– Ничего, – покачала головой Маруська.

– Я пойду, допрошу еще раз Родькина, – сказал Коля.

…В ДПЗ он долго сидел напротив арестованного и молчал. Родькин даже начал нервничать – он поеживался, ерзал, наконец, не выдержал:

– У меня на лбу чего, кино показывают? Чего смотрите?

– Понять хочу.

– Чего еще понять? – усмехнулся Родькин.

– Почему ты так стремишься к стенке.

– Вас не понял, – насмешливо отозвался Родькин.

– Ты убил Слайковского?

– Я.

– Так… – Коля прошелся по камере. – Тогда ответь: кто такой Седой?

– Не знаю. – Родькин посмотрел на Колю с искренним недоумением. – А кто он?

– Значит, ты убил? – Коля посмотрел Родькину прямо и глаза.

– Значит, я. – Родькин не отвел взгляда.

– У меня был случай, – медленно начал Коля. – Один человек, назовем его так, нашел раненого. Нож у того раненого торчал… в груди. Чтобы облегчить страдания умирающего, этот человек выдернул нож…

Родькин напрягся и не сводил с Коли широко открытых, тоскливых, как у умирающей собаки, глаз.

– Тут его и застукал милиционер, – продолжал Коля. – Отпечатки пальцев на ручке ножа, конечно же, совпали.

– Ну и что ему было? – не выдержал Родькин.

– Не знаю, – Коля нарочито зевнул. – Дело это еще не окончено. Кто такой Соловьев?

– Вася, что ли? – спросил Родькин. – И его нашли? Ай да вы!

– Он сам пришел. И все рассказал. И я тебе советую, Родькин.

Коля не договорил. Родькин грохнулся на пол и начал биться лбом о стенку. По камере разнеслись глухие удары.

– Чего же вы мне душу мотаете, гады! – выл Родькин. – Ну, я это! Я! Хотел деньги его взять! И взял! И убил для этого! Все я сделал! Я! Я! Я! Я!

Вбежал конвоир.

– Дайте ему воды. – Коля вышел из камеры.

Нужно было принимать самые неотложные меры, Коля хорошо это понимал. Но какие? И к кому обратиться?

На асфальте девочки играли в «классы». Шли по своим делам ленинградцы. Коля увидел скамейку и сел. «Что же делать, что? – лихорадочно соображал он. – В запасе только один день, один день – всего ничего. И пойдет дурачок Родькин под расстрел, как пить дать пойдет. И никто уже не сможет этому помешать». Рядом сел человек в мятой шляпе, взмахнул газетой.

– Наши-то! – сказал он с восторгом. – Папанин и остальные! Эпохально!

– Эпохально! – согласился Коля.

– Одно скажу – мороз! – продолжал собеседник. – Это вам не Невский. Это – полюс!

– Полюс! – снова повторил Коля. – Извините, я должен идти.

– Идите-идите, – неприязненно сказал незнакомец. – Вижу, не радуют вас успехи наших соколов, вас в ГПУ надо сдать… Вы явно подозрительны!

– Нету ГПУ, – сказал Коля. – НКВД теперь. Литейный, четыре, если не знали. – И ушел, оставив собеседника в состоянии явного шока.

Никто, кроме Сергеева, на этот раз помочь не мог. Нужно было идти в обком, но Коля колебался. Сергеев был теперь одним из секретарей обкома. Он ежечасно, ежеминутно решал задачи огромной государственной важности и сложности. Коля это хорошо знал. Знал он и то, что прорваться к Сергееву практически невозможно: если Сергеев в обкоме – он наверняка на бюро или проводит какое-нибудь совещание. Если вне обкома – он на одном из ленинградских предприятий, и тогда его вообще не найти… И все же Коля решил позвонить Сергееву – так, на всякий случай, для очистки совести.

Он вошел в будку телефона-автомата, набрал номер.

– Сергеев, – услышал Коля и растерялся от неожиданности.

– Слушаю вас! – раздраженно крикнул Сергеев, и тогда Коля сказал:

– Степан Петрович, это Кондратьев. Я прошу вас – примите меня!

– Коля! – обрадовался Сергеев. – Как ты? Что? Увидеться бы надо, но извини, голуба, у меня ни секунды! Через двадцать минут уезжаю в Москву, в ЦК!

– Я напротив вас, – соврал Коля. – Я буду через минуту! Степан Петрович, я никогда и ни о чем не просил, но речь идет о жизни человека!

