— Если ты станешь слушать нас, — сказал я, — мы познакомим тебя с нашими друзьями. Мировые парни, офицеры.

— Вы сами мировые, — заверила Женька.

Держа нас под руки, она шла, пританцовывая.

— Мы — вне конкурса… Если хочешь, будем вместе ходить в театр, кино, в музеи. Правда, Николка?..

Мы проводили ее до того самого домика с застекленной верандой на берегу реки. Сырым холодом потягивало с поймы. Тревожно и недобро поблескивали оконные стекла, вода в размытых колеях.

Разбежавшись, Женька перелетела через большую лужу и замерла. Вышедшая из-за туч луна осветила ее фигурку, край искристого платья.

Сколько мне было тогда? Двадцать три…

От города до станции, где мне следовало сходить, всего шесть часов езды. А там еще двенадцать километров, если идти напрямик, через лес, — и вот он, наш гарнизон. В общем, пустяк. Я спокойно успел к началу занятий, и не было усталости от бессонной ночи. Только бодрость и радость. Может быть, по этой причине я даже получил в тот день благодарность от командира полка за занятия со взводом. Все-то было легко, все клеилось…

В июне Женьке исполнялось девятнадцать. Мы с Николаем получили приглашение. Женька сообщала мне об этом в коротеньком письме и спрашивала, в какой день лучше устроить «сабантуйчик».

Она спрашивала об этом меня, и аккуратные, ровные, ученические строчки письма казались полными особым смыслом…

На крыльце дома с черемухой встретила нас мать Женьки, пожилая, хлопотливая, растерянно взволнованная.

— Проходите, гости дорогие, — говорила она. — Рада с вами познакомиться. Женечка мне рассказывала. Ждет вас…

Из комнат доносились веселые голоса. Мы с Николаем, достав бархотки, которые носили за голенищами, наводили глянец.

— А как прикажете величать? — спрашивала мать. — Отчества, простите, не знаю вашего.

В это время на пороге появилась Женя — в легком коротком цветастом платье. С улыбкой на губах и в глазах. Неотразимо милая.

Я забыл свое отчество, забыл начисто. Меня же в самом деле никто нигде по отчеству не называл. Для начальников и своих солдат я был «товарищ лейтенант».

— Ну что вы, — с трудом преодолевая смущение, ответил я матери Жени. — Зовите меня просто по имени.

— По-родственному, стало быть, — сказала мать с понимающей улыбкой.

Эти слова привели меня в состояние беспомощно глупого блаженства. Я подумал, что Женя ведь и в самом деле может быть моей…

Стол с вином и закусками был приготовлен на веранде. Три парня и три девушки стояли перед распахнутыми окнами и оживленно болтали, смеясь и потягивая сигареты. Но даже табачный дым не мог перебить запаха черемухи. Уже поблекшие цветы источали острый аромат.

Мне показалось, что насмешливый разговор у окна каким-то образом касался меня и Николая.

— Вот, — сказала Женя, — знакомьтесь, — И представила нас своим друзьям. Ресторанных подруг среди них не было.

Наше появление вызвало настороженность.

— Не стесняйтесь, — говорила Женя. — Будьте, как дома.

— А не в казарме, — не лучшим образом сострил один из парней.

Мы с Николаем посмотрели на него. Он начал было похохатывать, но примолк.

Тут на веранде появилась еще одна девушка, и все внимание переключилось на нее.

— Чего опаздываешь? — накинулась на нее Женя, но, увидев блеснувшее в волосах девушки украшение, ахнула и закачала головой:

— Какая штука! Просто чудненько!

Я не знал, было ли таким уж чудненьким украшение, но блестело золотом оно здорово. Три головы дракона, изогнув шеи, взирали свирепо и хищно.

Вскоре последовала команда садиться за стол, и обстановка мало-помалу разрядилась. Лица повеселели. Парни снова стали посмеиваться, потирать руки и рассказывать всякую всячину. Не очень, чтобы… Но смеялись все. Было досадно только, что Женя заняла место хозяйки во главе стола, а не рядом со мной.

Потом завели радиолу. Женя танцевала самозабвенно, без передышки. Со всеми. Лицо раскраснелось, глаза блестели. Лихо веселая, она была еще краше.

