– А Родькин?

– Его я не видел. Человек убежал во двор ресторана «Каир», а я – следом за ним.

– Во двор? – переспросила Маруська. – Этот человек убежал именно во двор?

– Да! – подтвердил Соловьев. – А что, это имеет значение?

Коля нажал кнопку звонка, вошел конвоир.

Когда Соловьева увели, Коля снял трубку телефона:

– Травкин? Кондратьев это. Бросай все, вместе с Марией Гавриловной займетесь швейцаром. Она сейчас к тебе приедет, жди. – Коля положил трубку и продолжал: – Будем искать Седого и деньги. Беритесь за швейцара. Издали, осторожно. А я займусь Савельевой. Есть у меня одно предположение.

…Как и в прошлый раз, Коля встретил Савельеву неподалеку от ворот завода. Женщина привычно села рядом на заднее сиденье, улыбнулась:

– Оказывается, вы меня охраняете? Спасибо.

– Видели Седого? – спросил Коля.

– Слава богу, нет, – она вздохнула.

– У меня к вам просьба. Вам необходимо пойти в «Каир». Сам Седой вряд ли появится, но он может послать к вам своего человека, и мы сумеем нащупать след. Согласны?

Она испуганно отодвинулась:

– Нет!

– Бояться нечего. С вами пойдет наша сотрудница, ресторан будет блокирован.

– Нет! – крикнула Савельева. – Как вам не стыдно! Ради того, чтобы поймать Седого, вы готовы пожертвовать мною! Вот уж не думала, что вы такой. Остановите машину!

Шофер притормозил.

– Значит, вы отказываетесь помочь нам в задержании опаснейшего преступника? – холодно спросил Коля. – Я говорил с вами совершенно откровенно, рассчитывая на вашу сознательность, а вы? Идите. – Коля открыл дверцу. – Только подумайте и о другом: мы его не найдем, а он вас – найдет. В любом случае мы постараемся ему помешать, но… – Коля развел руками.

– Вы не имеете права меня принуждать! – крикнула она.

– Да, я не имею права этого делать, – согласился. Коля. – Но речь идет о вашей жизни, а я не могу дать стопроцентной гарантии. Поэтому я рассчитывал, что вы поймете: помочь нам – ваш гражданский долг. С другой стороны, это просто в ваших интересах.

Она стояла в задумчивости.

– Ну, хорошо, – настаивал Коля. – Давайте иначе. Мы поставим около вашего дома пост – это максимум, что мы можем сделать. Вы уверены, что для Седого этот пост – серьезное препятствие?

Какой-то мужчина прошел мимо автомобиля, и Савельева испуганно прижалась к Коле.

– Что с вами? Успокойтесь.

– Ой… – прошептала она. – Я не могу.

– Что такое? – уже резче повторил Коля.

– Седой… – одними губами произнесла она.

– Стойте здесь, – на ходу доставая кольт, Коля бросился за неизвестным. Тот свернул во двор. Когда Коля вбежал под арку, он увидел, что двор – проходной, а человек исчез.

Коля вернулся к машине. Савельева встретила его взглядом, полным ужаса. Коля отрицательно покачал головой.

– Будто по вашему заказу он появился, – через силу сказала Савельева. – Что же мне делать? – Она растерянно посмотрела на Колю. – Выходит так, что мне надо соглашаться на ваше предложение…

– Рассуждаем логически, – сказал Коля. – Если Савельева говорит правду, Седой рано или поздно попытается связаться с нею, и, таким образом, мы сумеем выйти на него. Учтем, что Травкин видел бандита около «Каира». И вообще, наше дело всеми нитями уходит в этот самый «Каир». Поэтому будем работать в ресторане вплоть до прояснения обстановки. Это, конечно, не исключает иных мероприятий, которыми займутся другие товарищи. Вопросы?

…Белая ночь укутала город прозрачным плащом. Свет не зажигали. Травкин курил одну папиросу за другой – в пепельнице росла гора окурков. Маруська чистила и смазывала свой разобранный браунинг.

– Почему ты сказал если? – Маруська сунула пистолет в сумочку. – Ты не веришь Савельевой? А какой ей смысл врать? Ты слишком все усложняешь, Коля.

– Возможно. – Коля стоял у окна и смотрел на расплывающийся в синей дымке Зимний. – Я не мастер рассказывать о всяком там подсознании, интуиции и прочих штуках, которых ни измерить, ни потрогать нельзя. Но в их существование я верю. А говорить о Савельевой будем с фактами в руках. Что молчишь, Травкин?

