И все же, после первых пеших и конных скитаний по Невону, после второй авантюры в Ланкмаре и за его пределами, когда друзья были практически лишены женского общества, так как память об Ивриане и Влане преследовала их долгие годы, после проделанного под влиянием колдовских чар плавания по Крайнему морю, после встречи с семью черными жрецами, а также с Атья и Тьяа и второго возвращения в Ланкмар — после всего этого они в течение нескольких недолгих лун все же делили кров, хотя дом у них был небольшой и, понятное дело, краденый, женщины навещали его лишь в виде привидений, да и стояло их жилище в весьма подозрительном и зловещем месте, поскольку настроение у приятелей было в те поры отвратительное.
Однажды вечером, будучи уже навеселе, приятели покинули таверну «Золотая Минога», что на углу Чистоганной и Бардачной, и, миновав Чумное Подворье и переулок Скелетов, оказались подле веселого, но для них столь трагически памятного трактира «Серебряный Угорь», который располагался в Тусклом переулке, между Грошовой и Извозчицкой; за трактиром Мышелов и Фафхрд уже в который раз узрели золу и обугленные руины обители, где их возлюбленные Ивриана и Влана, приняв великие муки, сгорели дотла; в неверном свете луны еще витали белые пылинки их праха.
Много позже и в состоянии гораздо более основательного подпития они забрели в аристократический квартал к северу от улицы Богов, который тянется вдоль Морской Стены восточнее Радужного Дворца ланкмарского сюзерена Карстака Овартомортеса. В усадьбе герцога Даниуса Мышелов, заглянув в щель утыканной шипами стены, приметил в ярком лунном свете — северный ветерок с моря уже разогнал ночной туман — ладный и симпатичный садовый домик из полированного дерева с затейливыми загогулинами на концах конькового бруса и балок, и сооружение это до такой степени вдруг пленило его, что он даже уговорил Фафхрда им полюбоваться. Дом стоял на шести коротких кедровых сваях, которые в свою очередь покоились на каменной плите. Не в силах совладать с искушением, друзья были просто вынуждены сбегать на Пристенную улицу и к Болотной заставе, нанять четыре десятка вечно шатающихся там по ночам ражих бездельников, сунув каждому по серебряной монете, поставив добрую выпивку и посулив по золотой монете и по еще более внушительной выпивке по окончании работ, отвести их к темному обиталищу Даниуса, отпереть отмычкой замок железных ворот, осторожно провести всех внутрь и велеть поднять садовый домик, причем все это обошлось без особенного шума и неожиданного появления стражи. Наблюдая за работой, Мышелов и Фафхрд успели даже осушить еще один кувшинчик вина. Затем они плотно завязали носильщикам глаза — это оказалось единственной трудной частью операции, потребовавшей от Мышелова всей его ловкости и умения умасливать людей, и непринужденного, хотя и настойчивого, порой даже зловещего дружелюбия со стороны Фафхрда, — и сорок импровизированных дрягилей, потея и тяжело сопя, потащили дом, ведомые и понукаемые двумя приятелями. Проследовав на юг безлюдной Извозчицкой улицей, они свернули на запад, в переулок Скелетов (домик, по счастью, оказался довольно узким, поскольку состоял из трех расположенных в ряд комнатушек), и в результате оказались на пустыре позади «Серебряного Угря», где и опустили свою ношу на землю, после того как Фафхрд откатил в сторону три мешавшие им каменные глыбы. Теперь оставалось лишь отвести носильщиков, все еще с повязками на глазах, назад к Болотной заставе, расплатиться с ними и поставить обещанную выпивку — по вместительному кувшину на брата, дабы все происшествие стерлось у молодчиков из памяти, — после чего броситься в розоватом свете зари к хозяину таверны Брагги, купить у него этот никудышный пустырь позади «Серебряного Угря», скрепя сердце обрубить загогульки от конька и балок с помощью боевого топора Фафхрда, обрызгать водой крышу и стены, в качестве маскировки присыпать их золой (совершенно позабыв при этом о Влане и Ивриане и не подумав, что это дурной знак), и, наконец, заползти внутрь и забыться мертвым сном прямо на голом полу, даже не осмотревшись в новом жилище.
