- И ведь не знаешь, когда взорвется, Николай! - весело обращалась она к отцу. - Только одного жениха спровадили, уже нового в дом ведет!

Отец опустил голову и молча вышел из комнаты.

Мама проводила его взглядом и резко сменила тон:

- Ты что творишь? Тебе всего пятнадцать лет! Ты совсем девчонка! Несовершеннолетняя! Ишь ты, личную жизнь собралась устраивать! Вот окончишь школу, исполнится тебе восемнадцать - тогда и влюбляйся, выходи замуж! Но не сейчас!.. - Она перевела дух и продолжила с прежним воодушевлением: - Пусть твой Отари собирает вещи и уходит! Встречайтесь где хотите! Мы этого здесь терпеть не будем!

- Тогда и я уйду вместе с ним! - выпалила я.

- Скатертью дорога! - закричала мама. - Измучила ты нас всех! - Она схватилась за голову и направилась к дивану. - Сил никаких нет!.. Голова от тебя болит! Уходи, если хочешь!

- Где папа? - зло спросила я. - Он тоже думает, как ты?!

Мама легла на диван, вытянула ноги и воззвала громким стоном:

- Коля! Иди сюда, она уходить собралась!

Отец появился слишком быстро. Похоже, он слушал нас из-за двери.

- Оля, это ни в какие ворота не лезет, - хмуро начал он. - Так нельзя. Эти позорные отношения у нас на глазах не могут...

Я перестала его слышать. В голове стучала одна мысль: 'Вот так это и происходит... Вот так это и происходит...' Так люди выносят твоей любви приговор - ради торжества условностей. Ради того, чтобы в мире их представлений все осталось на своих местах. Но последнее слово всегда остается за тобой: ведь это твоя любовь, а не чья-нибудь еще. Если ты дрогнешь и промолчишь, они закопают ее на твоих глазах. Но если скажешь: 'Нет!' - узнаешь, на что ради нее готов...

- Я ухожу!

- Оля! Прекрати! - встревоженно нажал голосом отец. - Не делай этого!

Он не мог поступиться своими моральными принципами. Но очень не хотел, чтобы я уходила из дома. Он волновался за меня, болел душой. Так было всегда, сколько я его помню.

Мама отнеслась к моему решению намного проще. Держась за голову, она сказала слабым голосом:

- Коля, оставь ее... Пусть идет. Поживет в гостинице, узнает жизнь, перебесится - сразу прибежит... Намочи тряпку холодной водой и подай мне цитрамон!

Я обогнула крепкую фигуру отца, вышла из комнаты и с треском захлопнула дверь.

Через час мы с Отари выносили из квартиры чемоданы с нашими вещами. У подъезда ждал в такси водитель Юра. Мы собирались ехать в гостиницу 'Академическая'. Открывая дверцу автомобиля, я оглянулась на свой дом и подняла взгляд.

В окне моей комнаты стоял отец и неотрывно смотрел на меня. Вид у него был растерянный. Сердце мое сжалось...

***

- Алло, пап! Привет!

- Здравствуй, Оленька! Давно не звонила! Как у тебя дела?

- Как обычно! Все нормально!

- Послезавтра первое сентября! Не забыла про школу?

- Не волнуйся, я завтра вечером заеду, возьму портфель и все, что нужно для учебы. - Приезжай, мы с мамой будем ждать...

Я положила трубку и задумалась. Почти месяц прошел с тех пор, как я ушла из дома. Сначала мы с Отари провели два дня в гостинице. За это время он снял квартиру в Медведково, и мы благополучно зажили вдвоем. Я была вполне счастлива, только болело сердце за отца. Я не могла забыть, каким обескураженным взглядом провожал он меня из дома, как просил: 'Оля! Не делай этого!'... Впервые неразрывная связь между нами ослабла настолько, что он даже не имел представления, где меня искать. Я знала: он лишился покоя, его пожирает тревога. Какие бы доводы морали не приходили ему на помощь, не отталкивали от меня - они были ничто по сравнению с волнениями отцовской любви.

Я позвонила ему сразу же, как только мы с Отари переехали на съемную квартиру. Отец безумно обрадовался. 'Все хорошо!' - эти слова, с которых я начала разговор, он повторил в нашей беседе несколько раз. Я физически ощутила, какая тяжесть спала с его души. И чуть не ударила себя за то, что держала его в страшном напряжении почти три дня. Я намеренно подробно рассказала, как мы с Отари устроились, как живем, какой заботой окружает меня мой мужчина, как нежно любит. Одним словом, постаралась донести: все не так сумрачно и 'позорно', как отец себе представлял.

