Но ведь Любовь с нами не спорит. Наши сомнения, представления, убеждения ее не интересуют. Просто однажды она приходит и заполняет собой всю жизнь. И мир вокруг озаряется ярким счастливым светом!
Так и случилось с отцом, когда он познакомился с мамой. Их брак стал для него началом абсолютно новой жизни. Из пропахшего ваксой офицерского общежития он шагнул в уютный, тщательно выстроенный мирок интеллигентной московской семьи Дубининых. И остался в нем навсегда.
Он преклонялся перед матерью, перед ее красотой, образованностью, талантом. Ее слово было для него законом. Ее просьбы исполнялись им беспрекословно. Ее недомогания становились для него бедой, за которую только он один был в ответе. Так было всегда, я тому свидетель.
Но там, на Тверском бульваре, когда мама сказала ему о своей беременности и повела речь об аборте, - он вдруг в один момент изменился! Он не перечил ей, нет! Но и не уступал. Может быть, впервые в жизни.
Он молчал. Он мучительно размышлял. Мое появление на свет было для него такой же непреложностью, что и выполнение полученного воинского приказа. Можно сказать, что отец его получил. Откуда - свыше или из глубин своего внутреннего существа - для него было неважно. Отец знал одно: 'Девочка должна появиться на свет!' Почему именно девочка, а не мальчик, он не мог себе объяснить. В те времена не было УЗИ, врачи не определяли пол будущего ребенка!
Отец просто знал. Мысленно он уже держал меня на руках. И должен был каким-то образом сохранить в этой истории всех своих любимых людей. Всех вместе - не обделенными, целыми и невредимыми: и меня, и маму, и брата Сашу.
Он искал выход.
Он должен был меня отстоять.
- Надо Наташе сказать, - вдруг твердо сказал отец. Даже не твердо, а жестко. Это было на него совсем не похоже. Он всегда очень бережно и ласково обращался с мамой.
Она остановилась, изумленно посмотрела на него. Он ответил ей спокойной, уверенной улыбкой человека, который все решил и теперь точно знает, что нужно делать.
- А что это изменит? - Мамин вопрос прозвучал нервозно. Еще в начале разговора она почувствовала глухое сопротивление отца, а теперь и вовсе его не узнавала.
Что изменит? Это изменило все!
Папа говорил: его спасли две женщины - мать и сестра. Их необыкновенное трудолюбие. Их самоотречение ради любимых мальчишек. Их исконное, идущее от земли, истинно русское чувство родства: 'Своих не отдам!'. Вот они-то уж точно были не из тех, кто задумывается о пределе своих сил и возможностей! Разве не к ним он должен был обратиться в той пиковой ситуации?
Он вспоминал слова тети Наташи: 'Не нужно мне ничего для себя. День и ночь буду работать - но братьев на ноги поставлю!' Так и случилось. Отец и дядя Саша теперь строили собственные жизни, а она осталась одна. Отец знал: сестра очень хотела иметь детей. Вышла замуж, но неудачно, суженый оказался пьяницей. Она решительно подала на развод. Потом началась война, на которой погибли все женихи, что, возможно, были уготованы ей судьбой. Тетя Наташа жила в заботах о стареющей матери, братьях, племянниках. И мечтала излить нерастраченную материнскую любовь на маленькое родное дитя, которое безраздельно принадлежало бы только ей одной. Она признавалась в этом отцу.
- Ты родишь девочку, и сестра заберет ее к себе, - просто ответил отец.
Мама открыла от удивления рот.
- Девочку?!
- Ну да, Валя! Да! - легко засмеялся отец. - Я это знаю! Ну, или чувствую: называй, как хочешь! У нас будет девочка! И пусть она первое время поживет у Наташи!
- Как?.. А потом?! - Мама никак не могла прийти в себя.
Отец перестал улыбаться и посмотрел ей в глаза:
- А потом посмотрим.
Он понимал, что в этом 'потом' он уже ничего не сможет сделать по-своему, оставит решение за женой. Но у него будет девочка, любимая дочка! И не важно, где она станет жить: на улице Качалова или на 11-й Парковой. Неважно, в каком московском доме он реализует свое отцовство. Она будет, и это решало все.