Проснувшись на следующий вечер, друзья обнаружили, что в домике очень мило: обе крайние комнаты представляли собой уютные спальни с толстыми коврами на полу и невероятно эротическими росписями на стенах. Мышелов был озадачен: то ли герцог Даниус делил своих садовых наложниц с приятелем, то ли сам метался из спальни в спальню. Средняя комната оказалась уютной и покойной гостиной; на нескольких полках стояли книги возбуждающего содержания и в дорогих переплетах, а вместительная кладовка была буквально набита кувшинами с изысканной едой и винами. В одной из спален даже оказалась медная ванна — Мышелов тут же занял эту комнату, — и обе были снабжены уборными, содержимое которых можно было легко вынести из-под дома, для каковой цели приятели в тот же вечер наняли приходящую прислугу — мальчишку из «Угря».
Кража сошла приятелям с рук: их не тревожила ни ленивая ланкмарская стража в коричневых кирасах, ни герцог Даниус — если он даже и нанял сыщиков, чтобы те отыскали дом, то с этой нелегкой работой они не справились. Несколько дней Серый Мышелов и Фафхрд наслаждались счастьем в своем новом жилище: поглощали роскошные яства Даниуса, то и дело бегая в «Угорь», дабы пополнить запасы вина; Мышелов два-три раза на дню подолгу принимал ванны, от души пользуясь всяческими благовониями, мылами и притираниями, Фафхрд же через день ходил в городские парные бани, а большую часть времени посвящал книгам, совершенствуя свои и без того немалые познания в верхнеланкмарском, илтхмарском и квармаллийском языках.
Постепенно в спальне Фафхрда воцарился весьма уютный кавардак, в то время как Мышелов неукоснительно содержал свою комнату в полном порядке и чистоте — так проявлялась натура каждого.
Через несколько дней Фафхрд обнаружил еще одну хитроумно спрятанную библиотеку, которая состояла исключительно из книг, посвященных смерти, и таким образом являла собою полную противоположность подборке эротических произведений. Фафхрд нашел новые книги не менее познавательными, тогда как Мышелов развлекался, представляя себе, как герцог Даниус, перебегая из одной спальни, где лежала девушка (или девушки), в другую, останавливается на минутку, чтобы просмотреть несколько абзацев касательно видов удушения или действия клешских ядов, добываемых в джунглях.
Однако же друзья не приглашали девушек в свой прелестный новый дом и, вероятно, были совершенно правы: не прошло и половины луны, как Мышелову стал являться призрак стройной Иврианы, а Фафхрду — высокорослой Вланы; оба духа, по-видимому, восстали из пепла, который летал вокруг дома и даже прилип снаружи к его стенам. Девушки-призраки не произносили ни слова, даже самым тихим шепотом, не прикасались к своим кавалерам и, проходя мимо, не задевали их хотя бы одним волоском; Фафхрд ничего не говорил Мышелову о Влане, а тот в свою очередь помалкивал о посещениях Иврианы. Обе девушки неизменно оставались невидимыми, неразличимыми для уха, неосязаемыми, но они были.
По секрету друг от друга приятели стали обращаться за советом к ведунам, шаманам, астрологам, магам, некромантам, предсказателям, знаменитым врачам и даже к жрецам, стремясь обрести исцеление от своего недуга (каждый хотел, чтобы подруга являлась ему в каком-нибудь более осязаемом виде или не являлась вовсе) и не находя его.
В течение трех лун Мышелов и Фафхрд — очень любезные друг к другу, очень терпимые, всегда готовые поддерживать шутку, улыбающиеся гораздо чаще, чем обычно, — неуклонно теряли рассудок. Мышелов понял это, когда, проснувшись как-то пасмурным утром, открыл глаза и увидел, наконец, бледную двухмерную Ивриану, которая печально взглянула на него с потолка и бесследно исчезла.
На лбу и щеках у Мышелова выступили капли пота, в горле запершило, он почувствовал, что задыхается и вот-вот извергнет содержимое своего желудка. Тогда единым взмахом руки он отбросил простыни и как был, нагишом, ринулся через гостиную в спальню Фафхрда.
