, и он очень удивился, когда узнал, что вовсе нет. При всем том волнении, которое вызвала у Фрэнка эта книга, он иногда чувствовал, что Достоевский окунает его лицом в канаву с грязной водой, а иногда — что он уже месяц как в запое. Фрэнк был рад, когда дочитал книгу до конца, хотя проститутка Соня ему очень нравилась, и он еще много дней размышлял о ее судьбе.
