Услышав ее голос, он был удивлен.

- Ты должен уйти, - шептала она. - Не смей приходить, если он дома. Я тебе уже говорила, Джим. Что ты будешь делать, если он проснется и застанет тебя здесь?..

Поспешив в кухню, Мариус увидел ее, высунувшуюся в дверь, в сумерки, сжимающую в руке сковородку с овощами.

- Что ты будешь делать? Пожалуйста, уходи!

Мариус бросился к ней, стараясь не коснуть ее, стараясь, чтобы они не ощутили, что он здесь, слушает, смотрит. Огненная волна ненависти медленно росла в нем.

Мужчина был молод, смугл, хорошо сложен и чисто одет. Он наклонился к полуоткрытой входной двери, держа свободную руку Мэри Энн в своих ладонях. Его смуглое овальное лицо склонилось к ее лицу, и в ее улыбке была такая нежность и страсть, какой Мариус никогда не видел.

- Знаю, - сказал мужчина. - Все это я знаю. Но я просто не могу больше терпеть, Мэри Энн. Просто не могу думать, что он опять колотит тебя в эту минуту. Он ведь снова может это сделать. Он может! Говорят, он стал еще хуже после того, как переболел тифом. Спятил, я думаю. Я слышал, как люди говорят, что он спятил.

- Да. Да. Все равно ты должен сейчас уйти, - отчаянно шептала она, оглядываясь через плечо, сквозь лицо Мариуса. - У нас будет время снова обговорить все, Джим. Я... я собираюсь уйти от него, но... Не торопи меня, я наделаю глупостей, Джим, дорогой. Не вынуждай меня делать это, пока я буду готова.

- Но почему не сейчас? - снова заговорил мужчина. - Почему не сегодня вечером? Мы можем пароходом добраться до Луисвилля, и тебе уже никогда не придется сносить его выходки. Ты навсегда избавишься от него, милая! Смотри! Я взял два билета до Луисвилля, вот они, в кармане, на "Нэнси Тэрнер". Боже, Мэри Энн, не заставляй меня так страдать - лежать всю ночь и представлять, как он замахивается на тебя своей палкой и бьет тебя - убивает тебя!

Женщина замолчала, ее лицо смягчилось, она следила, как светлячки чертят свои огненные зигзаги под невысокими деревьями вдоль улицы. Она приоткрыла рот, потом сжала губы и постояла, прикусив нижнюю. Затем она наклонилась и притянула его лицо к своему, ища его рот.

- Хорошо, - прошептала она потом. - Хорошо. Я это сделаю. А теперь иди! Быстро!

- Жди меня на пристани в девять, - сказал он. - Скажи ему, что идешь на молитвенное собрание. Он все равно не заподозрит. Потом мы сможем всегда быть вместе и не прятаться, как сейчас. Милая, если бы ты знала, как я...

Слова были заглушены ее поцелуем, он притянул ее к себе через полуоткрытую дверь и обнял.

- Да! Да! - выдохнула она. - А теперь иди! Пожалуйста!

Он ушел, и его каблуки храбро стучали по мостовой, сигарета дымилась, а спичка мелькнула в темноте кустов, будто падающая звезда. Мэри Энн стояла, словно окаменев, среди дикого винограда, оплетавшего крыльцо. Большие глаза были полны слез, сковородка с овощами остывала в руках... Мариус отступил, чтобы дать ей пройти. Он постоял минуту, глядя на нее, прежде чем поспешить в гостиную и снова лечь в свою плоть, пока не позовут к ужину.

* * *

Капитан "Нэнси Тэрнер" Джо Александер не был удивлен тем, что Мариусу Линдсею понадобился билет до Луисвилля. Спустя годы он вспоминал, что не увидел в этом ничего странного. До выборов было меньше двух месяцев, а в Луисвилле должен был состояться большой митинг демократов.

Все слышали о Мариусе Линдсее и о власти, которую он и его "Дейли Аргус" имели над пристрастиями народа. Странным капитану Александеру показалось только одно. Мариус настаивал, чтобы ему показали список пассажиров того вечернего рейса, и особенно расспрашивал о человеке по имени Джим. Джим Смит, сказал Линдсей. Но Смита в списке не было. Хотя Джим был - торговец мебелью из Уилинга Джим О'Тул, заказавший две каюты, No 3 и No 4.

- Что вы думаете о шансах президента в этом туре, мистер Линдсей? спросил капитан Александер. Мариус с минуту глядел на него отсутствующим взглядом (капитан впоследствии никогда не упускал эту деталь), а затем сказал, что скорее всего пройдет Кливленд и что с республиканцами покончено навсегда.

Капитан Александер вспомнил этот разговор и то, как произносились эти слова, много позже, и он стал частью легенды, которую речники рассказывали в плавучих ресторанах от Питтсбурга до Каира много дней спустя после того, как сама эта ночь выткалась в легенду.

