- Да ты что?! Игоречек умер?! - вздрогнула продавщица.
- Да, скоропостижно, - вздохнула недавняя любовница нашего героя. - Как бы не от инфаркта!
- Ох, Верочка, - заплакала ее собеседница, - горе-то, горе какое!
Вскоре о трагедии узнал весь базар, а затем и тихий городок. Как свое личное горе восприняли горожане кончину славного земляка. Уже на следующий день состоялись пышные похороны. Но к покойнику допустили прощавшихся лишь за час до выноса тела. Не было и родных Игоря: за неделю до скорбного события они уехали на курорт.
- К чему такая спешка? - возмущались горожане. - Не могли хотя бы дождаться близких?
- Жара, уважаемые, - говорили организаторы похорон, товарищи Игоря, помогавшие ему скрашивать в свое время скуку и одиночество. - А по санитарным требованиям нельзя держать покойника долго!
Прощаться пришли очень многие: ковровая дорожка, положенная перед гробом, в короткое время была истоптана чуть ли не до дыр.
- Лежит как живой! - простонала, глядя на любимое некогда лицо, местная почтальонка Зина.
Грянула траурная музыка, гроб сняли со стола и на руках понесли в последний путь героя нашего времени...
До кладбища оставалось совсем немного, когда вдруг в тишине скорбного шествия послышался детский выкрик: - Мама, а дядя Игорь не умер!
Все зашишикали на девочку, зашумели, горестные стенания и плач вновь повисли над толпой. Особенно убивались шедшие впереди одетые во все черное молодые женщины.
И тут вдруг покойник открыл глаза, поднял голову и стал медленно приподниматься в гробу. Толпа оцепенела. Добровольные носильщики остановились, попятились и бросили в страхе массивный гроб на землю.
- Так вот как вы скорбите обо мне, бессовестные! - прорезал тишину зычный голос Игоря Григорьевича. - И это за всю мою любовь к вам?!
И он стал быстро слезать со своего скорбного ложа.
- Караул! Спасайтесь! - закричал что было мочи здоровенный плотник, несший большой, богатый венок. Отшвырнув в сторону символ глубокого уважения к почившему, он взвыл: - Покойник ожил! Мы погибли!!!
- А-а-а!!! - дико заорали в толпе. Крики ужаса охватили огромное пространство, обгоняя мчавшуюся как на крыльях толпу. Все пришло в движение. Даже седые старухи, а также инвалиды с костылями, с трудом передвигавшиеся позади траурного шествия, побили, казалось, по скорости движения все мировые рекорды!
Особенно быстро понеслись бежавшие, когда они, к своему несчастью, обнаружили, что покойник, опустив челюсть и выпучив глаза, гонится за ними!
…Первой подбежала к родимому дому страдавшая тяжелой гипертонией бабушка Пелагея. Перемахнув через плетень, она рухнула у крыльца, задыхаясь от струившейся изо рта пены и хватая широко раскрытым ртом воздух. Она долго потом отлеживалась на диване в своей скромной избушке и, к слову сказать, неожиданно для себя избавилась до конца жизни от неизлечимой в России болезни.
Старый инвалид труда, дедушка Степан, не добежал до своего забора и упал. Лицо его, багровое во время бега, сначала пожелтело, а затем посинело и приобрело землистый оттенок. Челюсть у него разверзлась, а глаза вылезли из орбит.
Известный городской «авторитет», недавно вернувшийся из не столь отдаленных мест, случайно оказавшийся среди зевак, жаждавших поглядеть покойника, едва добежав до дома, ринулся в туалет, где и провел остаток дня, страдая от «медвежьей» болезни.
Вся дорога от кладбища была завалена потерянными вещами: сумками, кошельками, различными тряпками…
А Игорь Григорьевич, однако, не долго преследовал своих горячо любимых земляков. Пробежав не больше сотни шагов и обнаружив, что догнать даже самых отстававших ему не удастся, он остановился и, всмотревшись в даль, громко, с душой, захохотал: такого массового, хорошо разыгранного развлечения он еще не имел!
