Их разговор – когда знаменитому ученому было уже за шестьдесят, а ему только четырнадцать лет. Он дал Ливию прочитать свой первый труд по истории этрусков, и робея, ждал приговора.

«Это хорошо, что ты знаешь язык мёртвого народа!» - начал Тит Ливии.

«О, да! - воодушевляясь похвалой, воскликнул он. - Это позволило мне по уцелевшим письменам восстановить целые периоды его истории!»

-Ты что-то сказал, дорогой? - наклонилась к мужу Мессалина, поправляя сползший ему на ухо венок из миртовых веток.

- Нет-нет, я сыт - спасибо! - невпопад ответил Клавдий.

- Зато я умираю от голода и жажды! - капризно скривила губы Мессалина и, видя, По древней традиции, всякая трапеза римлян начиналась с яиц и заканчивалась фруктами.

Проскинеза - восточный обычай падать ниц перед правителем, вошедший в Риме в моду при Калигуле. что Клавдий по-прежнему не обращает на нее внимания, возмутилась: - Разве так должен муж встречать молодую жену? А ну-ка, вина сюда и еды! - захлопала она в ладоши. - Да побольше! Начинаем завтрак сначала!

Отложив блюда с яблоками, слуги внесли запеченные яйца и заново накрыли стол к великой радости Вителлия Младшего известного всему Риму своим прожорством.

- За что будем пить? - спросила Мессалина, показывая мизинцем, чтобы ей налили неразбавленного фалернского.

- За нашу Венеру! - разбрызгивая вино, высоко поднял кубок старый сенатор. - Нет!

- зажмурился он, точно от яркого света. - Что жалкая Венера по сравнению с Мессалиной? И хотя безжалостная стола скрывает от нас ее божественную фигуру, за нашу неповторимую, прекраснейшую Валерию Мессалину!

Мессалина по-своему истолковав тост, охотно сбросила с себя нарядную столу.

Оставшись в короткой, полупрозрачной тунике, она обвела Вителлия Младшего таким взглядом, что даже этот, растленный с детства в скандально знаменитых «Венериных местечках» Тиберия молодой человек перестал жевать и густо покраснел.

Мессалина довольно усмехнулась и мелкими глотками стала цедить вино, поданное ей в старинном греческом кубке с изображением резвящихся Амуров.

Авл искоса наблюдал за каждым движением этой красивой, стройной женщины, рассказы о неслыханном распутстве которой были на устах всего Рима. О нем знали все – от консула до последнего раба. Все, кроме ее собственного мужа. Верша государственные дела, Клавдий наказывал в эдиктах знатных матрон, даже не подозревая, что их прегрешения могли сойти за невинные забавы по сравнению с тем, что вытворяла его Мессалина.

Говорили, что жене императора давно наскучили тайные свидания с любовниками сенаторами. Теперь на всех углах клялись, что видели ее то в одном, то в другом публичном доме, где она открыто предлагала себя понравившимся мужчинам.

Рассказывали о таких гонениях, которые доверчивый император по навету жены обрушивал на тех, кто отказал ей в настойчивых просьбах, что невольно вспоминались самые худшие времена Тиберия и Калигулы. При помощи верных людей и лжесвидетелей Мессалина ухитрялась оговаривать самых преданных мужу людей. Авл ожидал, что и сегодня кто-нибудь из его знакомых римлян, не рискнувших вступить в преступную связь с женой самого Цезаря, будет обвинен в заговоре или государственной измене.

Но на этот раз Мессалина пребывала в прекрасном настроении.

- Не кажется ли тебе, дорогой, что ты давно уже не удостаивал своим вниманием Второй Молниеносный легион? - ласково обратилась она к мужу.

- Второй? - переспросил Клавдий. - Молниеносный?..

Мысленно он по-прежнему находился вдалеке от дворца. На расстоянии, которое нельзя измерить ни римскими миллиариями, ни эллинскими стадиями, ни парфянскими конными переходами.

«Это хорошо, что ты знаешь язык мертвого народа... - сказал ему Тит Ливии и вздохнул. - Теперь таких, как ты, осталось немного, и этруски представляются нам, римлянам, в весьма общих очертаниях. Если так пойдет и дальше, то лет через сто их вообще начнут считать сказочным народом, чем-то вроде скифов или даже амазонок! Я хотел посвятить им отдельный труд, ведь столько мы переняли от них, но все не доходили руки. Может быть, это удастся тебе?»

