Мэтти села перед зеркалом и загримировалась. Костюмерша принесла костюм. Последние минуты перед выходом Мэтти провела в тишине, оживляя в памяти текст.

Но вот наступило время выхода.

— Мисс Бэннер! Будьте готовы через пять минут.

Ее вызвали так, как она сама вызывала Шейлу Фирс много лет назад. Мэтти полетела вниз, словно на крыльях, и остановилась в ожидании перед занавесом, прислушиваясь к глухому гулу голосов зрительного зала, раздававшемуся у нее в ушах подобно ударам грома.

Премьера спектакля прошла не хуже, чем все закрытые предварительные просмотры, даже, может быть, немного лучше. Каждый говорил, что волновался. По окончании были поцелуи и поздравления и прочие формальности, не менее знакомые ей, несмотря на двухлетний перерыв. Мэтти не пошла на устроенный в честь спектакля вечер. Она извинилась, сославшись на головную боль, и, приняв снотворное, легла в постель.

Отзывы были вполне положительными.

Один критик назвал игру Мэтти сдержанной, другой, важничая, заявил, что излишняя эмоциональность перед объективом камеры огрубила технику ее игры.

— Трепачи, — сказала Мэтти об одном из таких отзывов и разорвала газету пополам.

— Вы правы, дорогая, — согласилась костюмерша.

Компания включила пьесу в репертуар, и после этого страх Мэтти испарился. Она упорно работала, с головой уходя в роль, и этот процесс, как всегда, полностью захватывал ее. Аншлаг был полный, и уже начали с надеждой поговаривать о переезде в Вест-Энд.

Прошла неделя. Мэтти размышляла, что случилось с Митчем Говортом. В конце концов, он мог бы прийти посмотреть пьесу, невзирая на ее запрет. Она уже не скрывала от себя, что хотела бы его увидеть, и с некоторым внутренним раздражением признавала, что в его исчезновении была ее вина. К этому времени он, должно быть, перебрался в Госпорт, Лилингтон или Вейтмут, где они с Лили и Александром летом устраивали пикник. Он, вероятно, уже забыл эту раздражительную, нервную женщину-актрису.

Спустя две недели после презентации спектакля ей в гримерную принесли охапку роз. Они были мохнатыми, чудесного золотисто-желтого цвета и невероятно ароматные, подобные тем, которые выращивала Джулия в своем саду, выходящем на канал. Где нашли такие розы в октябре? На приложенной к букету карточке было: «С наилучшими пожеланиями, Митчел Говорт».

Мэтти повернулась на стуле, держа перед собой карточку. Прежде чем отправиться на сцену, она погрузила лицо в золотистые лепестки.

После того как опустился занавес, она возвратилась в свою уборную, наполненную насыщенным устойчивым ароматом роз. Она уже знала, что он придет, еще до того, как послышался стук.

Он вошел и показался ей каким-то большим в этом маленьком помещении. Ей хотелось прикоснуться к его руке, чтобы убедиться, что это не мираж.

— Я же говорил вам, что вы не можете делать что-нибудь плохо, — сказал он.

— Митч, где вы достали такие розы? — спросила она.

Он пристально смотрел на нее, пытаясь соединить образ этой Мэтти, закутанной в японское кимоно, с распущенными волосами, с тем сценическим образом, который все еще держался в его памяти.

— Чудом, — ответил он.

И в ту же минуту, вспомнив незнакомца в дождевом плаще и чувствуя, как ее тело пылает под японским шелком, Мэтти поверила в чудо.

— Могу я пригласить вас на обед? — спросил Митч.

Лицо Мэтти озарила сияющая улыбка.

— Я бы очень обиделась, если бы вы меня сейчас не пригласили.

Он казался удивленным и польщенным, как будто подготовил себя к отказу и не смел надеяться на иное.

Она переоделась и заколола волосы, с удивлением вглядываясь в свое изменившееся отражение в зеркале.

Автомобиль, припаркованный у театрального подъезда, не был взятым напрокат «фордом», как она себе воображала. Это был светло-серый «бентли», весьма элегантной формы с кожаными сиденьями. Мэтти поняла, что пора прекратить представлять его в «Холидэй Инн». Митч Говорт оказался весьма непредсказуемым человеком. Или, скорее, ее собственная реакция на него была непредсказуемой.

