– Поэтому мы на берегу, а не в море.

Мария улыбнулась. Гуляя по пляжу, она ощущала удивительную легкость. Воцарилось сладостное молчание. Колин радовался теплому ветерку, обдувавшему лицо. Глядя, как волосы Марии струились по ветру, он понял, что наслаждается этой прогулкой. Он вдруг вспомнил, что они посторонние люди, но ощущения почему-то были совсем другие.

– У меня есть один вопрос, но он, возможно, слишком личный, – наконец сказала Мария.

– Спрашивайте, – разрешил Колин, догадываясь, какого характера последует вопрос.

– Вы сказали, что у вас были неприятности из-за драк. И что общались с адвокатами.

– Да.

– Это потому что вас арестовывали?

Он поправил кепку.

– Ну да.

– Больше одного раза?

– О да, – сказал Колин. – Некогда я был на «ты» с большинством копов в Роли и Уилмингтоне.

– Вас судили?

– Несколько раз.

– И вы сидели в тюрьме?

– Нет. Хотя в сумме провел около года в окружной каталажке. По месяцу, по два. До настоящей тюрьмы так и не дошло. Могло бы – последняя драка была серьезной, – но я взял тайм-аут, и вот я здесь.

Мария слегка опустила голову, раздумывая, разумно ли было пойти с ним гулять.

– Вы сказали, что взяли тайм-аут…

Колин сделал несколько шагов, прежде чем ответить.

– Последние три года я отбываю условное наказание, осталось еще два. Общий срок пять. Если за эти два года я ни разу не впутаюсь в неприятности, мое досье полностью очистят. Значит, я смогу преподавать. Для меня это очень важно. Родители будут против того, чтобы их детей учил преступник. Но если я куда-нибудь ввяжусь, условному сроку придет конец и я отправлюсь прямиком в тюрьму.

– Разве можно полностью очистить полицейское досье?

– Мне поставили диагноз – посттравматический стресс и агрессивный невроз, который влияет на мое поведение. Вы знаете, что это такое, да?

– Другими словами, вы хотите сказать, что не контролируете себя.

Колин пожал плечами:

– Не я. Так сказали психиатры, и, к счастью, есть документы, которые это подтверждают. Я почти пятнадцать лет лечился и до сих пор время от времени пью таблетки. По условиям мне пришлось провести несколько месяцев в психиатрической клинике в Аризоне, которая специализировалась на проблемах с самоконтролем.

– И… когда вы вернулись в Роли, родители выгнали вас из дома?

– Да, – ответил Колин. – Но все вкупе – драка, угроза тюремного заключения, условный срок, лечение в клинике, ну и, наконец, вынужденная необходимость жить самостоятельно – все это заставило меня серьезно задуматься, и я понял, что устал от такой жизни. Устал от самого себя. Я не хотел быть человеком, про которого знают только то, что он бьет лежачего ногой по голове. Я хотел стать тем, на кого можно положиться. Ну или, по крайней мере, тем, у кого есть какое-то будущее. Поэтому я перестал ходить по клубам и максимум энергии направил на тренировки, учебу и работу.

– И все?

– Ну, это не так просто, как может показаться, но… да. Все.

– Люди редко меняются.

– У меня не было выбора.

– Но…

– Поймите, я не ищу оправданий тому, что натворил. Не важно, что говорили врачи насчет моей способности контролировать собственное поведение, – я знал, что у меня проблемы, но не пытался что-то исправить. Я курил травку, пил, громил родительский дом, портил машины, снова и снова попадал под арест за драки. Долгое время меня интересовали лишь развлечения и больше ничего.

– А теперь что-то изменилось?

– Да. И я совершенно не хочу возвращаться к прежней жизни.

Он почувствовал на себе взгляд Марии. Она явно пыталась сопоставить картинки прошлого с человеком, который стоял перед ней.

– Насчет самоконтроля я понимаю… но посттравматический стресс?

– Да.

– Что произошло?

– Вы правда хотите знать? Это долгая история.

