Том слушал и не мог поверить. От таких откровений внутри все переворачивалось. Он едва сдержал себя, чтобы не избить его, когда понял, что именно он, старинный друг, хотел отравить его. Теперь не хотелось притрагиваться, пачкать руки. Он поднялся с табуретки и бросил Георгу:

- Вызови маголиционеров.

И вышел. Ему необходимо было проветриться, проскакать пару километров со Спартаком.

Он почувствовал, что что-то не так минут через десять после того, как выехал. Сердце забилось быстро-быстро, он едва удержал себя в сознании. Спартак заржал, встал на дыбы и развернулся, понес обратно в конюшню. Том болтался в седле, как мешок с картошкой, и пытался выровнять дыхание. Билла он увидел издалека, кубарем скатился со Спартака. Вокруг несло магией, воздух искрился от нее. Единорог беспрерывно ржал, бил копытом. Юноша подполз к парню, положил его голову себе на колени и набрал Георга. Он поможет. Он знает, что делать.

Потом они долго перекачивали в Билла его, Тома, магию. Парень выбросил ее столько, что организм отказывался функционировать, и когда Каулитц увидел не реагирующие на свет зрачки, почувствовал холодные ладони у себя в руках, он понял, что отдаст что угодно, лишь бы Трюмпер жил, лишь бы все обошлось. И даже тогда не поверил в то, что зелье давно не действует.

Говорили, он очнулся на третий день. Он не помнил. Помнил только, что спросил, где Том, а ему сказали, что он приходил, узнал, что состояние не критичное, и ушел. Все время до выписки Билл лежал на спине и смотрел в потолок, изучая паутинки трещин. Вот зачем его вытащили? Там было лучше. Там был Том.

Однажды к нему заглянул Георг. Юноша глянул на него с надеждой, но тот лишь развел руками:

- Он уверен, что это все из-за зелья. Говорит, что не может быть такого, что несколько лет ненавидишь человека, презираешь его, а потом - хлоп! – и за каких-то две недели все за него отдать готов.

Билл равнодушно отвел взгляд, снова всматриваясь в потолок. Если чуть раньше магия полыхала в нем, неслась горной рекой по венам, выплескивалась через край, то теперь он практически не чувствовал ее. Да ему и не хотелось.

Еще через пару дней его выписали и разрешили съездить домой на выходные. Билл пожал плечами и покорно свалил из школы, не взяв с собой ни единой вещи. Заходить в комнату не хотелось.

Мама пыталась выяснить, в чем дело, но как только заводила разговор о том, что же все-таки произошло, над их домом неизменно начиналась гроза. Билл совсем не хотел об этом разговаривать. Он вообще был немного молчаливее обычного, и все время колдовал пурпурные гиацинты.

Он шел в корпус с ужасным тянущим чувством в груди, а еще с невероятным страхом. И это было первой эмоцией, которая захлестывала его, за последнее время. Он представлял, что зайдет в комнату, где не будет ни одной вещи Тома, где не будет самого Тома, но, распахнув дверь, в удивлении открыл рот: все было как всегда. Каулитц смотрел колдовизор. Он даже не пошевелился, когда Билл вошел, не обратил на него внимания. Трюмпер же встал в растерянности, сминая края футболки. Он не знал, как себя вести.

- Дверь закрой, дует, - перевел на него недовольный взгляд Том. Такой же, как до всего произошедшего. Трюмпер вздохнул и сделал то, что просили.

Вот и всё.

Он был уверен в том, что Георг неправ, что все произошедшее – действие зелья. Пусть Листинг и говорит, что зелье давно не действует, кровь чистая – быть того не может! Это лишь побочный эффект!

Когда Билл не вернулся из больницы, он не находил себе места. Не спал все выходные. Все ждал, когда чертов Каулитц припрется. Он пришел на третий день. Помятый, осунувшийся. Зашел в комнату, остановился на пороге. Вытаращился на него, как на привидение.

Том растерялся и буркнул:

- Дверь закрой, дует.

Юноша бросил на него нечитаемый взгляд и повиновался, сгорбившись еще сильнее. Его захотелось обнять, прижать к себе и никуда не отпускать. Чувство было такое сильное, что он больше не мог терпеть, это было жизненно необходимо.

- Эй, Билл, - позвал он хрипло. Юноша резко развернулся.