Не спрашивая, он повез ее в загородный ресторан. Мэтти понравилось, что всю организацию вечера он взял на себя. Проведя ряд лет с Крис, когда ежеминутно нужно было советоваться и взвешивать, всякая необходимость выбора утомляла Мэтти. Она так долго была одна, что могла позволить себе удовольствие насладиться подобной роскошью.

Ресторан не намного отличался от того, в который ее когда-то привез Джон Дуглас. Официанты были французами с соответствующей этой нации учтивостью. Мэтти вспомнила, как она была тогда голодна и какое впечатление произвело на нее все это великолепие. Теперь она встретилась взглядом с Митчем, и они улыбнулись друг другу.

— Чайная в это время уже закрыта, — сказал он.

Перед тем как им принесли еду, Мэтти сжала пальцами стакан с вином, которое он ей заказал, но не подняла его. Странно было сознавать, что ей больше хотелось говорить с Митчем, чем выпить.

«Смотри мне», — предупредила она себя. Мэтти была теперь осторожна. А со времени встреч с Александром даже еще более осторожна. Но все-таки она спросила:

— С тех пор, как мы вместе пили чай, прошло две недели. Почему вы не пришли повидаться раньше? Я думала, вы уехали куда-нибудь в Свонадж или Вейтмут.

Митч отрицательно покачал головой.

— Нет. Я каждый день ходил в театр. Смотрел на вас на афишах. Понял, как вы знамениты. Я чувствовал себя дураком из-за того, что сразу не узнал вас. И к тому же я думал, что вы очень заняты. Чего ради вы должны уделять время какому-то пожилому отставному производителю металлических покрышек? Пусть даже после того, как позволили ему приставать к вам в гавани.

— Митч, — мягко сказала Мэтти, — не будьте идиотом. Я знаю, что вы не такой. Я ждала вас. Если бы я знала, где вас искать, я бы бросилась на поиски. Я не могу перенести того, что вы были каждый вечер возле театра, а я этого не знала.

«Мне было одиноко, — думала она, — а ведь этого могло не быть».

Она ощущала теперь невероятное чувство душевного равновесия.

Он взял ее руку. Они оба знали, что пропускают какие-то необходимые этапы, но им было все равно. Он отставил ее нетронутый стакан и сжал руки Мэтти в своих ладонях.

— Я три раза смотрел твой спектакль, — сказал он. Мэтти уставилась на него. — Сегодня был третий. Я не мог насмотреться на тебя. Твоя игра заставила меня плакать. Ты была женой того типа, и я верил всему, что ты говорила и делала. И все-таки ты оставалась также и собой. Той девушкой в чайной. Я знал, что ты будешь великолепна.

— Это моя работа, — неубедительно сказала Мэтти, тронутая и потрясенная искренностью его похвал, — быть другой. Притворяться. Вернее, не притворяться, это не то, а перевоплощаться. Я думаю, что все это — фальшь, но она настолько правдива, насколько я могу это сделать.

— А сейчас ты притворяешься? Или уже перевоплощаешься?

В лице Митча не было строгих линий, рот был слегка искривлен, с двух его сторон образовались скобкообразные складки, а глаза смягчали морщинки, расходившиеся вниз в уголках глаз. Ей хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим складкам. Мэтти отрицательно покачала головой.

— Нет. Я такая, какой ты меня видишь.

Его руки крепче сжали ее.

— Поговори со мной, — потребовал он.

Странно, но казалось, что сказать хочется многое.

Им подали еду, и они ели и пили, не замечая вкуса. Вокруг них сначала было шумно, а затем постепенно помещение опустело и стало тихо. Они оказались последними посетителями, и официанты зевали и ворчали по углам. Мэтти и Митч огляделись, моргая глазами. Но они ни на чем не могли сосредоточиться, пристально глядя в лицо друг другу, замечая тончайшие движения мышц и проблески чувств, и совсем забыли, что они не одни в этом мире.

Митч засмеялся.

— Мы, кажется, опять злоупотребляем гостеприимством. — Он оплатил счет, и они вышли в ночь. Пахло морем, тем смешанным запахом, когда оно встречается с землей, — одновременно солью и дождем.