Она кивнула, и Колин принялся за рассказ:

– Я уже говорил, что рос проблемным ребенком. К одиннадцати годам я стал почти неуправляем. В конце концов родители отправили меня в военную школу. Первая, в которую я попал, была довольно скверным местом. Ученики старших классов частенько вели себя как герои «Повелителя мух», особенно когда появлялись новенькие. Сначала – по мелочи, типичная проверка на вшивость. Типа, отнять в столовой молоко и десерт или заставить чистить себе ботинки и застилать постели, в то время как кто-нибудь устраивал бардак в моей комнате, и нужно было срочно убираться, пока не пришли дежурные. Ничего страшного, все новички через это проходят. Но некоторые ребята были настоящими садистами. Они стегали меня мокрыми полотенцами в душе, ну или подкрадывались сзади, когда я делал уроки, накрывали одеялом и избивали. Потом они начали являться по ночам, когда я спал. Тогда я был мелковат для своих лет и принимался плакать, что только подзадоривало обидчиков. Я как будто стал их особой целью. Два-три раза в неделю они приходили ко мне с одеялом и с кулаками наготове – били, при этом говоря, что к концу года я буду трупом. Я страшно боялся, все время был настороже. Я пытался не спать по ночам и вздрагивал при каждом звуке, но вечно бодрствовать не получалось. Они караулили и выжидали, пока я засну. И так продолжалось несколько месяцев. До сих пор в кошмарах вижу.

– Вы кому-нибудь рассказывали?

– Конечно. Я всем говорил. Командиру, учителям, школьному психологу, даже родителям. И никто не поверил. Старшие требовали, чтобы я перестал врать и хныкать.

– Какой ужас.

– Я был еще мальчишкой, но спустя некоторое время понял, что надо вырваться оттуда, иначе в один прекрасный день они зайдут слишком далеко. Тогда я взял все в свои руки. Я украдкой протащил в школу баллончик с краской и разрисовал административный корпус. Меня выгнали. Именно этого я и добивался. – Он вздохнул: – Школу все равно закрыли через пару лет, когда местная газета напечатала разоблачительную статью. Там погиб ребенок. Маленький мальчик, моих лет. Меня в статье не упоминали, но некоторое время в новостях только об этом и говорили. Посыпались уголовные и гражданские обвинения, ну и так далее. В итоге несколько человек оказались за решеткой. Родители страшно переживали, что не поверили мне. Наверное, поэтому они так долго терпели мои выходки, после того как я окончил школу. Они чувствовали себя виноватыми.

– А после того как вас выгнали…

– Я отправился в другую военную школу и поклялся, что больше травить себя не позволю. Я решил, что отныне стану бить первым. И я научился драться. Я много и старательно тренировался. И даже после, когда кто-нибудь ко мне прикасался, я просто… слетал с катушек. Как в детстве. Меня отовсюду выгоняли, я едва закончил школу. Моя жизнь была сплошным хаосом.

Колин сделал несколько шагов молча.

– В общем, это всплыло на суде.

– И как вы теперь общаетесь с родителями?

– Как и с сестрами. Стараюсь наладить контакт. Сейчас мне официально запрещено у них бывать.

На лице Марии отразилось потрясение, а Колин продолжил:

– Я поругался с родителями накануне отъезда в Аризону и ударил отца об стену. Я сто раз повторил, что сделал это не нарочно – я просто хотел, чтобы они меня выслушали, – но старики жутко испугались. Они не стали подавать в суд, иначе я бы тут сейчас не стоял, но все-таки потребовали официального запрета. Не факт, что они пустят его в ход, но тем не менее он существует – наверное, для того, чтобы я не вздумал однажды снова к ним переехать.

Мария внимательно посмотрела на Колина:

– И все-таки я не понимаю, как можно сразу… взять и измениться. А если вы опять вспылите?

– Все люди способны вспылить. Но я теперь знаю много способов справляться с гневом. Например, не ходить в бары и не употреблять наркотики. Когда мы тусуемся с друзьями, я выпиваю не больше двух банок пива. Физическая нагрузка каждый день, много тренировок, преодоление себя – это тоже помогает контролировать психическое состояние. Еще я в клинике научился разным полезным методам. Разным способам, как совладать с собой. В итоге этот опыт оказался лучшим, что было в моей жизни.