Школа не могла предложить мне ничего, кроме подавления моей высокой энергетики.
Герда очутилась в душном заколдованном цветнике...
Прежде всего, это сказалось на успеваемости. Я не могла сосредоточиться на уроках: ерзала, шепталась с подружками, рылась в портфеле, рисовала на парте. Меня спасала природная смышленость и хорошая память. Освоение программы начальной школы не представляло для меня особого труда, поэтому я легко перебивалась с тройки на четверку. Но на уроках вела себя очень беспокойно. Учительница меня невзлюбила - выгоняла из класса. И никогда не обращалась ко мне иначе, как 'Платонова'. Мое имя она не произнесла ни разу.
Очень быстро я стала 'плохая ученица'. И внутренне сжалась. Как так получилось?.. Была 'любимая дочка', 'Ляля', 'Оленька' - а стала... 'Платонова, встань! Ты не умеешь себя вести и будешь наказана!' В моем светлом детском мире наступили сумерки. И я не знала, как вернуть в него солнце. 'Горе! Горе! Крокодил солнце в небе проглотил!'... Где мне было искать этого крокодила? Да и могла ли я его победить?
Положение дел отягощалось еще одним важным фактором. Одноклассники стали меня дразнить. Оказалось, что я 'толстая'. Для меня это стало неприятным открытием. Мне никто об этом никогда не говорил. Даже в детском саду я не слышала от сверстников в свой адрес ничего подобного. Да, я была полненькой, но гармонично сложенной девочкой. Полненькой, но не настолько, чтобы этому уделяли внимание родители или мои товарищи по детскому саду. А вот одноклассники уделили внимание...
Теперь я знаю: данные мне от рождения конституция и обмен веществ никоим образом не определяли мою детскую полноту. 'Толстой' меня сделала маманина любовь. Все годы, что я жила у тети Наташи, она кормила меня блинами с ряженкой и сладкими булочками. Она на всю жизнь запомнила, как в детстве голодала в Поволжье, как недоедала в годы войны. И трепетно относилась к сытной, калорийной, сладкой пище. А вопрос моего питания стоял у нее на первом месте. Любимая Ляля не должна была ни минуты голодать. По несколько раз день она мне задавала один и тот же вопрос: 'Ты сыта?' Она неосознанно перекармливала меня. Моя полнота была для нее зримым свидетельством того, что я хорошо питаюсь. Она хотела видеть меня 'пышечкой' - я такой и стала.
И теперь мне это выходило боком. В классе я стала 'толстая Платониха'. Так меня дразнили одноклассники. Я не давала себя в обиду и накидывалась на любого, кто позволял себе такое обращение. Но что толку? Мальчишек в классе было много, и все они как один решили меня травить. Я билась на переменке с одним обидчиком, а вокруг смеялись и указывали на меня пальцами еще десять:
- Толстая Платониха! Ха-ха!
Дети бывают так безжалостны!
По утрам, делая с папой зарядку, я думала о том, что не хочу идти в школу. Что меня там ожидало? Скучные занятия, плохие отметки, раздраженные окрики учительницы и оскорбления одноклассников. Там я переставала быть сама собой. Там я становилась хуже, чем была на самом деле.
Школа преподнесла мне и еще один жизненный урок. Каждый день на третьей перемене учительница водила нас в столовую на завтрак. Он был бесплатным и, как правило, состоял из тарелки каши или картофельного пюре с сосиской и булочки с чаем.
- Строимся парами, идем в столовую! - командовала она.
Мы выстраивались возле классной доски, и в первые дни учебы я с удивлением отмечала, что большая часть моих одноклассников оставалась сидеть за партами. Почему они не завтракали вместе с нами, оставалось для меня загадкой. Но совсем недолго. Я научилась быстро справляться в столовой со своей порцией, чтобы успеть поиграть на перемене с подружками. И как-то заскочила в класс, чтобы взять из портфеля прыгалки. Моим глазам предстало странное зрелище.
Мои одноклассники завтракали за партами. Сидели и молча работали челюстями. Я изумленно воззрилась на их жующие физиономии:
- А почему вы в столовую не ходите?
- Сама жри свою кашу! - грубо ответил мне один из них.
