Вулдон буркнул:

– Да пошел ты, – и, мягко развернув его к выходу, направил вон из комнаты. – Не сейчас, старина. Видишь, мы не в духе.

Культист ответил ему загнанным взглядом и безмолвно затворил за собой дверь.

– Так из-за чего, по-твоему, все это случилось? – спросила Лан.

– Какая разница? – ответил Вулдон. – Нам и без того есть о чем подумать.

– А где Фулкром? – спросил Тейн.

– Может, мне пойти его поискать? – предложила Лан, вставая.

Тейн негромко фыркнул.

– Давай, давай.

Дома его не оказалось, и она пошла в штаб-квартиру Инквизиции – пошла пешком, ничем не проявляя своих особых способностей, не пытаясь лететь по воздуху или бежать по стенам. Свой толстый шерстяной плащ она обернула вокруг тела так, чтобы рыцарская форма и отличительный знак полностью скрылись под ним. В своей жизни она не раз сталкивалась с презрением к себе, но то, что она видела вчера, было неприкрытой ненавистью к ней, которая считала себя воплощением добра. Рыцарство уже давно стало основой ее новой жизни, ее позитивным смыслом. Подвергать эту основу сомнению было больно.

Перескакивая через две ступеньки, она устремилась в здание Инквизиции. Два офицера сделали попытку задержать ее, но, увидев форму и знак, отступили.

Она пошла по коридорам, ища на дверях табличку с именем Фулкрома. Обнаружив ее, она дважды стукнула в дверь, но так и не дождалась ответа. «Где же он?»

Она уже собралась уходить, когда он отворил дверь.

– Лан, я не хотел открывать, мне показалось…

Войдя в его кабинет, она заметила у него под глазами мешки, морщины беспокойства избороздили его лоб.

– У тебя встревоженный вид. Что случилось?

– Ночка выдалась адская. – Фулкром вздохнул и взял со стола записку. – И вот что я нашел, когда вернулся. Якобы от Шалев. Она пишет, что собирается отомстить Рыцарям за то, что они помешали ее планам. Возможно, это ничего не значит. Мы тут все время получаем угрозы.

– Она, может, и стерва, – вздохнула Лан, – но в чем-то она права.

Фулкром глянул на нее с удивлением.

– Я слышал, что открытие ирена оказалось… бурным. Ты спасла императора. Все под впечатлением. Город только о тебе и говорит.

Похвала порадовала ее, потому что исходила от него, но суть его слов не способствовала поднятию ее духа. Он устроился на краешке стола, а она ходила по комнате взад и вперед, время от времени отбрасывая с лица волосы, и рассказывала ему обо всем, что случилось сначала в ирене, а потом на демонстрации.

Его лицо потемнело.

– Я слышал совсем другое, – сказал он. – Мне сказали, что в пещерах начиналось восстание, но военным удалось обезвредить зачинщиков… – Тут он сделал паузу и продолжал, словно цитируя написанное: – «С минимальными жертвами среди мирного населения».

Лан не верила своим ушам.

– Ничего себе минимальные! – сказала она. – Мы сами там были. И видели совсем другое.

Стены Виллджамура были не лучшим местом для прогулок, однако на длинных серых платформах за зубцами можно было, по крайней мере, спокойно поговорить.

По одну сторону от них простирался лагерь беженцев, хотя и не столь многолюдный, как в день ее приезда, по другую – лучники ходили по стене дозором. При каждом взгляде на них она вздрагивала, против воли вспоминая стрелы, которыми точно такие же солдаты вчера на ее глазах осыпали мирную демонстрацию горожан. Она описала ему все, чему они стали свидетелями, и объяснила свои подозрения. Фулкром слушал молча, давая ей выговориться. Она понимала, что он напряженно обдумывает информацию, подыскивая ей место в общей картине.

Когда она закончила, он сказал ей, что ничего нельзя поделать. По поводу случившегося обязательно будет принято официальное заявление, которое сейчас обрабатывается, записывается и уже начинает влиять на будущее.

– Я так устала сердиться, – сказала Лан. – Но чтобы ты знал: будь у меня сейчас силы, я бы криком кричала.

И она посмотрела на беженцев – людей, брошенных теми, кто был с этой стороны, за стенами. В том числе и ею самой, подумала она виновато. С моря налетал резкий ветер, он нес холод, промораживая город насквозь.