Я стала звонить отцу раз в несколько дней. Иногда он передавал трубку маме, и мы недолго беседовали - так, будто не было между нами давешней ссоры.

Одним словом, родители приняли мою новую жизнь с Отари, вдали от дома, как неизбежность. Скорее всего, ничего хорошего они не думали. Малознакомый грузин был для них злой демон-совратитель, а я - глупая девчонка. Но делать нечего, они решили ждать.

Зазвонил телефон. В трубке снова звучал голос отца.

- Оля, я тут подумал: как же ты до школы из Медведково добираться будешь?

Я уже знала, как отвечать на этот вопрос.

- Не волнуйся, пап! Здесь 151-й автобус до метро 'ВДНХ' ходит. - Тогда это была ближайшая к Медведково станция Московского метрополитена. - Полчаса езды всего!

- И здесь от метро до школы минут двадцать ходьбы! Ты ведь больше часа на дорогу тратить будешь!

- Нормально, пап! Это временно. Потом мы с Отари поближе квартиру снимем.

Не могла же я сказать, что каждый день буду ездить в школу и обратно на такси! Так решил Отари. Я тогда спросила его:

- А почему ты квартиру на окраине снял?

Он поморщился:

- Неудобно, да! Зато здесь милиции меньше. Документы не проверяют. Безопаснее. Все наши здесь квартиры снимают!

Я поняла, кто такие 'наши'. Команда 'гастролеров' Тристана... В Медведково Отари стал чаще уходить с утра из дома. Близость подельников отнимала его у меня. Но не это тревожило мою душу. Если бы он проводил время в мужской компании за вином и разговорами, я была бы спокойна. Грузины без этого, кажется, не могут. Это у них в крови - собираться чуть ли не каждый день большой группой мужчин, неспешно беседовать, играть в нарды. Но не за тем Отари навещал своих друзей. А для того, чтобы в одну из московских ночей пройти с ними по обрыву, по краю пропасти.

В такие ночи я не спала. Ждала его возвращения...

Отец продолжал расспрашивать:

- А если заболеешь? К тебе местный участковый врач не придет. Твоя медицинская карта в нашей поликлинике!

- Вот заболею, тогда и посмотрим: придет или нет! - отшутилась я.

Отец помолчал.

- Домой не думаешь возвращаться? - осторожно спросил он.

- Пап, ну зачем? Отари будет здесь, а я там?

Это было сказано легко. Но не просто так, а с умыслом. Если хотите, чтобы дочь вернулась домой, то принимайте и Отари!

- Ну, понятно... - вяло отреагировал отец и замолчал.

Родители принимать Отари не хотели. В наших телефонных разговорах вопросов о нем не задавали. Его имя старались не упоминать. В общем, вели себя так, будто я жила в Медведково одна.

- Ладно, пап, до завтра. Теперь чаще сможем видеться. Я по субботам после школы буду к вам заскакивать!

***

Каждое утро ровно в шесть часов тридцать минут звенел будильник, Отари бодро поднимался с постели и шел в душ. Он никогда не позволял себе вставать позже меня. Я же продолжала пребывать в сладкой полудреме. Через некоторое время меня будил аромат свежесваренного кофе и нежный поцелуй Отари:

- Доброе утро! Юра отзвонил: едет, будет через полчаса!

На кухне уже бормотало радио, на столе стоял готовый завтрак. А в комнате Отари принимался гладить мое школьное платье и фартук. Причем неизменно делал это каждое утро! Я сначала противилась такой трогательной заботе:

- Не нужно, милый! Я сама! Разве мужчины в Грузии гладят?

- Мужчина для своей женщины любую работу сделает! - сверкал глазами Отари. - Ты в школу ездишь, устаешь! Умывайся, завтракай, скоро машина будет!

Я вставала и дефилировала в ванную в розовом пеньюаре. Отари подарил мне точно такой же, как у мамы. После нашего спешного отъезда из дома он недоумевал:

- Зачем мамину вещь брать?! Я бы десять таких тебе купил! Ты в пеньюаре, как богиня!