- Думает, не надо мешать. Спать пойдём.

Спальни мальчика и учёного располагались напротив её комнат, туда малыш с серьёзным видом и отправился, пожелав девушке спокойной ночи и поклонившись на прощание.

Так закончился третий день Елизаветы в плену у сумасбродной веды. Перед сном она хотела запереться, но не смогла найти ключей, а спускаться в подземелье к Самре было бесполезно.

14.

В то время как Самра и Лиза ожидали во дворе Урсулу, она, облачившись, по традиции, в чёрный плащ с капюшоном, надвинутым на лицо и полумаску, заняла место в скорбной процессии, стараясь быть поближе к главным участникам. Узнать в толпе её было невозможно, а сама она очень хотела видеть ряд гробов и лицо Терхенетар.

В столице жизнь остановилась, и никто не сетовал на задержки. Часы заката были облачены в глубокий траур по убитым. По всему городу были развешены чёрные флаги, люди надели церемониальные одежды и вышли, чтобы проводить гвардейцев и вед. Все недомолвки и сомнения были забыты, так как к тем, ради которых они вышли на переполненные улицы, всё это уже не могло иметь ни малейшего касательства.

Во дворце Илорен облачался в белоснежный плащ, расшитый золотом и белую маску, его одеяние означало благодарность своим подданным, покидавшим его, их светлое прошлое и будущее. В замке Терхенетар и веды надели ярко-красные плащи и маски, символизировавшие память об ушедших, которая никогда не угаснет в Мире.

Первыми, на колесницах, ведомых пони, ехали четыре ребёнка. Огненно-рыжая девочка в алых одеждах стояла в красной колеснице с рыжей лошадкой, держа в руках плошку с трепетавшим на ветру язычком пламени. Мальчик, с копной тёмно-каштановых волос в зелёном облачении и коричневой колеснице с гнедым пони, держал в руках плошку с зелёным ростком. Девочка, с волосами цвета льна в светло-голубом одеянии, держала в руках плошку, в которой был только воздух, стоя в белоснежной колеснице с белой лошадкой. Русый мальчик, облачённый в тёмно-голубые одежды, держал в руках плошку с водой, стоя в синей колеснице, с запряжённым в неё светло-серым пони. Следом за ними на повозках везли закрытые гробы. Илорен под руку с Терхенетар ехали, стоя в коляске, за ними на колесницах парами ехали веды. Все остальные двигались полукругом по бокам и сзади на почтительном расстоянии. Гвардия шла вместе с народом, после долгого совещания было решено не выставлять охрану, чтобы не омрачать церемонию недоверием к гражданам ещё сильнее.

Все собрались. Процессия двинулась из города на кладбище, которое долгое время принадлежало исключительно королевам. Дети запели старинную песню, с которой хоронили ещё Паолу. Все сопровождающие подхватили её, только в этот раз каждый в ужасе представлял, как его понесут тем же путём, но без тех же почестей, если сбудутся пророчества, слухи о которых уже распространились по всему королевству. Ближе прижимались люди к своим родным, заботливей помогали споткнувшимся и впервые думали о том что ждёт их после смерти. Вся вера этого Мира заключалась в легендах вед, все они говорили о духах, которые смотрят на них, помогают или наказывают.

- Духи оставили нас! - высоким срывающимся голосом крикнул кто-то из толпы. Никто не одёрнул его, не сказал ни слова против, только ниже опустились головы бредущих вслед за свершившимся приговором. Злодейство свершилось, и кровь была пролита, процесс похорон стал пророчеством для каждого из присутствующих и они это понимали теперь и старались принять.