– Зачем нам вообще это нужно? – сказала она. – Говорят, наш мир все равно умирает. По-моему, наша цивилизация уже мертва.

– Всегда найдется то, за что стоит драться, Лан, – ответил ей Фулкром. – По крайней мере, мы не будем потом мучиться чувством вины за то, что сидели и ничего не делали, пока рушился мир. Пойдем выпьем.

Таверна была крошечной – две комнаты наверху, две внизу, – дешево, но симпатично. Старые рыбацкие сети и сельскохозяйственные инструменты на стенах, дешевые свечи оплывают на древние столы – обычно здесь бывало тихо, но сегодня в соседней комнате гудела веселая компания. В последнее время в городе вообще много пили.

Фулкром согревал ладонями бокал виски, Лан потягивала теплое вино. Разговор тянулся неспешно, с большими паузами. Время от времени они ощупывали друг друга взглядами. Найдется ли место их любви в этом полном насилия мире?

Фулкром нервничал. Он страшно боялся, что может в любую минуту увидеть призрак своей покойной жены – или еще чей-нибудь. О своих находках он пока никому не говорил – да и говорить, в сущности, было не о чем. Если бы покойники не прятались, он бы вычислил их по одному и убедил вернуться обратно.

Ему хотелось поделиться своим бременем с Лан, этой женщиной, которая становилась в его глазах все прекраснее.

– Мне нельзя задерживаться, – сказала она. – Вулдон расстроится, если мы не возьмемся за дело в ближайшее время. Какие у нас теперь планы, как мы будем поступать с анархистами? Жители Кейвсайда нас ненавидят, – кто знает, какой ущерб нанесла эта бойня людям там, внизу?

Фулкром уставился в стакан.

– Мы встанем, отряхнемся и пойдем дальше. Выбора у нас нет. Ты спасла императора – наслаждайся своей славой, она скоротечна; а на протестующих внимания не обращай.

Какой-то рыжебородый коротышка вырос вдруг рядом с их столом и попросил у Лан позволения пожать ей руку.

– Не хотел тебя беспокоить, детка, но очень хотелось сказать спасибо за то, что благодаря тебе мы еще в деле. Все могло быть гораздо хуже, если бы не Рыцари и не ты.

Поглядывая на Фулкрома, она молча пожала незнакомцу руку. Наступила неловкая пауза, потом незнакомец радостно присоединился к своей компании.

– Вся эта слава, – сказала Лан, – я к ней не привыкла. Почему-то мне кажется, что это неправильно. Как будто меня благодарят ни за что. У меня нет такого ощущения, что я кого-то защитила.

– Люди благодарны тебе за то, что ты сделала, – искренне ответил Фулкром. – Радуйся.

– Я просто насаждала закон – сегодня я своими глазами увидела, что это значит. Закон используется для того, чтобы защищать людей здесь от таких же людей там.

– Наверное, ты права, – согласился Фулкром. – Смотря где это – здесь и там.

– Я про Кейвсайд, про бедных – они имеют такое же право на нашу защиту и поддержку, как и богатые.

Фулкром нахмурился.

– Осторожнее с такими речами. Ты прямо как будто лозунги анархистов цитируешь, – сказал он. – В городе что ни день белят стены, замазывая все новые сентенции в таком духе.

Лан вздохнула и потянулась за рукой Фулкрома.

– Знаю. Давай не будем говорить о работе. Может, пойдем к тебе?

«Только бы она не заметила», – подумал Фулкром, с ужасом думая о том, что там их может поджидать Адена.

– Можем не ходить, если не хочешь, – сказала Лан.

«Черт, ну вот теперь и выбирай между бывшей женой и своими глубочайшим страхами».

– Конечно пойдем, – сказал он вслух. – Мне очень хочется. А ты уверена, что не слишком расстроена вчерашними событиями? Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто я воспользовался…

Но Лан только улыбнулась и поцеловала его.

Держась за руки, они поднялись по лестнице и долго еще целовались, привалившись к двери его квартиры, и все это время Фулкром боялся ее впускать. Нежно щекоча губами ее шею, он в то же время тревожился о том, не поджидает ли их по ту сторону двери его покойная жена.