Это был не приговор нелепому и бессвязному его труду, как теперь прекрасно сознавал Клавдий, а благословение, напутствие на всю его жизнь.

- Что это с тобой сегодня? - донесся до Клавдия голос жены. - Я жду ответа!

- Какого еще ответа? А, да - Второй Молниеносный... - поморщился император и, снова закрывая глаза, пробормотал: - А разве у Ромула был такой?..

- Да что это такое! - возмутилась Мессалина и, положив ладонь на плечо мужа, нетерпеливо затрясла его, вырывая из глубокого раздумия.

- Ну что еще? - простонал Клавдий.

- Я тут беседовала с одним молодым центурионом этого легиона, - быстро ответила Мессалина и без тени смущения подмигнула поперхнувшемуся Вителлию Младшему. - Так вот - это самый преданный, и как оказалось, надежный тебе человек во всей римской армии!

- Да-да, возможно... - рассеянно кивнул Клавдий, лишь бы только его оставили в покое.

Мессалина сделала знак сидевшему в углу скрибе быть наготове.

- Это лев, умеющий не щадить себя ради особы Цезаря и членов его семьи! – повысила она голос и вкрадчиво спросила: - Не кажется ли тебе, дорогой, что он достоин более высокого положения, чем какой-то простой центурион?

- Кто он? - не понял Клавдий.

- Какая разница? - пожала плечами Мессалина и, называя имя не столько мужу, сколько писцу, улыбнулась известным одной ей воспоминаниям: - Пусть отныне он будет примипилатом!

Клавдий собрался со всей строгостью пояснить жене, что высшей должности среди центурионов - примипилата, добиваются очень немногие. Даже те, кто не щадит себя в 22 бою, получают ее лишь на шестидесятом году жизни. Но, зная, что жена все равно не отстанет от него, пока не добьется своего, махнул рукой:

- Ну, хорошо...примипилатом, так примипилатом!

- Вот и отлично!

Мессалина жестом приказала писцу приблизиться, выхватила у него из рук готовый эдикт и сама скрепила печатью, приложив к пергаменту палец мужа перстнем вниз.

- Хорошо... - повторил Клавдий и потер ладонью лоб, словно пытаясь поймать ускользнувшую от него мысль. - Ах, да! Но взамен этого ты должна мне сказать...

Он хотел спросить Мессалину, где она пропадала всю ночь, но та опередила его вопросом:

Ну, сколько уже можно обо мне? Лучше признайся, о чем это вы тут секретничали до моего прихода!

Мы говорили о сне цезаря! - торопливо ответил Вителлий Старший, удостаиваясь благодарного взгляда Мессалины.

Да, представляешь, - нахмурился Клавдий. – Сегодня ночью мне приснился наш Гай!

Гай? - с напускным интересом переспросила Мессалина. - И что же он тебе сказал?

Сказал?! Да он хотел убить меня!

- Убить? Тебя?!

- Зарезать кинжалами, как его самого! - подтвердил Клавдий и с обидой добавил:

- И это в благодарность за то, что я, ради интересов государства, пожертвовал самым главным, что было в моей жизни!

- Лучше бы он приказал убить меня! - громко простонала Мессалина и, наклонившись к Вителлию Старшему с тревогой шепнула: - О, боги! Целый год я отдыхала от его бесконечных рассказов об этрусках! Неужели все опять начнется сначала?!

Старый сенатор понимающе кивнул. Опережая Клавдия, уже хотевшего поделиться сокровенными мыслями, он воскликнул:

- И это в благодарность за все, что наш Цезарь сделал для римского народа!

- И что же он для него сделал? - зевнула Мессалина, прикрывая рот ладошкой.

- Как это что? - с притворным возмущением замахал на нее руками старый сенатор.

- Меньше, чем за год он издал несколько сотен эдиктов и самым первым - велел немедленно казнить Херею, Сабина и Юлия Лупа!

23

- Тоже мне заслуга - казнить старого Херею! - усмехнулась Мессалина, умело подыгрывая Виттелию.

- Да, заслуга! - заступился тот за императора, которому только и оставалось, что переводить глаза с жены на сенатора и обратно.