Вернувшись к кладбищенской ограде и усевшись на свой роскошный дубовый гроб, он, смеясь, смаковал пережитое. А тут подтянулись его сообщники, нагнетавшие страсти в толпе, и после обмена веселыми репликами, предав огню гроб и все попавшие под руку венки, они отправились в дом воскресшего покойника - праздновать свой триумф.
- Рано меня хоронить! - сказал, встав над богатым поминальным столом и как бы подводя итог своему подвигу, Игорь Григорьевич. - Мы еще поживем и совершим немало славных дел на благо нашего любимого и мудрого народа!
«Брянский перекресток», № 39 от 05.10.2005 г.
Н А Ш И Г Е Р О И
Утром в электричке было, как всегда, много народа. Люди толпились и в проходах вагонов, и даже в тамбурах. Они оживленно между собой беседовали.
- Ну, как, Коля, прошли выборы? - промолвил один из сидевших неподалеку от меня пассажиров и устремил взгляд на своего соседа.
- А что тут говорить, проголосовали, - буркнул названный «Колей». - Избрали новых, так сказать, народных депутатов!
- А что ты так мрачен? - не унимался любопытный приятель. - Опять, думаешь, никакого толка не будет?
- Насчет толка я и не сомневаюсь, - последовал ответ. - Тут у меня в этот день беда, можно сказать, приключилась. Скончался мой дядя!
- Анатолий Дмитриевич?! - вскричал его собеседник. - Вот это беда! И надо же, в день выборов!
- Да, скажу даже больше, дядя умер не внезапно, все знали, что он давно болел, но вот смерть он принял прямо-таки по-советски, героически…
И Николай поведал окружающим следующую печальную историю.
Его дядя был известным и уважаемым в городе человеком. Выходец из бедной крестьянской семьи, он «своим горбом» добился и образования и солидной должности - главного бухгалтера на одном из больших заводов. Всю свою жизнь он уважительно относился к людям, был тих и скромен, можно сказать, мухи не обидел. И вот, достигнув семидесяти пяти лет, будучи уже давно на пенсии, он вдруг тяжело, неизлечимо заболел. В семье знали, что дело плохо и уже свыклись с горем, понимая, что почтенному труженику осталось жить совсем немного…
И вот наступил смертный час. В этот день проходили выборы в Государственную Думу, и несчастный старик категорически отказался от инъекций наркотиков, снимавших сильную боль.
- Не хочу умереть в столь светлый день под воздействием дурмана, - морщась от боли, сказал он своему старшему сыну, стоявшему у изголовья. - Ведь именно сегодня наши граждане отдадут свои голоса самым достойным представителям страны! Я надеюсь, что новые люди наведут, наконец, порядок в стране!
- Дедушка, да что ты, милый, какие тебе выборы, - пробормотал со слезами на глазах его любимый внук, - ты же так плохо себя чувствуешь?!
- Плохо? - встрепенулся старик. - Да я еще…сам проголосую! - Он подскочил и уперся локтями в подушку. Дрожь исказила измученное болью лицо, щеки у старика задергались, на губах появилась пена.
- Пап, да ты что! - вскричал стоявший в ногах больного младший сын. - О чем ты говоришь? Зачем себя мучаешь?
Старик вновь улегся, опустив руки, и, казалось, замер. Лицо у него сначала пожелтело, потом позеленело, но вдруг опять покраснело, и больной открыл глаза.
- Вот что я скажу вам, жена и дети мои, - дрожавшим голосом выговорил он. - Я принял, наконец, последнее и единственно правильное решение: я буду голосовать! Немедленно идите к телефону и звоните на избирательный участок. Пусть пришлют сюда комиссию, и я выполню свой конституционный долг!
- Но, папа, ты же…, - буркнул старший сын, но отец перебил его: - Немедленно беги, исполняй мою последнюю волю!
Пришлось сыну повиноваться.
Не прошло и получаса, как в комнате, где собрались все близкие родственники умиравшего, появились новые люди: пожилой высокий мужчина с красивым волевым лицом и седеющей лысоватой головой, худенькая и тоже рослая, средних лет, изящная дама и две молоденькие девушки, державшие с обеих сторон небольшой красный ящик, на передней стенке которого красовался яркий герб Российского государства - двуглавый орел.