И тут я, наконец, обратила внимание на то, чем они трапезничали. Перед ними на партах лежали бутерброды с красной и черной икрой. Бутерброды с семгой и осетриной. Бутерброды с кусочками импортной баночной ветчины. Бутерброды с кружками сервелата, дорогих сырокопченых, варено-копченых, сыровяленых и прочих колбас...
Одним словом, бутерброды, которые в те времена для граждан СССР не существовали!
Икра и дорогие сорта рыбы, все виды качественных колбас были тогда для большинства из нас недоступны. В магазинах они либо не продавались, либо появлялись на прилавках очень редко. Мой папа приносил с работы домой баночку красной икры пару раз в год - когда удавалось получить так называемый 'праздничный продуктовый набор'.
Тогда в стране был такой порядок. В канун больших праздников в учреждения и на предприятия поступали дефицитные продовольственные товары в продуктовых наборах. В каждом из них, как правило, была палка сухой копченой колбасы, банки с икрой, ветчиной, балыком. А еще - килограммовый пакет гречневой крупы, индийский чай или растворимый кофе, красивая жестяная банка леденцов 'Монпансье' и пачка печенья 'Юбилейное'. Это были менее дорогостоящие, но столь же недоступные в магазинах продукты.
Сотрудники охотно эти наборы покупали. Использовали единственную возможность украсить праздничный стол гастрономическими изысками - рыбными и мясными деликатесами.
И вот теперь я наблюдала, как мои одноклассники легкомысленно употребляют всю эту благодать в неограниченном количестве. В школе, на завтрак! В качестве перекуса на переменке! Причем делают это так, будто жуют сухой хлеб: лица у них были совершенно постные.
Я ничего не поняла. Молча взяла прыгалки и вышла из класса.
Дома я рассказала об этом отцу. Он был смущен и не знал, что сказать. Говорить со мной о социальном неравенстве в обществе развитого социализма, о привилегиях партийной элиты он не мог. Во-первых, я бы ничего не поняла. Во-вторых, это было опасно - и для него, и для меня: спецслужбы СССР не дремали, а в школе я легко могла проболтаться о нашем разговоре. И все-таки он сумел осторожно разъяснить мне положение дел. Из беседы с ним я усвоила две важные вещи. В стране существовал определенный порядок: простые люди ели хлеб, партийные работники и чиновники - икру. Их дети, конечно, делали то же самое. Это минус. Зато все ребята в стране равных возможностей могли учиться вместе и даже дружить. Это плюс.
- В общем, не стоит об этом думать, - завершил свою сбивчивую речь мой папа.
Я сразу поняла, почему моя учительница называет некоторых учеников только по имени и уделяет им намного больше внимания, чем другим. Сообразила, почему этих ребят подвозят к школе черные 'Волги'. А когда настала зима и наша школьная раздевалка оказалась завешанной дубленками и пыжиковыми шапками, не удивилась. В моем мире 'простых людей' не продавались дубленки, а пыжиковые шапки были непозволительной роскошью. Их никто не носил. Но в элитной спецшколе ? 20 было возможно все.
Я спокойно отнеслась к новому знанию. Излишнее внимание учительницы мне было ни к чему, а без икры с осетриной я вполне могла обойтись.
И все-таки это знание покоробило мою душу. Ведь я была достойной дочкой своего отца. И мне, как и ему, было присуще обостренное чувство справедливости.
Мой мир детских представлений и радужных надежд рухнул. Его уничтожили 'плохая ученица', 'толстая Платониха' и пыжиковые шапки моих одноклассников. Я возненавидела школу.
Это имело далеко идущие последствия.
Часть II
ВОПРЕКИ ЗАПРЕТАМ
Глава I
БУНТ
Я открыла дверь нашей квартиры и решительно обогнула торчащую посреди коридора согбенную фигуру Марфуши.
- Здрас-сте!
Мне было двенадцать лет, я уже училась в шестом классе и теперь нисколько не боялась свою устрашающего вида соседку. Марфуша стала совсем дряхлой и малоподвижной. Она никак не отреагировала на мое появление, медленно подняла стоящую перед ней табуретку, бухнула ее на пол и продолжила свой нелегкий марш на кухню.
