Друзья развернули одеяла и с удобством расположились на них. Сон не шел, поэтому они лениво беседовали. Постепенно беседа приняла вполне серьезное направление. В конце концов Мышелов решил подытожить последние три года.
— Мы прошли весь мир вдоль и поперек, но забвения так и не обрели.
— Не согласен, — возразил Фафхрд. — Но не с последней частью твоего утверждения — призрак терзает меня не меньше твоего, а с первой: мы ведь еще не пересекли Крайнее море и не побывали на громадном континенте, который согласно легенде существует на западе.
— По-моему, это не так, — не согласился Мышелов. — То есть, насчет призрака ты сказал все верно, и какой смысл искать что-либо в море? Но когда мы добрались до самой восточной точки и стояли на берегу огромного океана, оглушенные его могучим прибоем, мне казалось, что мы находимся на западном побережье Крайнего моря и нас отделяет от Ланкмара лишь вода.
— Какого огромного океана? — осведомился Фафхрд. — Что за могучий прибой? Это же было просто озеро, небольшая лужица с легкой рябью. Я даже видел противоположный берег.
— В таком случае это был мираж, друг мой, ты изнывал от тоски — такой тоски, когда весь Невон кажется лишь мыльным пузырем, который лопается от легкого прикосновения.
— Возможно, — согласился Фафхрд. — О, как я устал от этой жизни!
В темноте позади них послышалось легкое покашливание, как будто кто-то прочищал горло. Друзья застыли, и только волосы зашевелились у них на головах; звук раздался совсем рядом и явно исходил не от животного, а какого-то разумного существа, которое, казалось, хотело ненавязчиво привлечь к себе внимание.
Друзья разом обернулись и посмотрели в сторону черневшего позади них скального прохода. Через несколько мгновений каждому из них показалось, что он различает в темноте семь крошечных зеленоватых огоньков: словно светляки, они медленно плавали в воздухе, но в отличие от этих насекомых, свет их не мерцал и казался более рассеянным, словно каждый светляк был одет в плащ из нескольких слоев кисеи.
И тут между тусклыми огоньками зазвучал голос — елейный, старческий, но несколько язвительный, похожий на дрожащий звук флейты:
— О, мои сыновья, оставляя в стороне вопрос о гипотетическом западном континенте, рассматривать который не входит в мои намерения, я хочу заметить, что есть в Невоне еще одно место, где вы не искали забвения после жестокой гибели своих возлюбленных.
— И что же это за место? — после долгой паузы, тихо и чуть заикаясь, спросил Мышелов.
— Город Ланкмар, сыновья мои. А кто я такой — если не считать того, что я ваш духовный отец — это уже частности.
— Мы поклялись страшной клятвой никогда больше не возвращаться в Ланкмар, — помолчав, проворчал Фафхрд, но негромко, покорно и словно в чем-то оправдываясь.
— Клятвы следует держать лишь до тех пор, пока цель их не будет достигнута, — отозвался голосок-флейта. — Любой зарок в конце концов берется назад, от любого установленного для себя правила человек в конце концов отказывается. В противном случае подчинение законам начинает ограничивать развитие, дисциплина превращается в оковы, целостность — в путы и зло. В смысле знаний вы взяли от мира все, что могли. Вы закончили школу, объехав громадную часть Невона. Теперь вам остается лишь продолжить обучение в Ланкмаре, этом университете цивилизованной жизни.
Семь огоньков немного потускнели и приблизились друг к другу, словно удаляясь по коридору.
— Нет, мы не вернемся в Ланкмар, — в один голос ответили Фафхрд и Серый Мышелов.
Семь огоньков померкли окончательно. Так тихо, что друзья едва расслышали, однако все же расслышали, они в этом не сомневались, голосок-флейта спросил:
— Боитесь?
Затем они услышали скрежет камня о камень, едва различимый, но вместе с тем почему-то внушительный.
Так закончилась первая встреча Фафхрда и его друга с Нингоблем Семиоким.