– Какого человека? – удивился Сергеев.

– Вора Родькина.

– Ты, однако, мастер задавать загадки, – пробурчал Сергеев. – Давай – пулей!

– Есть! – Коля швырнул трубку на рычаг.

Он находился на набережной Невы. До Смольного было минут тридцать самого быстрого ходу. Не успеть. Автобус? Его нужно было ждать. Да и прямо до Смольного отсюда не шел ни один автобус.

Коля выскочил на проезжую часть и поднял руку. Резко взвизгнули тормоза, рядом остановился «газик».

– Слушай, друг, мне срочно нужно в Смольный! – просительно сказал Коля.

– Ишь ты, – добродушно улыбнулся шофер. – На обкомовского работника ты не похож. Зачем тебе?

– К Сергееву мне. Человека надо спасти, гони, друг!

– Человека, – протянул шофер. – Другое дело. Садись!

Ом лихо развернулся и помчал в сторону Смольного.

– Чья машина? – спросил Коля.

Шофер внимательно посмотрел на Колю:

– Я скажу, а ты со страху выпрыгнешь.

– Говори, я не трусливый.

– Управления НКВД машина, – сказал шофер. – Банников моя фамилия.

– Кондратьев, – Коля пожал протянутую руку. – А ты, я смотрю, совестливый. Другой бы не остановился.

– Насчет другого – не знаю, а если человек просит – как не помочь? – улыбнулся Банников. – А ты – замнач УГРО, если не ошибаюсь?

– Откуда знаешь? – удивился Коля.

– В такой организации работаю, должен все знать, – снова улыбнулся Банников. – Вот он, Смольный, приехали.

– Спасибо, друг, – поблагодарил Коля. – Если когда-нибудь буду нужен – звони. Всегда помогу.

– Не за что. – Банников переключил скорость. – А за предложение – спасибо. Я запомню.

«Газик» уехал. Через минуту Коля уже входил в кабинет Сергеева.

Он не видел Сергеева года три с лишним и поразился резкой перемене во внешнем облике Степана Петровича. Сергеев стал совсем седым. Коротко подстриженная борода тоже стала совсем белой. На лбу и у носа пролегли резкие складки. Глаза смотрели устало и словно немного выцвели.

– Вы же не курили? – удивился Коля.

Сергеев погасил спичку:

– А теперь курю. Рассказывай.

Он слушал, не перебивая. Когда Коля закончил, долго молчал.

– Значит, Родькин врет. Клепает на себя. И Акимов врет. Клепает на Родькина. Зачем?

– Если бы у меня был ответ, – вздохнул Коля.

– Давай подумаем, – сказал Сергеев. – О том, что Слайковский получил деньги, знал весь завод. Слайковский всю жизнь ходил с завода одним путем – мимо «Каира». Мог кто-нибудь, зная это и имея сведения о деньгах, подстеречь и ограбить Слайковского?

– Я рассуждал так же.

– Тогда чем ты объясняешь присутствие на месте преступления Родькина? – спросил Сергеев. – Случайностью?

– Либо это случайность, которой воспользовались преступники, либо это подстроено.

– Подстроено? – протянул Сергеев. – Без имен и фактов нам никто не поверит, Коля.

– Я еще вот о чем думаю, – сказал Коля. – Соловьев встречался с Седым. Помните Седого?

Сергеев кивнул.

– Это раз, – продолжал Коля. – Седой был замечен около «Каира». Это два. А в «Каире» работает швейцар, к которому прибежал Родькин с ножом в руке.

– А Родькин Седого знает? – спросил Сергеев.

– Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.

– Ясно, что ничего не ясно, – вздохнул Сергеев. – То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано – значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил «Почетного чекиста»?

– Еще нет, но приказ подписан.

– Ну вот, – обрадовался Сергеев. – А Кузьмичев тоже хочет!

– Я же вижу – он не верит в то, что Родькин убийца! – сказал Коля. – Степан Петрович, поймите вы: Родькин – бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!

– Что ты горячишься, – улыбнулся Сергеев. – Я разве спорю? Была бы моя воля – я такого, как Кузьмичев, на пушечный выстрел к органам не подпустил. Но в данном случае к моему мнению не прислушались. Нужны доказательства, Коля. Эмоции ничего не доказывают, даже если мы и правы.