- Отличный коньяк, Антон. - Параграф поднес к губам рюмку и сделал маленький глоток. - Я не слишком тут похозяйничал?
- Нет. В самый раз, - отозвался Клямин, думая про себя, что подлец Параграф взял лучшую бутылку, которую он, Клямин, хранил для особого случая… - Послушайте, Виталий, вы сказали: «наш рейс». Я вас правильно понял?
- Надеюсь. - Параграф причмокивал, испытывая прелесть коньячного букета. - Мы летим вдвоем. Так решил хозяин. Слишком серьезная ситуация, Антон… Хозяин не может рисковать.
- Какая-то хреновина, - усмехнулся Клямин, сдерживая досаду. - Прилететь, улететь…
- Дай бог. Я хочу надеяться, что именно тем все и закончится.
«Что они имеют в виду? - подумал Клямин. - Что их так пугает?»
- Хотите кофе? - Он повел головой в сторону кухни. Параграф вытянул себя из кресла, прихватил бутылку и направился следом за Кляминым. Кепи он сунул в карман плаща…
Кухня с ее цветным кафелем, югославской универсальной установкой и светильниками выглядела опрятной.
- Холостая жизнь вам не в тягость, - заметил Параграф. Он придвинул к столу табурет и сел, откинув подол плаща.
- А вы женаты? - уклончиво проговорил Клямин.
- Женат. Двадцать лет как женат, - охотно отозвался Параграф.
- О… Награда ищет героя.
- Точно, - поддержал Параграф. - Редкость в наше время.
Клямин поставил на стол две чашки, масло, банку с растворимым кофе, положил соленые палочки, нож. Он поднес к чашкам чайник, наклонил, придерживая пальцем крышку.
- Понимаете, Антон, - продолжал Параграф, - в нашей семье никогда никто не разводился. Ни деды, ни дядья с тетками. Мой отец прожил с матерью сорок пять лет. Всякое между ними было, но семью блюли. Отец был человек высоконравственный, прокурор. Сами понимаете - все на виду… К тому же я люблю свою жену.
- И ни разу ей не изменили, - съязвил Клямин.
- Наносите запрещенные удары. Мы недостаточно с вами близки. - Параграф улыбнулся, сужая и без того узкие, словно у сонной кошки, глаза.
- Да. Мы недостаточно знакомы, - согласился Клямин, размешивая ложечкой кофе. - Однажды я вас встретил случайно. Во дворе дома, в котором жил мой приятель… Ужасная история: он вывалился из окна, упал с девятого этажа.
Параграф спокойно смотрел на Клямина, лишь пальцы его побелели, сильнее сжимая ручку чашки.
- Никаких случайностей, - помедлив, заговорил Параграф. - Я живу в том доме. Ужасная история. Я хорошо знал Михаила. Обращался к нему за помощью - он был отличный кузовщик… Кстати, это я его и познакомил с Серафимом Куприяновичем. А Михаил сосватал вас. - Параграф хлебнул кофе, взял соленую палочку, обмакнул ее в масло и с хрустом надкусил здоровыми выпуклыми зубами. - Я живу в том доме. Ужасная история. - повторил он. - Я шел на работу, и вдруг…
Клямин кивнул, обхватил чашку обеими ладонями, уперся локтями в стол и поднес чашку ко рту.
- Так и не выяснили причину гибели? - спросил он, прежде чем сделать глоток. - Что говорят в юридических кругах?
- Самоубийство, - ответил Параграф. - Напился, шагнул в окно… Впрочем, я давно не вращаюсь в юридических кругах. Проштрафился. Но это дело прошлое.
Сделав глоток кофе, Клямин снова покивал головой. Мол, у каждой сошки свои сережки, и чужой нос совать нечего. Он никак не мог понять Параграфа. С одной стороны, вроде мужик как мужик, только белобрысый очень. С другой - загадка, не мог с ним Клямин расслабиться. Такое впечатление, что сжимает его Параграф, не отпускает…
- Те м не менее вы, Виталий, знаете обо мне больше, чем я о вас. - Клямин притворился наивно-удивленным. - Так мне кажется.
Он понимал, что надо отвлечь внимание Параграфа от той истории, которая случилась во дворе кооперативного дома…
- Может быть, и больше, - дружески улыбнулся в ответ Параграф. - Вы мне симпатичны, Антон. Не знаю чем, но вы мне симпатичны… И я хочу вам сделать, как говорят, замечание из жизни. - В голосе Параграфа прозвучал коренной южноморский говорок. - Не будем держать друг друга за дурака… Вы, Антон, работаете на серьезную организацию. Хотите вы этого или нет. Так сложилась ваша судьба. И моя, кстати.
