Дневник, который Маршалл начал читать, тоже был написан по-испански, причем написан человеком весьма образованным. Почерк автора был тем же, что в письмах – мелким, но четким и аккуратным, сразу напоминавшим Маршаллу ту каллиграфическую манеру, которую неизбежно приобретали выпускники иезуитских учебных заведений, в особенности – европейских. Не вызывало сомнений, что писал дневники все тот же Хорхе, который, возможно, был вовсе не латиноамериканцем, а испанцем, коль скоро он учился в школе Ордена иезуитов в Европе. Правда, в отличие от писем каждая строка дневника была насыщена и перенасыщена идеологией самого радикального или, лучше сказать, экстремистского толка. Хорхе писал об установлении в обновленном мире нового порядка, о необходимости уничтожения мира нынешнего, о восстании бедняков, которые должны захватить власть во всех странах и публично наказать богатых, лишив их неправедно нажитых состояний. На взгляд Маршалла, это была классическая псевдореволюционная философия, целиком построенная на громких фразах и самых примитивных инстинктах. Призывы к свержению власти богачей и коррупционеров повторялись снова и снова, так что довольно скоро Маршалл убедился, что Хорхе скорее всего принадлежал к тому типу людей, которым очень нравится слушать самих себя, плюс он страдал «комплексом бога», ибо желал единолично править миром, предварительно стерев с лица земли всех «богачей», которых он люто ненавидел. От всей это трескучей фразеологии у Маршалла разболелась голова, и он сделал перерыв, чтобы сходить в кухню и налить себе еще вина. Вернувшись в гостиную, он посмотрел на Стэнли, который задремал на коврике возле теплой батареи.
– А мы с тобой раскопали тайник какого-то коммунистического фанатика, – сообщил ему Маршалл, потягивая вино. Пес в ответ перевернулся на спину и притворился мертвым, а его хозяин вернулся к чтению дневников. В каком порядке они были написаны, значения не имело, поэтому, покончив с первой тетрадью, Маршалл взял из чемоданчика ту, которая попалась под руку. На первых же страницах его внимание привлекли несколько абзацев, где говорилось о какой-то похищенной женщине и о выкупе, который должен заплатить ее отец. Выкуп предполагался очень большой, и Хорхе, не скрывая удовлетворения, писал, что на эти деньги он сможет финансировать свое революционное движение на протяжении нескольких лет. Что касалось женщины, то, кем бы она ни была, он явно рассматривал ее как свой талончик на питание. Держали ее в каком-то «ящике», но каждое утро Хорхе собственноручно ее оттуда «освобождал» – а потом хвастливо писал в дневнике, что скоро она будет принадлежать ему. Слова «захваченная женщина», «выкуп», «ящик» показались Маршаллу настолько зловещими, что он перечитал эти абзацы еще пару раз, но от этого описываемая ситуация не стала ему яснее. Лишь через несколько страниц Хорхе упомянул, что пленницу зовут Арианой и что он водит ее к реке, чтобы она могла помыться. Там Хорхе впервые увидел ее без одежды, что впоследствии позволило ему так поэтично воспевать «прекрасное, юное тело» возлюбленной в адресованных ей письмах.
Теперь Маршалл окончательно убедился, что и в письмах, и в дневниках речь идет об одной женщине – Ариане. Как он подозревал, она была той самой блондинкой, которую он видел сегодня в парке. От этого ему стало еще больше не по себе, и дело было не только в том, что он оказался в положении человека, который ради удовлетворения своего нездорового любопытства сунул нос в чужие дела. Ему очень не нравилось то, как Хорхе писал об Ариане в своих дневниках. За каждой его фразой чувствовались скрываемая жестокость и безраздельная жажда обладать и властвовать. Вряд ли он любил эту девушку – ему хотелось подчинить ее себе, установить над ней полный и всеохватный контроль, чтобы повелевать ею как марионеткой. Захватить ее душу. Это было куда страшнее, чем насилие или смерть. От подобных дегенератов, как Хорхе, Маршалла бросало в дрожь. Такие способны на все – и он убедился в правильности своей догадки, когда еще через несколько страниц прочел, как по приказу Хорхе его люди убили водителя Арианы.