Через дюжину ударов сердца Серый Мышелов выхватил свой тонкий, в полторы руки величиной, меч Скальпель, которым он привык с хирургической точностью отворять людям кровь, и устремился вслед за его посверкивающим кончиком в скальный проход. Ступал он неторопливо, но решительно. Фафхрд двинулся следом, но не без колебаний и еще более осторожно, держа свой Серый Прутик почти у самой земли и, несмотря на его увесистость, легко поводя им из стороны в сторону. Семь лениво покачивающихся огоньков очень напоминали ему головы громадных кобр, изготовившихся к прыжку. Он решил, что пещерные кобры, если таковые существуют, могут фосфоресцировать точно так же, как глубоководные угри.
Они продвинулись в глубь прохода немного дальше, чем сумел Фафхрд в первый раз — благодаря медленному шагу глаза их лучше приспосабливались к полутьме, — когда кончик Скальпеля вдруг тонко взвизгнул, упершись в скалу. Молча выждав, пока их глаза еще лучше освоятся с полумраком, друзья убедились, не прибегая к помощи меча, что коридор тут и кончается; в гладкой стене не было ни одной дыры, в которую могла бы проскользнуть говорящая змея, не говоря уж о существах, действительно наделенных даром речи. Мышелов в нескольких местах нажал на каменную стену, а Фафхрд раз и другой бросился на нее всем телом, но она даже не шелохнулась, как и подобает скале в недрах горы. На обратном пути друзья осматривались с удвоенным вниманием, пытаясь обнаружить какой-нибудь боковой ход, пусть даже самый узкий, колодец или отверстие в потолке, но не нашли ничего подобного.
Убедившись, что их лошади продолжают мирно пощипывать жухлую травку у входа в пещеру, друзья вновь растянулись на одеялах, и Фафхрд внезапно заявил:
— Это мы слышали эхо.
— Откуда возьмется эхо без голоса? — раздраженно поинтересовался Мышелов. — Это все равно, что хвост без кошки. Живой хвост.
— Маленькая снежная змея очень напоминает оживший хвост белой домашней кошки, — невозмутимо ответил Фафхрд. — И она тоже кричит тонким дрожащим голосом.
— Ты хочешь сказать?..
— Разумеется, нет. Так же, как, по-моему, и ты, я полагаю, что в скале есть дверь, пригнанная так плотно, что мы не смогли отыскать ни одной щели. Мы же слышали, как она закрывалась. А значит он, или она, или оно воспользовалось ею.
— Тогда к чему эта болтовня насчет эха и снежных змей?
— Следует рассмотреть все возможности.
— Он, или она — и так далее — назвало нас сыновьями, — задумчиво проговорил Мышелов.
— Некоторые считают змея самым мудрым и древним созданием, даже отцом всего сущего, — рассудительно заметил Фафхрд.
— Опять ты о пресмыкающихся! Ну ладно, ясно только одно: слушаться советов змеи, не говоря уже о семи змеях, — чистой воды безумие.
— И тем не менее он — считай, что остальные местоимения я тоже сказал — был в чем-то прав. За исключением этого непонятного западного континента мы объездили весь Невон вдоль и поперек. Что же остается, если не Ланкмар?
— Пропади ты пропадом со своими местоимениями! Мы поклялись туда не возвращаться — или ты забыл, Фафхрд?
— Не забыл, но я умираю от скуки. А сколько раз я клялся больше не пить вина!
— Но Ланкмар меня задушит! Его дым, ночной смог, крысы, грязь!
— Сейчас, Мышелов, мне плевать, жив я или умер, и где, и когда, и как.
— А, в ход уже пошли глаголы и союзы! Слушай, тебе надо выпить!
— Мы ищем полного забвения. Говорят, чтобы утихомирить призрака, нужно отправиться на место его смерти.
— Вот-вот, и он станет являться к тебе еще чаще.
— Чаще, чем сейчас, уже невозможно.
— Какой стыд! Позволить змее спросить, не боимся ли мы!
— А может, так оно и есть?
Спор продолжался недолго и закончился — это нетрудно было предвидеть — тем, что Фафхрд и Мышелов, минуя Илтхмар, доскакали до каменистого берега, который заканчивался причудливо истертым невысоким обрывом. Там они прождали сутки, пока из вод, соединяющих Восточное и Внутреннее моря, взволновав их, не показались Зыбучие Земли. Друзья быстро, но осторожно пересекли их кремнистую дымящуюся — стоял жаркий солнечный день — поверхность и снова поехали по Насыпной дороге, но на сей раз в сторону Ланкмара.
