– Дрын, это правда? – ошарашенно посмотрел на Дрына один из мужиков. – Там же был мой племянник!
– Дрын, крыса, укрыл от нас такой кусок, – закричали два других.
– А-а-а! – это Дрын, не найдя аргументов, бросился на Белова, замахиваясь топором.
Но разбойник, торопясь заставить чужака замолчать, забыл про свои лыжи, поэтому двигался по прямой, а его противник был в валенках и легко скользнул навстречу и чуть левее. Разбойник со всего размаха ударил огромным топором сверху вниз, не сомневаясь в успехе. Но он имел дело не с простоватым охотником, а с опытным рукопашником, занимавшимся рукопашным боем последние двенадцать лет, большую часть этого времени сыщик отрабатывал навыки схватки с вооружённым противником. Поэтому легко предвидел наиболее ожидаемый удар топором сверху, уклонился от него, сопровождая орудие врага движением своего посоха и чуть подталкивая лезвие оружия вперёд и вправо от себя. А обе ноги Белова плотно прижали правую лыжу врага к снегу, в результате чего Дрын потерял равновесие и завалился вперёд. Топор, завершивший полукруг, чуть не вылетел вперёд, но посох ещё немного изменил его траекторию. Окончанием всех этих почти незаметных чужому взгляду движений стал летальный исход грешного Дрына в результате прорубленной промежности собственным топором. Что характерно, Белов решил выпендриться и в момент падения Дрына на снег снова стоял на старом месте, как ни в чём не бывало.
Результат превзошёл все ожидания. Не успел Дрын захлебнуться в последнем крике, его подельники перевели взгляд на Белова. Тот решил ковать железо, пока горячо:
– И с этим змеем вы хотели убить меня? За что? Не слышу ответа? – Он даже обозначил движение, навстречу троим. Те машинально отступили назад.
«Ну, всё, пошла работа», – подумал бывший сыщик и перешёл на более мягкий тон.
– Пойдёмте, ребята, сядем рядком и поговорим ладком, вон на ту лесину, – он показал на две большие ветви шагах в десяти, в стороне от трупа. Подавая пример, пошёл туда первым, расчищая снег и не оборачиваясь назад, показывая, что не боится троих человек за спиной. Никто из этих троих даже не подумал, что любое движение выдал бы скрип снега, их поразила такая самоуверенность Белова, на что тот и рассчитывал.
Глядя, как рассаживаются мужики, опытный сыщик мысленно оценивал их бойцовые качества, психологическую стойкость. Дядю убитого на лодье племянника Белов уже считал своим союзником, даже если тот бы напал на него. Дальше разговор постепенно перешёл в ненавязчивый допрос, в ходе которого злодеи рассказали, что Дрын подговорил их ещё в Соли-Камской пощупать жирного гуся. Дрын обещал им столько имущества, сколько те смогут унести за собой на санях. А когда те удивились, зачем такому силачу, как Дрын, их помощь, получили ответ, что гусь живёт не один и помощники нужны, чтобы хозяйство не сожгли при нападении, лишив добычи.
Продолжая разговор, Белов ненавязчиво уточнил биографии злодеев, как ни странно, серьёзных преступлений за ними не было. Все отрицали убийства за собой, даже в пьяной драке. Бывший опер сначала сомневался, но, вспомнив поступки Дрына, понял, что тот решил использовать троицу вместо лошадок, а ближе к Соли-Камской избавиться от свидетелей. Уточнение семейного положения троицы подтвердило его мысли. Тогда Белов высказал им свои предположения. Те сначала отрицали такую возможность, но под наводящими вопросами и уточнениями опытного сыскаря уверились в его правоте.
Ребром встал извечный русский вопрос, что делать?
Сначала Белов хотел использовать их в работе со Скором, но убедился в бесполезности. Эти умельцы в первый же день напьются и разболтают всё и даже больше. Поэтому даже разговора о Скоре он с ними не заводил, хотя участие старейшины Выселков в готовящемся нападении было несомненным. Трёх бойцов Белов выспросил, как они прошли Тывай, те дружно ответили, что заходить туда запретил Дрын, вот на обратном пути обещал пустить повеселиться. До Тывая оказалось всего полдня пути. Вот и хорошо, значит, надо продержать бойцов здесь до вечера, а завтра с утра вернуться и проводить за посёлок. Запомнив, что бойцов зовут Малик, Тетеря и Хлоп, он несколько раз проинструктировал их, что делать и что говорить в Соли-Камской. Затем они вернулись к трупу Дрына и раздели его. Топор покойного и кошель с десятью гривнами, как полагается, достался Белову, против чего никто не стал спорить. А всю одежду со шлемом и бронёй он отдал трём бойцам, вызвав у них просто всплеск благодарности. Белов понимал, что броня Дрына стоит больше полусотни гривен, но её отсутствие работало против его идеи.