В какой-то момент то, что́ он читал, заставило Маршалла насторожиться. В его мозгу забрезжила некая смутная догадка, но в чем дело, сказать он пока не мог. Что-то его тревожило, какие-то ассоциации настойчиво крутились в мозгу, но в общую картину укладываться отказывались. Маршалл упорно старался сосредоточиться, чтобы разгадать ребус, но вместо этого… заснул с тетрадью в руке – сказались и разница во времени, и нарушение суточного ритма после трансатлантического перелета.
Проснулся он поздно. На часах было начало одиннадцатого, когда он почувствовал, что Стэнли несколько раз ткнулся носом в его здоровую руку. Ему пора было гулять, и Маршалл вскочил.
– О’кей, парень, сейчас идем. Дай только слегка очухаюсь, – пробормотал он псу, жмурясь от вливавшегося в окна яркого солнечного света. Заскочив в ванную, он плеснул себе в лицо холодной водой и критически оглядел свою измятую одежду, но переодеваться не стал. Натянув вязаную шапочку и набросив пальто, он схватил поводок и вышел в прихожую, где, нетерпеливо повизгивая, его дожидался Стэнли.
Бегом спустившись по лестнице, они вышли на улицу и устремились к парку. У ворот Маршалл купил себе месячный входной абонемент и, не спуская пса с поводка, быстро зашагал по дорожке. Вот и знакомый поворот… Сделав еще несколько шагов, он вдруг увидел за кустами вчерашнюю женщину, она стояла на том самом месте, где зарыла свой чемоданчик. Сегодня на ней была теплая шерстяная тужурка и красный шарф; белый французский бульдог спокойно сидел у ее ног. Маршалл очень надеялся, что она не передумала и пришла сюда совсем не затем, чтобы откопать письма. Исчезновение чемоданчика могло ее всерьез потрясти, а по меньшей мере – расстроить. К сожалению, Маршалл не мог разглядеть, что́ она делает, а задерживаться ему не хотелось, ибо он подозревал, и не без оснований, что по его пристыженному виду она сразу бы догадалась о его вторжении в ее тайну.
Пока Маршалл соображал, как быть, Стэнли решил за него проблему. Он сразу почуял поблизости маленькую белую собачку и, сильно дернув поводок, рванулся к ней, а Маршалл, не ожидавший броска, вынужден был сделать несколько шагов следом, чтоб не упасть. Лишь у самых кустов он овладел ситуацией и вполголоса рыкнул на пса, осадив его:
– Эй, парень, куда это ты?
Стэнли нехотя подчинился, вернулся на дорожку, но Маршалл успел рассмотреть блондинку, которую уже начал называть про себя Арианой. Она не выглядела ни расстроенной, ни озадаченной, и он решил, что девушка скорее всего не подозревает, что закопанные ею письма исчезли.
Успокоенный, Маршалл позволил себе замедлить шаг. Пройдя немного, он развернулся и снова прошел мимо места, где стояла блондинка. Почувствовав его взгляд, она повернула голову, их глаза ненадолго встретились, но Маршалл не увидел в них ни интереса, ни других каких-то эмоций. Казалось, Ариана с головой углубилась в свои мысли; во всяком случае, на него она смотрела отстраненно и равнодушно. А затем и вовсе отвела взгляд и не спеша двинулась куда-то в глубь парка, ведя на поводке свою белую бульдожку, а Маршалл немного побросал Стэнли мячик и вернулся домой. Покормив пса, он плюхнулся на диван и снова взял в руки дневники этого Хорхе. Вторую тетрадь, начатую вчера, он дочитал очень быстро, но не нашел там больше ничего достойного внимания: оставшиеся страницы оказались сплошь заполнены крикливыми политическими лозунгами, которые были ему ничуть не интересны. Но третья тетрадь снова заставила его насторожиться. В ней Хорхе упоминал о своем брате Луисе, который был «важным человеком» в правительстве. Похоже, Хорхе безусловно уверовал, что однажды его брат станет президентом страны, и тогда они вместе займутся преобразованием мира в соответствии с идеалами добра и справедливости. Чуть дальше Хорхе писал, что Луис очень ловко скрывает свои истинные убеждения, притворяясь человеком, абсолютно лояльным существующей власти, но на самом деле он просто выжидает, когда можно будет эту власть сбросить. Еще через пару страниц Хорхе обмолвился, что намерен передать брату бо́льшую часть полученных в виде выкупа миллионов. На эти деньги Луис обещал закупить в Боливии и Эквадоре крупную партию оружия для повстанцев, а все, что останется, – перевести на секретный счет.