- Организация? Ха… Я имею дело с Серафимом.
- Серафим - это только кончик организации… Вы меня понимаете?
- Скажем! - Клямин не стал упрямиться, чтобы не дать Параграфу перевести дыхание. Мало ли, вдруг тот раздумает вести этот разговор.
- И вы, Антон, допускаете, простите за грубость, некоторое легкомыслие… Например, история с аварией автомобиля… И вообще, Антон, вы ведете себя… Словом, Серафим иногда бывает вами недоволен. Мне так кажется.
Параграф отодвинул чашку и встал. Пора было ехать в аэропорт. Он вежливо поблагодарил Клямина за кофе и принялся застегивать свой модный плащ, из кармана которого утиным клювом торчал козырек клетчатого кепи.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Наталья приблизила ладонь к светильнику и растопырила пальцы. Предательская полоска секла нежную нейлоновую ткань. Ей нередко самой приходилось поднимать петли. Но специальные крючки она оставила дома, а без них никак не обойтись.
Еще надеясь, что подол юбки скроет просечку, Наталья натянула колготки и взглянула в зеркало. Да, заметно, и очень. К тому же все почему-то обращают особое внимание на ее ноги.
Продранные колготки сразу бросятся в глаза. Ну и пусть! Даже лучше. Она дала себе слово быть независимой. Она вообще может не надевать колготки, только сегодня холодно и ветер.
- Что ты страдаешь! - сказала Лера. - У меня этого добра навалом.
- Не страдаю вовсе. Просто мне в них везло, - ответила Наталья.
Лера со значением передернула плечами и откинула со лба платок, повязанный на только что вымытые волосы. Запахнув халат, она подошла к шкафу, выдвинула ящик, взяла пакет с колготками и протянула Наталье:
- Бери. - И, не выдержав, добавила: - Пусть тебе в них повезет чуточку больше.
- Спасибо. - Наталья приняла пакет. - Завтра я верну.
- Подарок.
- Вот еще! С чего это вдруг?
- Говорю - подарок, - мягко повторила Лера.
Сегодня выпал свободный вечер, и они с Натальей собрались в филармонию на концерт известного австрийского пианиста. Идея принадлежала Лере. Она довольно часто посещала филармонию - так повелось с далеких университетских лет.
- Кстати, хочешь - выбери себе и платье. Мне кажется, тебе подошло бы кремовое, с плиссировкой, - предложила Лера.
- Это уж слишком, - нахмурилась Наталья.
Когда она хмурилась, брови сливались в одну линию, отчего маленькое лицо ее казалось детским и наивным. Лера с трудом подавила улыбку.
Вообще с появлением в ее квартире Натальи у Леры посветлело на душе. Уговор был прост: Наталья будет жить у нее, пока не определится со своим училищем. Или до возвращения домой, в Свердловск. За помощь в работе Лера выплачивала Наталье ежедневно наличными пять рублей, а иногда и больше. Смотря как складывался день. Наталья приходила в бар после девяти вечера и оставалась до закрытия…
- Не каждый день мы ходим с тобой в филармонию, - проговорила Лера. - А платье теряет привлекательность, если висит без дела. Я это заметила. Вещи надо носить, чтобы они не утратили настроения.
- Оно мне велико, - слабо упрямилась Наталья.
Она честно зарабатывала свою ежедневную пятерку в тесной и жаркой подсобке бара. Попробуй перемой такой ворох посуды! А вот подаркам, да еще недешевым, душа ее противилась. Но искушение было сильнее - такое красивое платье…
- Оно мне велико, - повторила Наталья.
- Если только чуть-чуть. Плиссировка все скрадет.
До начала концерта оставалось достаточно много времени. И они не торопились. Лера вообще не любила торопиться. «Торопливость унижает», - внушал ей отец, известный в свое время врач-педиатр. Он старался привить детям основные нравственные принципы. Старший брат Леры, ученый-гляциолог, доктор наук в сорок два года, оказался менее строптивым, чем его сестра, и многое перенял от отца. Лере жизнь диктовала свои условия, и она не очень сопротивлялась. Ей приходилось и торопиться, и унижаться. Все это со временем стало составной частью ее довольно бурно проведенной молодости. Только иногда, в минуты душевного покоя, просыпалось ее достоинство. Она словно отделялась от той оболочки, которая ежедневно сковывала тело и душу. И внешне она менялась. Высокие скулы заострялись, придавая лицу надменность и благородство, в лисьем разрезе глаз мерцало задумчивое спокойствие… Так она и выглядела сейчас, в своем ярком махровом халате.
