- Как вы это сделали? - спросил Илья.
- С помощью энергии.
- Какой?
- Магнитной, гравитационной, нейтриннои - любой.
- Но вот сейчас? - допытывался Илья.
- Магнитной энергией вашей планеты. Любой вид энергии можно превратить в теплоту.
Мы были подавлены школьной истиной. Чтобы переменить разговор, я спросил:
- Откуда вы знаете наш язык?
- Я его не знаю, - сказала Лиа,
- Как же мы понимаем друг друга?
- Я передаю образы.
- Но мы слышим слова.
- Слова приходят к вам сами. Очевидно, ваше мышление неотделимо от слов.
- А чувства? Мы огорчаемся, бываем удивлены...
- Все это у вас в мозгу: зрительный образ вызывает эмоции.
- Вы нас слышите - нашу речь?
- Речь для меня - ничто. Вое равно, что шум ветра или дождя. Я воспринимаю импульсы мозга - нервной энергии...
Час от часу не легче. Лиа видела нас насквозь, читала наши мысли.
Ей тоже было нелегко с нами. Она не рассчитывала на встречу. Маяк намеренно был заброшен в полярные широты, где меньше возможностей встретиться с жизнью. Встреча для нее была нежелательной. У астронавтов "Омеи" наказ - не вступать в контакт с разумной жизнью, не зная ее уровня и развития. С первого шага Лиа столкнулась с нами. Она могла не выйти к нам, - так она сказала, когда мы спросили: сразу ли она увидела нас или когда мы подошли к шару? "Вы очень похожи на нас..." - пояснила она, и это, наверно, стало единственной причиной для общения с нами. На внешнем сходстве все и закончилось. Мы оказались неизмеримо ниже по развитию, чем жители ее планеты.
Но Лиа не могла улететь, не получив информации о Земле. И вот мы сидим у костра, продрогшие в затхлой сырости три закутанные в плащи фигуры, и четвертая, полуобнаженная богиня, и ведем разговоры. Мы трое чувствуем себя троглодитами: нас ест мошка, дым выдирает глаза, а напротив нас - существо из другого мира. На нее не оказывают действия сырость и гнус. Мы опять опрашиваем:
- Почему?
Она протягивает мне руку. Я машинально беру. Но легкости руки, теплоты я не чувствую. Рука словно обернута в невидимое. Мгновение я держу ее такую, как она есть, - вижу смуглую кожу, морщинки на сгибах пальцев; рука кажется мне немолодой; но в следующее мгновенье невидимое, что окружает руку, расширяется, разжимает мои пальцы. Еще секунда - касается моей груди, Но не отталкивает меня, замирает, а рука все так же в воздухе.
- Это био- и термозащита. Я не могу без нее, - говорит Лиа.
Преграда мгновенно сжимается, приникает к ее коже, к суставам пальцев. Я опять смотрю на морщинки.
- Сколько вы... живете? - задаю вопрос и, наверное, краснею. Даже Аня, Илья понимают, что я хотел спросить о возрасте. Но Лиа остается спокойной:
- Мне четыреста наших кругов - шестьсот ваших лет.
- Как долго вы летели к нашему Солнцу?
- Мы можем лететь сквозь время.
- Почему не прилетели к нам раньше?
- Зачем?
- Хотя бы помочь нам, - говорит Илья.
- Чем помочь?
- Знаниями.
- Мы не можем вмешиваться в чужую жизнь. Рано или поздно это кончается столкновением, иногда гибелью всей планеты. Но мы не хотим завоевывать планеты. Жестокость - не наша цель.
- Вы ничего не нашли?
- Планет много. Мы можем выбирать.
- Земля кажется вам хорошей? - спросила Аня.
Видимо, Лиа не так поняла вопрос. То, что произошло дальше, не могло быть ответом. После уже Аня говорила, что хотела спросить, красива ли наша Земля - ее океаны, материки. С минуту Лиа не отвечала. Потом подняла руки к голове и повернула брошь, которой были украшены ее волосы, какою-то гранью к нам. Все вдруг исчезло: тундра, багровый закат. Перед нами встала толпа с перекошенными от крика лицами. Крик оглушил нас, будто рядом включен динамик или мы сами были в толпе. Люди потрясали кулаками, плакатами, на которых черным были написаны какие-то иероглифы, там и тут по-английски - "NO!" Картина чуть отодвинулась: коренастые полицейские, с потными лицами, отжимали толпу от набережной в улицы, запруженные людьми. Картина еще отодвинулась, открылся залив, продолговатое хищное тело подводной лодки под флагом с полосами и звездами...
Все это продолжалось секунду и сменилось другим. Мы увидели улицу, стиснутую скалами многоэтажных домов; окна огромные, но они казались слепыми. И люди на улице - тоже слепые от ужаса: несколько молодцов, с рукавами, закатанными по локоть, били негра. Они били изощренно и деловито, поднимали его с асфальта, залитого кровью, и били, били, серая безжизненная голова негра, как резиновая груша, моталась из стороны в сторону. Слышалось сосредоточенное сопенье - убийцы занимались привычной работой. А кругом стояла толпа, с пустыми, насквозь пронизанными страхом глазами... Я слышу, как тяжело дышит Аня, скрипит зубами Илья, меня почти рвет от этой жестокости. Когда же все кончится?.. И картина, словно щадя нас, гаснет.
Лиа отняла пальцы от черной броши и, не глядя ни на кого, спросила:
- Почему вы такие?
Диалог третий
Поставив этот вопрос, Лиа уходит. А мы готовы кри-, чать от стыда и отчаяния из-за всего плохого, что творится на нашей планете.
Лиа идет, не оглядываясь, склонив голову. Может, она жалеет нас, может быть, презирает, что одинаково обидно для нас, жестоко.
Мне кажется, что больше мы ее не увидим.
- Я пойду за ней!
Сядь! - говорит Илья.
Но я не могу сидеть. Илья хватает меня за плащ, тянет вниз:
- Сядь! Что будешь делать? Молиться на шар?
Аня тоже не на моей стороне:
- Виталий, ничего ты не сделаешь...
И опять мы сидим. Шуршит по брезенту дождик. Не хочется говорить, думать. Но не думать нельзя.
- Не может быть, - возмущается вслух Илья, - чтобы она не видела ничего хорошего, наших городов, гидростанций? Зачем она показала такую муть?
- Но ведь это же есть! - жестко сказала Аня. - Куда от этого спрячешься?
С минуту она молчит, борется с собой, чтобы не говорить резко, но побороть себя не может:
- И нечего прятаться: она видела все! Гидростанциями ее не удивишь, а жестокости у нашего времени хватает. Может быть, гуманизм у них - высший критерий. Да и как иначе? Мы не знаем, насколько они ушли вперед, но у себя на планете они давно пережили наш период истории.
- Тем более должны быть снисходительными, - спорил Илья.