Мама, наконец, все поняла. Об аборте речи нет. Она родит девочку. Ее дочь будет жить у своей родной тети. И это снимает все вопросы, которые ее волновали.
Она снова посмотрела на отца. И снова встретила его спокойный, уверенный взгляд. Вот ее мужчина. Настоящий, сильный, любящий. И она носит под сердцем его дочь. Разве эту чудесную картину можно испортить, разрушить счастье?..
- Нечего там смотреть! - неожиданно для себя воскликнула она. - Пусть Наташа поможет, а как дочь подрастет, заберем ее обратно!
И здесь отец сказал то, что во многом определило жизнь, которую мне предстояло прожить в родительской семье, на улице Качалова.
- Когда дочь к нам вернется, все заботы о ней я возьму на себя. А ты будешь заниматься Сашей. Согласна?
Мама улыбалась: она была согласна.
Вот так мне был вынесен оправдательный вердикт, а заодно и обещано, что я стану папиной дочкой.
В назначенный срок я появилась на свет в знаменитом роддоме имени Грауэрмана на Новом Арбате.
Глава III
Я, ПАПА И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ
Детство мое. Ласковое солнечное утро в преддверии лета. Я выбегаю из подъезда, в руках у меня любимая кукла Маша - папин подарок! Она умеет говорить слово 'мама' и закрывать глаза с длинными пластмассовыми ресницами. Я прыгаю на одной ножке, оглядываюсь на отца. Он спешит ко мне.
- Оля, постой! Не выбегай на дорогу!
Папа - как всегда, аккуратный и подтянутый: отглаженные военные рубашка и брюки, галстук защитного цвета, до блеска начищенные ботинки. Сейчас он отведет меня в детский садик и - на работу, в здание Министерства внутренних дел на Огарева.
Отец подходит и берет меня за руку. Я показываю на старый высокий тополь, что растет у храма Большого Вознесения на другой стороне улицы. Земля под ним густо усыпана смешными буро-серыми гусеницами-сережками.
- Папа, давай сегодня Маше обед приготовим!
Год назад, когда я вернулась в родную семью от тети Наташи, он смастерил для меня маленький столик со скамейкой и вкопал их под тополем. По субботам и воскресеньям мы выходили с ним по утрам гулять. Я собирала опавшие сережки, а потом усаживалась за столом, резала их игрушечным оловянным ножиком и ссыпала в маленькую кастрюльку. Это был кукольный суп! Отец принимал в готовке живое участие: добавлял в мое блюдо зеленые листочки, лепестки цветов, разноцветные камешки.
- Маше вкуснее будет!
Я так смеялась!.. Как хорошо и весело было с папой!
Он очень ждал моего возвращения. Устроил для меня в комнате уютный детский уголок: постелил мягкий коврик, расставил на нем мебель для кукол - шкафчик, кроватку, кухонный гарнитур. А когда я приехала, подарил набор игрушечной посуды. Вот с этим кукольным набором и ходили мы с ним под тополь кормить мою Машу.
- Сегодня не получится, Олечка, - говорит отец, − я с работы поздно вернусь. А вот завтра выходной, и мы с тобой обязательно погуляем!
Мы идем по нашей улице к Садовому кольцу. По нему ходит троллейбус 'Б' - 'букашка', как называет его отец. Эта милая моему сердцу 'букашка' будет долго ползти по кольцу до ведомственного детского садика, куда меня определил папа. А я прилипну к окну и буду глазеть на проплывающие мимо витрины с манекенами, яркие вывески и афиши, громады сталинских домов, на москвичей, спешащих на работу. Мы сойдем у Цветного бульвара, на остановке рядом с газетным киоском...
- Папа! - дергаю я отца за руку. - А ты купишь мне 'Мурзилку'?
- Дочь, - с наигранной серьезностью отвечает отец, - тебе уже пять лет, и это солидный возраст! Ты же знаешь: 'Мурзилка' выходит один раз в месяц. А последний номер мы с тобой купили когда? Вчера! - Он смеется. - Так что теперь придется немного подождать!
- А-а-а... - разочарованно тяну я. И снова дергаю его за руку с очередной важной идеей: - А давай тогда книжку про дядю Степу купим! Знаешь, какая интересная! Он был великан и милиционер! Там картинки такие!.. Я у мальчика в садике видела!