А парни мне не нравились. Пошловато вели себя. Допускали вольности с Женей. И сердце мое сжималось.

Однако все откатилось прочь, когда мы оказались с Женей наедине. Не знаю, как это случилось. Может быть, даже случайно. Мы сидели на скамье под старой черемухой с руками-ветками, воздетыми к небу. Волнующе близко светились Женины глаза. И то, что чувствовал я, словами не передать…

Женя все основательней входила в мою жизнь. Я засыпал и просыпался с мыслью о ней. На стрельбище, проверяя в мишенях пробоины, сделанные солдатами, видел ее профиль. Никому не говорил, чтобы не показаться смешным, но в пении птиц на заре мне чудился ее голос. И наконец понял и сказал себе, что влюблен.

Так вот, значит, что такое любовь! Когда забываешь о себе, когда ради нее готов, не задумываясь, броситься в огонь. Не спрашивая, зачем, для чего это нужно. Когда нестерпимо хочется быть лучше, стать необыкновенным, достойным любви.

Я уже твердо решил, что начну готовиться к поступлению в военную академию, и, мечтая, видел себя умудренным боевым офицером, рядом с которым под руку гордо шагает Женя.

Но временами меня одолевала мрачная ревность. Мне виделась Женя с ее ресторанными подругами, с парнями, вроде тех, которые были у нее на дне рождения. Равнодушно нахальными, беспечно веселыми. И от таких видений избавиться было не просто.

Вспоминался и детский восторг Жени, когда она увидела блестящее украшение подруги. После дня рождения я обегал все галантерейные магазины города: хотелось доставить Жене радость, да разве сразу найдешь то, что нужно?

Но месяца через три золотого дракона я все-таки добыл. На окраине небольшой, полузаброшенной деревушки, где наша рота расположилась на привал после учебной атаки, оказался бревенчатый магазинчик. Крыльцо в три ступени, мощная решетка на окне-бойнице, выцветшая вывеска. На прилавках и полках лежали конфеты, пряники, мануфактура, под стеклом — разные украшения. И среди них, хищно изогнув шеи, — золотой дракон. Представляете мою радость? Дракон, разумеется, был не золотым, из позолоченного стекла, но блестел. И впечатление в самом деле производил.

— Что, сынок? — спросила меня однажды мать, пряча руки под фартуком. — Никак собираешься привести в дом молодуху?

— Собираюсь, мама, — ответил я.

Мать бессильно опустилась на табуретку, и по ее щекам покатились слезы.

— Ну что ж… Пожалуй, пора, — сказала она. — Ты появился на свет, когда отцу не было и двадцати пяти… — И задумалась. — Царство ему небесное.

— Мы редко видимся, мама. Она живет в городе… — И тут впервые я подумал с обидой, что судьба несправедлива ко мне, забросив в медвежий угол, откуда можно выбраться не чаще двух раз в месяц.

— Была бы девушка хорошая, — сказала мать. — А это, — она увидела украшение, которое я извлек из полевой сумки, — ей?

Я согласно мотнул головой.

— Чадушко ты мое любезное! Да кто же дарит девушке такое страшилище? Неужто нет получше?

Мама не знала, что этот дракон так нравится Жене.

— Не страшилище, мама, а произведение искусства, — ответил я с досадой, невольно принимая сторону Жени, хотя понимал, что дракона вернее было бы назвать произведением ширпотреба.

Мать посмотрела на меня, вздохнула и утерла слезу.

— Коли серьезно затеяли, теперь все у вас пойдет по-своему.

То, что Женя станет моей женой, для меня было решенным. Только я все еще никак не осмеливался сказать ей об этом и возлагал большие надежды на золотого дракона. Мне казалось, он поможет в трудном разговоре.

Поезд прибывал в город слишком рано, чтобы идти прямо к Женьке. И потому с вокзала, как и обычно, я направился в офицерское общежитие, где жил Николай. Он уже собирался на службу.

— Как тут у нас дела? — спросил я вместо приветствия, имея в виду прежде всего Женьку.

Он будто бы не слышал моего вопроса. Но спустя некоторое время промолвил уклончиво: