Как только пелена сна мягко отсекла суету реального мира, Хельмут очутился в том самом парке, где уже прошли многие часы и дни тоскливых ожиданий. Еще не успев толком оглядеться, он понял, почему попал сюда, хоть и не собирался навещать парк этой ночью, намереваясь открыть какой-нибудь новый мир.
В парке что-то изменилось. Ее еще нет, а картонные люди, имитирующие жизнь на аллеях и лавочках, выглядят совсем как настоящие, потому что Хельмут ощущает присутствие живой души. Родной души, и ее живое трепетание передается всей этой окружающей бутафории, наполняет ее, придавая теплые естественные цвета и размазывая их по унылой пастели.
А вот и Агата. Совсем молодая, в своем красном плащике, накинутом на легкое и тонкое бежевое платье. Да ей ведь двадцать три, они знакомы каких-то две недели, этот день никогда не сотрется из памяти, эта прогулка… Хельмут обомлел, не в состоянии оторваться от созерцания своей возлюбленной, невозмутимо идущей легкой походкой ему навстречу. Ее глаза… Они и перед самой смертью были точно такими же, они совсем не старели, а ведь она много работала за компьютером в этой своей бухгалтерии. Блеск голубых льдинок был обжигающе-холодным и проницательным, но при этом не вызывал никакого отторжения. Напротив, в контрасте с обезоруживающей улыбкой на очаровательном личике вчерашней студентки он превращал Агату в ангела во плоти, а холод навевал только одну ассоциацию — чистота.
— Хельмут!
Когда между ними осталось лишь несколько шагов, Агата подбежала и крепко обняла мужа, одновременно и бывшего, и будущего. Это была она. Да, это была прелестная Агата, самая любимая, все это время жившая в сердце старика Хельмута. В лицо бросился знакомый запах ее духов, такой сладкий, почти приторный, но невероятным образом подходивший ей. А волосы Агаты, светлые и мягкие, всегда небрежно рассыпанные по плечам. Как же этого не хватало!
Хельмут с трудом поднял свои руки, удивленно отмечая отсутствие морщин на тыльной стороне ладоней, и сперва несмело, а потом крепко обнял супругу в ответ. Из глаз градом хлынули горячие слезы, полные невыраженной боли, тоски и обиды. Ну почему, почему она оставила его, даже не дав попрощаться? И почему пришла только сейчас?
— Дорогой, возьми себя в руки, — прошептала Агата на ухо и нежно поцеловала Хельмута в мокрую щеку.
— М-м… Агата, — севшим голосом просипел помолодевший на сорок лет Хельмут, горечь стискивала горло, и каждое слово приходилось с усилием проталкивать сквозь тугой заслон.
— Я знаю, что ты хочешь спросить. Знаю. Но я пришла сюда не за этим. Ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что мы встретимся, раньше или позже. Ты давно это понял, разве нет?
Агата взяла перекошенное от рыданий лицо Хельмута в свои изящные руки, подняла и заглянула ему в глаза. Висящие в ушах девушки посверкивающие серебром сережки синхронно качнулись. Хельмут все не мог остановиться, в груди все колыхалось, а скорая неизбежная разлука казалась страшнее пытки уже сейчас, так что будет потом?
— Прошу тебя, дорогой, успокойся. У нас с тобой мало времени, и нужно использовать его с умом, — Агата поняла, что уговоры не действуют, и вдруг гаркнула. — Тихо!
Слезы вдруг кончились, как будто запасы жидкости в организме враз иссякли. Ранний вечер вокруг резко сменился ранним же сумеречным утром, а парк уступил место недавно постриженной лужайке перед домом Хельмута.
— Почему мы здесь, Агата? Почему мы дома? Я хочу назад, в парк…
— Отсюда тебе будет ближе вернуться, — жена подарила теплую улыбку.
— Что… — перебил было Хельмут, но наткнулся на резко нахмурившееся лицо Агаты и замолчал, а она горячо зашептала ему на ухо.
— А ну-ка попробуй, ощути то, что чувствую я! Гроза близится, не так ли?
— Да, — изумленно выдохнул Хельмут. — Но как, откуда, почему я знаю это?
— Некоторые ответы не требуют вопросов. К тому же, Хельмут, это еще не все. Ты больше не должен искать меня, не делай этого, ясно? Ты тратишь время впустую, пойми же! Ищи человека, вот этого человека, он поможет тебе найти меня, сам ты не сможешь. Разве только испортишь все.
Агата показала рукой на дорогу. Там, в аккуратно припаркованном вдоль бордюра серебристом кабриолете, невесть откуда взявшемся, сидел темноволосый молодой человек. Он дремал, навалив затылок на мягкую подушку, а руки покоились на руле. И чего это он встал напротив дома Хельмута? Не похоже, чтобы они были знакомы.
— Кто это?
— Он — твой спасательный круг. Если ты хочешь встретиться со мной, Хельмут, ты должен жить, во что бы то ни стало, и искать его. Нужно бороться. Если сдашься, покоришься — наша встреча снова будет отложена. Прошу тебя, не опускай рук, береги себя и свою жизнь. Защищай себя так, как только можешь.
— Хорошо, Агата, но…
— Нет времени, тебе пора просыпаться. Не удивляйся ничему и не бойся, Хельмут. Этот человек — он вытащит тебя из передряги и проводит ко мне. И он тоже будет тебя искать. Если ты сам его не отыщешь, то хотя бы не препятствуй его поискам, просто откройся, жди и не тревожься. Пусть пройдет день, два, даже неделя — жди его. И ищи, насколько можешь!
— Я понял, я…
— Нет-нет, помолчи. Ступай, Хельмут. Иначе будет поздно. Скорее, ну же!
Агата указала рукой на входную дверь их дома.
— Идти домой? Сейчас?
— Да, иди, прошу тебя!
— Но…
Агата быстро прижалась губами к щеке Хельмута и, не дав сказать и слова, развернула на сто восемьдесят градусов и крепко толкнула вперед. Хельмут врезался в бордовую металлическую дверь, безуспешно толкнул ее, поймал себя на мысли, что она вообще-то открывается наружу и проснулся.
Берта лежала рядом с постелью, прильнув массивным телом к полу и зловеще рыча. Что это еще такое? Неужто возле дома расхаживает грабитель? А может, просто толпа подростков слоняется по окрестностям после ночи в клубе? Но ведь в Хольцхайме нет никаких ночных заведений.
Вид из окна тоже не давал никаких ответов. Молочные щупальца тумана неторопливо наползали на ограду двора, наслаждаясь последними предрассветными минутами — вот-вот солнце разгонит их, рассеет в утренней прохладе.
На улице было тихо, всюду царило еще ночное безмолвие, даже птицы не издавали ни звука. Блаженное безмолвие.
Вдруг старая овчарка встала, упруго упершись всеми четырьмя лапами в дощатый пол — от ковров Хельмут отказался из-за аллергии на пыль, ему было некогда следить за их чистотой. Уши Берты как будто подползли повыше, добрались до макушки и навострились, точно так же вверх поднялся и хвост. Испуг овчарки перешел в настороженность, но она смотрела не в сторону входной двери, а в противоположную, сквозь старомодный платяной шкаф. Хельмут удивился, думая, а не рехнулась ли Берта под старость лет — ну какая опасность может прийти из шкафа?
Уличная тишина прервалась быстро нарастающим рыком мотора, а потом в стену врезался промелькнувший на долю секунды за окном джип соседа, и злосчастный шкаф с оглушительным грохотом рухнул на пол. Этот самый грохот и прочертил кровавую границу между «до» и «после». Начался ад.
Сцены двух последующих дней Хельмут изо всех сил старался поскорее забыть и выбросить из головы, но укрыться от терзающих душу кошмаров не удавалось даже по ночам, во сне, где он вдруг утратил способность делать, что вздумается.
Тихий район Хольцхайм оказался полностью заражен за несколько часов после того, как один из его жителей привез заразу из Дюссельдорфа. Сюда даже не приехала полиция, ни одной машины, позволив взбесившимся демонам устроить безнаказанную вакханалию.
Людей выковыривали прямо из домов и рвали на куски. Кто-то стрелял в нападающих, кто-то резал, были и те, кто не чурался рукопашной, но, даже отправив пару-тройку монстров в мир иной или хотя бы нокаут, храбрец погибал сам. Или не погибал, но уж лучше бы погиб. Такого Хельмут никак не ожидал. В его голове не умещались эти метаморфозы, которые происходили с укушенной жертвой.
Из истеричных теленовостей Хельмут узнал, что полицейские Дюссельдорфа едва держатся на центральных улицах города, на помощь армии НАТО слишком рассчитывать не приходится — те обратили свой взор только на Берлин.