Затем Мариус попросил каюту No 5, и это тоже стало частью легенды, ибо она была рядом с той, что занимал Джим О'Тул, торговец мебелью из Уилинга.

- Никому не говорите, - сказал Мариус, покидая капитанскую каюту, - о том, что я сегодня у вас на борту. Моя поездка в Луисвилль связана с приближающимися выборами и по необходимости конфиденциальна.

- Конечно, сэр, - сказал капитан, - он слышал, как Мариус неуклюже спускается по позолоченной лестнице, волоча свой чемодан из конского волоса. Наконец дверь каюты щелкнула и засов задвинулся.

Ровно в девять часов две коляски простучали по мостовой Уотер Стрит и встретились на пристани. С одной спрыгнул мужчина, с другой женщина.

- Ты говоришь, его не было дома, когда ты уходила? - шепнул мужчина, помогая женщине идти по неровным булыжникам и неся в руке два ковровых саквояжа.

- Да. Но тут все в порядке, - сказала Мэри Энн, - он всегда по вечерам уходит в это время в редакцию, помочь с утренним выпуском.

- Ты ругаешься, что он ничего не заподозрил?

Женщина засмеялась - тихим, печальным смехом.

- Он всегда что-нибудь подозревает, - сказала она. - Такой у него склад ума: и при той жизни, какую он ведет, я думаю, он прав. Но о нас он вряд ли что-нибудь знает. И я думаю, что больше он никогда о нас не узнает - ничего.

На трап они взошли вместе. Вода плескалась и журчала под пристанью, а за рекой молния вдруг вычертила темные горы, словно внезапная вспышка кухонной спички.

- Я Джим О'Тул, - сказал Джим капитану Александеру, протягивая билеты. Это моя жена..

Мэри Энн прикусила губу и стиснула ручку саквояжа так, что побелели суставы.

- ... у нее каюта рядом с моей. Все в порядке?

- Абсолютно, сэр, - сказал капитан Александер, пытаясь догадаться, каким образом жизни этого мебельщика и его жены пересеклись с жизнью Мариуса Линдсея.

Они на цыпочках прошли по вытертой ковровой дорожке узкого белого коридора, читая номера на дверях кают с обеих сторон.

- Спокойной ночи, милая, - сказал Джим, с несчастным видом поглядев на негра-швейцара, дремлющего в продавленном стуле под качающейся масляной лампой у двери. - Спокойной ночи, Мэри Энн. Завтра мы уже будем в дороге. Завтра ты навсегда позабудешь о Мариусе.

Мариус лежал на своей койке, слушая, как низкий хриплый гудок трижды сотряс тихую долину. Он лежал, улыбаясь и расслабившись, пока огромные гребные колеса раскачивались взад и вперед, набирая свой темный, тяжкий ритм, и лопасти врезались в черную воду. "Нэнси Тэрнер" медленно двинулась по мощному течению в сторону Дьяволова Локтя и через него на простор реки. Мариус был неподвижен. Он пролежал почти четыре часа, ожидая услышать голоса. Каждый звук был для него так же отчетлив, как тиканье собственных массивных часов в жилетном кармашке. Он слушал страстное урчанье зеленых лягушек вдоль берегов и тихие голоса мальчишек, удивших рыбу с челноков под ветвями плакучих ив.

Затем он снова окаменел, услышав лихорадочное бормотанье Мэри Энн прямо за дверью своей каюты и голос отвечавшего ей мужчины, который утешал ее.

Молния сверкнула над холмами Огайо и на секунду ясно высветила всю реку. Мариус увидел, как вся его каюта налилась серебряным светом из открытого иллюминатора. Зеркало, умывальник, таз, кувшин. Чемодан из конского волоса рядом с ним на полу. Во тьме заворчал гром, и Мариус улыбнулся про себя, снова надежно упрятанный тайной темноты, снова думая о том, как ЭТО легко, и удивляясь, почему никто до сих пор до ЭТОГО не додумался.

Мягко поднявшись, он проскользнул мимо спящего швейцара, пробираясь к белому поручню лестницы. Он громко рассмеялся над собой, вспомнив, что незачем идти на цыпочках, если нет той бренной субстанции, что издает шум. Он прокрался к узкому выходу на галерею. Негры-повара сидели за длинным деревянным столом и ели свой ужин. Длинной тенью Мариус пролетел вдоль стены, туда, где лежали ножи, отмытые и свежезаточенные. На секунду нагнувшись над ними, он долго размышлял с пальцем во рту, словно дитя перед выбором одинаково соблазнительных сладостей, пока не отобрал нож самый длинный и самый острый, способный одним длинным рывком отделять окорок от туши. Внезапно он понял, что, хотя он сам невидим, пронести нож мимо кого-либо будет трудно. Но повара хохотали над шуткой, которую отпустил один из них. Все перегнулись вперед так, что головы слились в одно темное кольцо.