– Перевариваю, – улыбнулся участковый. – А я с вами, Николай Федорович, абсолютно согласен! Я ведь почему ее в бригадмил не записал? Интуиция! А вот фактов и у меня не было. – Он огорченно развел руками.

– Там, в «Каире», есть официант чернявый, – сказал Коля. – Прошу за ним внимательно наблюдать. – Он обвел своих помощников усталым взглядом: – Вроде обо всем поговорили. На сегодня – хватит. Маруся, я тебя провожу.

– Счастливо. – Травкин погасил папиросу и ушел.

Коля и Маруська вышли на площадь, свернули направо, к Мойке.

– Хорошая ночь, – тихо сказала Маруська. – И на душе так легко и хорошо, будто помолодела. Давно уже так не было.

– Витька что пишет? – спросил Коля.

– Ничего, – покачала головой Маруська. – Сам понимаешь, – оттуда не часто напишешь. Заходил ко мне товарищ из Москвы, из наркомата. Передал, что Витька жив, здоров, возможно, скоро вернется. Слушай, есть еще одна новость, не знаю, как и сказать…

– Я не нервная барышня, ты вроде бы знаешь, – пожал плечами Коля.

– Трепанов умер. В газетах было. «После непродолжительной и тяжелой болезни…»

Коля остановился. Маруська погладила его по руке:

– Я знаю, кем для тебя был этот человек. Я очень тебе сочувствую, Коля.

– А вот Кузьмичев жив и здоров, – покачал головой Коля. – Ну почему, скажи ты мне, мир устроен так несправедливо. Сколько раз замечал: хорошие, настоящие люди умирают гораздо чаще. Эх, Маруська, Маруська… – он грустно посмотрел на нее и улыбнулся: – Вот и прошла наша молодость… И жизнь пролетит – оглянуться не успеем. Давно ли я первый раз сюда пришел, – Коля кивнул в сторону дома Маруськи. Дом стоял все такой же, бело-зеленый, красивый, вычурный, словно увядающая красавица на своем последнем балу.

– И мне кажется – вчера это было, – сказала Маруська. – Дом все такой же, а мы с тобой уже старички. – Она взяла его за руку и засмеялась счастливо. – Была – не была, я тебе скажу. Все эти годы я находилась рядом с тобой, делила с тобой все, и это спасало меня. Вот я и говорю, Коля: спасибо, что я не осталась в стороне от тебя. Общее дело – это даже не меньше, чем любовь. Правильно? Ведь мы с тобой боевые товарищи. Ладно. Наплела я тут чересчур, но это белая ночь виновата. Как твой любимый Багрицкий писал: «Миру не выдумать никогда больше таких ночей… Это – последняя… Вот и все! Прощайте!» – едва сдерживая слезы, она побежала к воротам. Ее каблуки – грубые каблуки армейских сапог – глухо простучали в тишине по деревянным торцам тротуара и смолкли где-то в глубине двора.

Коля долго стоял – растерянный и взволнованный, стоял и думал, что вот прошло уже столько лет и, казалось бы, все давным-давно забыто, ан – нет. На висках у Маруськи все заметнее седина, и у глаз с каждым днем все больше тонких, как паутинка, морщинок, а любовь не утихла, не прошла, не перегорела. «Так и осталась одна, – с горьким и бесполезным раскаянием думал Коля. – И этому, наверное, уже никто никогда не поможет».

Как и условились накануне, Савельева пришла в «Каир» одна и села за столик в углу зала. Травкин с Маруськой заняли места через стол от Савельевой, а Коля – у выхода. Весь зал просматривался, как на ладони, незамеченным не мог ни войти, ни уйти ни один человек. Снаружи, на Садовой, и во дворе ресторана дежурили милиционеры в штатском.

Ту часть зала, где сидели Савельева и Травкин с Маруськой, обслуживал чернявый, похожий на Чарли Чаплина официант. Он лихо носился по вощеному паркету с подносом на отлете.

Заиграл оркестр. Он традиционно исполнил «Кис оф файер», и зал сразу же наполнился танцующими. Савельева равнодушно ковыряла вилкой в тарелке с салатом.

– А вообще-то обидно, Травкин, – вдруг сказала Маруська. – У людей – танцы, а у нас?

– Должность такая, – философски заметил Травкин. – Кому что. А вот вы, Мария Гавриловна, не жалеете, что жизнь нашему делу отдали? Я о чем? Вы – красивая женщина, у вас должно быть пятеро детей, не меньше, и муж всем на зависть. Верно я говорю? – Травкин был добрым человеком, но особой деликатностью не отличался.