свои идеи. Чего-то сверх, какой-то искры оригинальности… этого не было. Однако

подруга заявила, что я фантастический предприниматель. Что у меня отлично получается

налаживать деловые контакты и продвигать, что я чувствую деловую изнанку моды, как

никто другой. Услышанное мне не понравилось, я хотела быть творческим гением.

Впрочем, должна признать, что от бизнеса я получала больше удовольствия, чем от работы

дизайнером.

– В этом нет ничего плохого.

– Это теперь я понимаю. А тогда трудно было отказаться от того, ради чего так тяжко

трудилась. Вскорости после этого моего отца хватил удар. Тогда я поехала навестить его в

больнице, там встретила Софию, и моя жизнь полностью изменилась.

– А разорванная помолвка? – к моему удивлению спросил Джо. – Когда это случилось?

Мне стало не по себе от его вопроса.

– Не люблю говорить об этом.

– Тогда не будем. – Его мягкий голос развязал тугой узел у меня в груди. Я глубже

зарылась в подушку. Джо спросил: – Ты скучаешь по Нью-Йорку?

– Временами. – Я помолчала и уныло призналась: – Сильно. Но в иные дни почти о нем не

вспоминаю.

– О чем скучаешь больше всего?

– Больше всего по друзьям. И… как бы это сказать… Нью-Йорк – единственное место, где

я могла быть тем, кем хотела. Он заставлял меня ускоряться и думать о большем. Боже, что

за город. Я все еще мечтаю когда-нибудь туда вернуться.

– Почему же ты уехала оттуда?

– Я была в некотором роде… не в себе… после неудачной помолвки, после смерти отца.

Мне нужны были перемены. И особенно ощущалась потребность быть с Софией. Мы

только что обрели друг друга. Приехать сюда было правильным решением. Когда София

будет готова взять дела на себя, я вернусь в Нью-Йорк и сделаю еще одну попытку

завоевать город.

– По-моему, ты прекрасно со всем справишься, где бы ни жила. Пока же – ты ведь можешь

съездить туда в гости?

– Да, но последние три года я была сильно занята. Надеюсь, скоро. Хочу встретиться с

друзьями. Сходить на пару пьес, посетить любимые рестораны, поискать уличные

рыночки, где продают пятидолларовые шали-пашмины, поесть настоящей пиццы, и там

еще есть бар на крыше на Пятой, где открывается самый лучший вид на Эмпайр-стейт-

билдинг…

– Я знаю этот бар.

– Знаешь?

– Конечно. С садиком.

– Да! Поверить не могу, что ты там бывал.

Джо развеселился.

– Я бывал за пределами Техаса, несмотря на обратное впечатление.

Он рассказал о двух последних посещениях Нью-Йорка. Мы обменялись историями о

местах, где бывали, о тех, куда хотели вернуться и куда нет. О том, что, путешествуя сам

по себе, обретаешь свободу, но и чувствуешь себя тогда очень одиноким.

Когда я спохватилась, как уже поздно, то поверить не могла, что мы проболтали больше

двух часов. Мы согласились, что пора заканчивать. Однако так не хотелось прекращать. Я

могла бы еще говорить и говорить.

– Весело поболтали, – сказала я, чувствуя на душе тепло и даже легкое головокружение. –

Хотелось бы повторить.

Последовало короткое молчание, и я прикрыла глаза рукой, уже пожалев о невольно

вырвавшихся словах.

В голосе Джо послышалась улыбка.

– Я буду звонить, – пообещал он, – ты только отвечай.

Глава 11

Перевод - Linara

Редактирование - Нюрочек

Оформление – Кристюша

Всю следующую неделю мы с Джо созванивались каждый вечер, и даже когда он поздно

ночью возвращался на машине из Браунвуда. Там он снимал молодого конгрессмена,

только что избранного в Палату представителей на внеочередных выборах. С

конгрессменом оказалось трудно: нескладный, пытающийся всё контролировать, он

принимал величественные позы, несмотря на все усилия Джо сфотографировать его

расслабленным. К тому же он хвастался и бросался громкими именами, что было

невыносимо для любого члена семьи Тревисов.