Идея Белова была такова, четыре бойца шли себе, шли, пока Дрын не провалился в промоину. Достали его только через полчаса и без топора, как добрые друзья покойного поделили его имущество и вернулись пропивать в Соль-Камскую. А куда и зачем вёл их Дрын, он им не говорил. Повторив эту версию, заставил выучить и запомнить место гибели Дрына, указав на окружающий лес. Заметив, что начало смеркаться, Белов велел собрать хворост и нарубить веток, положил на эту кучу раздетого Дрына и поджёг. А троим обормотам объяснил, что это надо для них, чтобы никто не проверил, имеется ли у Дрына рана, иначе убийство ляжет на них. Напоследок, напомнив, что вернётся сюда завтра и проводит троицу до Камы, а летом обязательно приплывёт в Соль-Камскую, он быстро ушёл домой по протоптанной лыжне.
Сумерки ложились всё плотнее и плотнее, поэтому весь обратный путь ему пришлось пройти бегом. В норматив перворазрядника он, конечно, не уложился, но за два с половиной часа тридцать километров прошёл.
Лариса уже волновалась, хотя и не показала виду, с детства была приучена, как дочь охотника, к неожиданностям. Белов собрал свою семейку и рассказал почти обо всём, только гибель Дрына представил провалом в полынью, а задержку объяснил тем, что долго вытаскивали. Но основную цель злодеев обозначил вполне чётко – грабёж и насилие с последующим убийством. Поэтому выдал всем по охотничьему ножу в ножнах и велел носить на поясе даже при выходе в курятник. Третьяка с Владой обязал закрываться на ночь, на стук не открывать, рогатину с топором держать под рукой, в случае опасности кричать громче. Для пущего эффекта продемонстрировал топор Дрына, уже отмытый от крови.
Политико-воспитательная речь произвела неизгладимое воздействие. Лариса долго не могла уснуть, пока Белов не приголубил её как можно нежнее, не забывая о беременности.
Наутро, ещё в сумерках, он убежал вниз по реке. Троица была на месте, затем все четверо исправно проследовали до Камы, где Белов их отпустил. По пути заглянул в Тывай, где убедился в правдивости слов разбойников. Обратно он вернулся засветло, с поклонами Ларисе от родни.
Строго-настрого запретив жене рассказывать кому-либо об этих злодеях, наутро, радуясь тихой погоде, которая обещала стоять ещё дня три, Белов вместе с супругой вышли по утоптанной лыжне и до сумерек добрались в Тывай. Глава семейства вспотел, несмотря на спокойный ход, настолько много тащил гостинцев для родни и знакомых.
В гостинцы Белов разрешил включить только продукты, объяснив Ларисе, что вещи будут дарить лишь сделанные или купленные ими самими, а не наследственные, которые покойные родители дозволили ему тратить только на женщин. А Белов, как любящий сын, не может обмануть родителей. Но если Лариса хочет, он может подарить много вещей в обмен ещё на одну жену. Та, конечно, отказалась наотрез и с тех пор очень ревниво смотрела на подарки.
После небольшого фуршета при лучинах и бражке, во время которого в дом под разными предлогами набились почти все молодые девушки угорского селения, так ненавязчиво предлагавшие Белову если не руку, то другое место точно, по требованию разгневанной Ларисы все легли спать. Увидев, что жена легла на полати снаружи, тесно прижав Белова к стене, тот мысленно усмехнулся и подумал, что следующий визит в Тывай Лариса устроит ох как не скоро. Слишком бросалось в глаза поведение угорских женщин, настойчиво желающих стать вторыми и третьими жёнами богатого соседа. Чувствовалось, что рассказы Ойдо о сватовстве в Выселках девушки-угорки поняли, как руководство к действию. Можно было не сомневаться, что Белов всегда будет желанным женихом и гостем в Тывае. Более того, сам мужчина начал опасаться, что самые активные девицы могут приехать к нему домой, напросившись в жёны. Одно предположение о таком варианте события отбило всяческий сон, лишь лёгкое опьянение и усталость постепенно сделали своё дело, супруги уснули. Спалось в жилище родителей жены не очень, даже Лариса, привыкшая к мягкому матрасу и чистому белью, беспокойно ворочалась на полатях, едва прикрытых старыми шкурами, наполненными земляными блохами, кроме того, как обычно, с вечера в полуземлянке было душно, к утру стало холодно. Утром Лариса подняла всех с самого рассвета, еле дождалась быстрого прощания, и супруги отправились домой, с этого дня жена называла своим домом исключительно жильё у реки Бражки.