Когда все слова были произнесены и лучи заходящего солнца коснулись мёртвых лиц, обагряя их, людям дали возможность проститься с покойными. Среди небольшого числа желающих Урсула подошла к гробу Кармиллы и, пряча под маской удовлетворённую улыбку, наигранно смиренно кивнула лицу, изуродованному в битве с воином, когда цыганка заслонила ему проход, ведший в комнату, укрывшую Елизавету и Урсулу. Рядом раздались заглушаемые рыдания, осторожно повернув голову, веда увидела красное одеяние, но из-за капюшона она не могла понять кто это. Девушка наклонилась к лицу сначала Марго, а затем Кармиллы и зашептала молитвы на языке своей родины, положив ладошки на их застывшие руки. Это была Мириам, Урсула подалась в неконтролируемом порыве, чтобы обнять и утешить подругу, но, увидев этот жест, кто-то из вед заслонил рыдающую сестру от незнакомца. Боясь разоблачения, беглянка быстро отвернулась и хотела уже уйти, но её внимание привлёк гроб, который обходили стороной все, кроме Илорена, стоявшего у него в самом начале церемонии, даже гвардейцы, прощавшиеся с товарищами, игнорировали это место. Урсула подошла к нему и чуть не выдала себя возгласом, но вовремя зажала рот рукой. Она в ужасе смотрела на бледное лицо и копну чёрных волос, которые впервые за всё время, что она знала их обладателя, были тщательно причёсаны и уложены. Этот тихий, спокойный и всеми нелюбимый человек, легенду о звероподобной жестокости которого она лично поддерживала, не заслуживал места в этом ряду. Впервые ужас от всего того, что она делала, ледяной волной окатил её сознание, а Мириам всё также плакала в нескольких шагах, и, повернувшись к кому-то, сквозь всхлипы полушёпотом произнесла несколько раз имя Урсулы и разрыдалась так, что её пришлось увести. Церемония прощания завершалась и, наклонившись к бедному Морту, посмотрев в его безмятежное красивое лицо, она прошептала "прости меня", поцеловала и, не сдержавшись, взъерошила ему волосы.

Возвращаясь в башню, Урсула смахивала слёзы, не понимая, отчего они могли появляться у неё. "Это оправдается. Это такая же необходимость, как смерть Анны и Магнуса, как... Ах, Лиза, достанется же мне за тебя" - она съёжилась от последней мысли, но потом снова стала вспоминать похороны: возглас отчаяния, раздавшийся из толпы, и плач Мириам не только по мёртвым, но и по ней, ведь бедняжка думает, что Урсулу пытают, а может уже убили". А Морт, сколько ненависти он выдержал, сколько недоверия и оскорблений. Как я надеялась, что смогу рассказать правду, когда всё закончится, смогу отблагодарить его за молчание. Бедный добрый Морт, всё это время бывший изгоем из-за меня. Но зачем убили Марго?" - Урсула недовольно сморщилась и уже не выпускала из головы эту мысль, затмившую все остальные.

В башне её возвращение заметила только Самра, всё это время не спавшая в ожидании друга. Она рассказала о прибытии Арчибальда и Гора, и веда, ещё не дослушав шелест доклада, стала стремительно подниматься, перескакивая ступеньки, на третий этаж и вбежала в комнату прорицателя, который явно этого не ожидал и мирно почивал, не заперев дверь. Зато Урсула, закрывая её за собой, хлопнула так, что все в доме, кроме маленького Гора, счастливо посапывавшего в своей постельке, подскочили и пробудились. Лиза, выглянув на шум, услышала только негромкое переругивание в комнатах напротив, но слов разобрать не могла, так что вернулась в постель и, свернувшись клубочком, засопела так же сладко, как Гор, так сладко, как может сопеть только по-настоящему честный человек с чистой совестью.

Утром она проснулась бодрая и отдохнувшая. Вышла на улицу и с удивлением обнаружила во дворе мальчика, который счастливо обнимал Самру и от волнения больше обычного искажал слова, так что понять его было практически невозможно.

- Доброе утро - бодро пропела Лиза и улыбнулась своим соседям.

Самра что-то прошелестела, а Гор вежливо поклонился и также пожелал ей доброго утра. Идиллия была нарушена и девушке здесь были не рады. Наверху распахнулось окно, из которого высунулась Урсула и крикнула:

- Лиза, приготовь мне ванну, а затем займись завтраком, хватит прохлаждаться.

Елизавета почувствовала, как жаркая волна зародилась внутри её слабого тела, волна которую невозможно вместить в такой оболочке и требующая немедленного выхода, независимо от последствий. Она влетела в комнату веды и прокричала:

- Я тебе не прислуга, так что не смей мне приказывать!

- Иначе что?

- Ни-че-го, - уже спокойнее ответила Лиза - ты не можешь заставить меня быть здесь чернавкой. Я не голодна, готовь сама.