Во время своего долгого возвращения в Хьюстон Джо рассказал мне об этой фотосессии, а

я поведала о подготовке к вечеринке Хейвен. Вечеринка пройдет в особняке Тревисов в

Ривер-Оукс, пустовавшем после смерти Черчилля, поскольку никто не знал, что делать с

домом. Продавать его не хотели – здесь они выросли – но и жить в нем не желали.

Слишком большой. Слишком многое напоминало о родителях, которых теперь нет в

живых. А вот для вечеринок он прекрасно подходил: бассейн, патио, сам дом на

территории в три акра – идеальный вариант.

– Сегодня я была в Ривер-Оукс. Элла показала мне поместье.

– Что думаешь?

– Впечатляет.

Огромный каменный дом был спроектирован как французский замок, окруженный

подстриженными лужайками, аккуратной живой изгородью и изысканными цветочными

клубами. Увидев отделанные бежевой декоративной штукатуркой стены и окна с

замысловатыми шторами и ламбрекенами, я согласилась с заключением Эллы: это место

нужно «освободить от восьмидесятых».

– Элла сказала, что Джек спросил ее, хочет ли она туда переехать, – продолжила я, – ведь у

них двое детей и в квартире становится тесно.

– А она?

– Ответила, что дом слишком велик для семьи из четырех человек. Джек же возразил, что

им все равно нужно переехать и просто продолжить делать детей.

Джо рассмеялся.

– Удачи ему. Сомневаюсь, что ему когда-нибудь удастся уговорить Эллу переехать туда, и

неважно, сколько у них будет детей. Такой дом не в ее вкусе. И не в его, если уж на то

пошло.

– Что насчет Гейджа и Либерти?

– Они построили собственный дом в Танглвуде. И Хейвен с Харди скорее всего не больше

меня стремятся жить в Ривер-Оукс.

– Ваш отец хотел, чтобы кто-то из вас там жил?

– Он не говорил ничего конкретного. – Пауза. – Но отец гордился поместьем. Оно

говорило о его достижениях.

Джо уже рассказал мне о своем отце, упорном и энергичном человеке, который начал с

нуля. Лишения, через которые Черчилль прошел в детстве, придали ему ярое, почти

неистовое стремление к успеху, которое никогда полностью не оставляло его. Джоанна, его первая жена, умерла вскоре после рождения сына, Гейджа. Несколько лет спустя

Черчилль женился на Аве Чейз, эффектной, образованной, чрезвычайно изысканной

женщине. В своих амбициях она не уступала Черчиллю, а это говорило о многом. Она

сглаживала его резкость, учила деликатности и дипломатичности. И подарила ему двух

сыновей, Джека и Джо, и миниатюрную темноволосую дочь, Хейвен.

В воспитании сыновей Черчилль был строг: им следовало привить чувство

ответственности и долга, дабы они выросли мужчинами, заслуживающими его одобрение.

Похожими на него самого. Человек крайностей, он не видел серого, лишь белое и черное.

Хорошее или плохое, правильное или неправильное. Видя, какими избалованными и

бесхарактерными растут дети его состоятельных сверстников, Черчилль был полон

решимости научить своих отпрысков не принимать все как должное. От сыновей

требовалось добиться успехов в учебе, особенно в математике, и Гейдж овладел этим

предметом в совершенстве, Джек – на очень приличном уровне, а Джо и в свои лучшие

дни не поднимался выше среднего. У Джо оказался талант к литературе, что Черчилль

находил неподобающим для мужчины, особенно потому что Ава любила литературу.

Отсутствие интереса у младшего сына к инвестициям и к консультированию по вопросам

управления финансами – два основных направления бизнеса Черчилля – в конечном счете

привело к громкому взрыву. Когда Джо исполнилось восемнадцать лет, Черчилль захотел

сделать его членом правления своей головной компании, как он поступил с Гейджем и

Джеком. Он всегда верил, что все три сына войдут в состав правления. Но Джо наотрез

отказался. Не принял даже номинальную должность. Разразился такой скандал, что