Ребекка услышала его бормотание. Что-то похожее на прерванное проклятие, пожалуй. Она заметила, что здешние мужчины избегают использования нецензурных терминов в женской компании. Чем выгоднее отличались от лондонцев ее детства и от мужчин, которые попадались ей на улицах Амстердама. Но она также заметила, как легко они позволяли себе богохульствовать. Это сочетание казалось ей странным.

Странно, ну и что? - спросила она себя. Немного пугает, конечно. Но, по большей части, решила Ребекка, эти рядовые богохульства даже придавали ей уверенности. Мужчины, которые, казалось, не боятся ни гнева Божьего, ни, что более вероятно - гнева своих богобоязненных соседей - представали в  ее глазах людьми, которые и сами не будут преследовать других за их собственные убеждения. По крайней мере, Ребекка на это надеялась. И даже начинала верить.

Майкл заговорил с ней. Казалось, будто он извинялся.

- Мне очень жаль, но нам придется пройтись пешком. Мы только что утвердили решение об ограничении использования бензина в личных целях, если вы помните.

Она улыбнулась.

- Да, помню. Ну так что? Здесь недалеко. Ходьба полезна для здоровья.

Ребекка чуть не рассмеялась, увидев как он удивился ее ответу. Такие смешные, эти американцы. Они, казалось, приравнивали такую обычную вещь, как ходьба, к подвигам Геракла. Тем не менее, они были вполне здоровыми, на ее взгляд даже более, чем любой другой народ, который она знала. Они казались физически крепкими, хотя ей на глаза и попадались еще более тучные фигуры, чем голландские бюргеры.

В общем, в среднем довольно полные. В Майкле, человеке, стоящим рядом с ней, не было жира вообще. Так же, как в легендарных идальго. За последние три дня, беседуя с четой Рот, Ребекка пришла к пониманию, что Майкл, по-сути, не был идальго. Как оказалось, их здесь не было вообще. Среди своих многих других особенностей, американцы имели прямо таки свирепую приверженность тому, что они называли "демократией". Они напомнили ей старых анабаптистов в Мюнстере, правда, без их причудливых излишеств.

И пусть не идальго. Но Ребекка знала, что она всегда будет думать о нем как о таковом. Осознание этого заставило ее сердце затрепыхаться. Легкий страх перемешивался с неопределенностью. Но она больше не будет скрывать своих чувств от остальных.

Она увидела, что Майкл опять отвел локоть в тонком приглашении ее руки. Так же, как он сделал, к ее удивлению, в коридоре школы. Тогда ее ответ был робким. Теперь она сразу взяла его под руку, и они пошли из школы.

Незачем больше скрываться от остальных. Внутренний голос вопил: Ребекка, остановись, ты следуешь велениям сердца, а не разума! Ты же понимаешь риски и опасности, связанные с тем, что он не еврей, глупая девчонка!..

Не желая прислушиваться к нему, Ребекка торопливо подняла новую тему.

- Этот 'бензин', о котором вы так обеспокоены. Я говорила с мистером Феррарой на эту тему. Буквально несколько минут, во время одного из перерывов в заседании. Если я правильно поняла его, то я думаю, что это просто очищенная нефть. Дистиллированная, возможно. Я права?

Она ожидала, что он снова будет поражен. Это было нормальной реакцией, которую Ребекка производила на пожилых мужчин - и на мужчин вообще - когда она задавала один из своих многочисленных вопросов о мире природы. Вместо этого, к ее удивлению, выражение, которое появилось на его лице, больше всего напоминало гордость.

- Совершенно верно, - ответил Майкл. - Только этот процесс дистилляции является довольно сложным, вы понимаете? - Он нахмурился. - Настолько, что я боюсь, не  смогу объяснить. По крайней мере, в деталях. Но да, так и получают бензин. Именно этим способом.

- И вы затем сжигаете его внутри 'мотора'? Я правильно говорю это слово? - Увидев его кивок, она добавила: - И это источник той силы, которая управляет этими безлошадными фургонами.

Он снова кивнул. И, опять это странное выражение на лице. В сочетании с широкой улыбкой.

Да. Это точно гордость. Почему, интересно?

***

Расстояние от школы до дома, принадлежащего семье Рот, где сейчас жила Ребекка, составляло около трех миль. Их неторопливая прогулка заняло почти час времени. Большую его часть Ребекка потратила, задавая вопросы. Майкл отвечал ей, конечно. Но его ответы были, как правило, краткими. Зато он был хорошим слушателем, и Ребекка часто успевала задать новый вопрос, толком не выслушав ответ на предыдущий.

К тому времени, как они добрались до дома семьи Рот, выражение гордости уже прочно поселилось на лице Майкла. Как и его улыбка.

Но Ребекка больше не удивлялась ее причине. Она знала. И это знание было как волнующим, так и тревожным.

В дверях, стоя на крыльце, она постучала. Затем повернулась к Майклу. Он стоял очень близко от нее.

Это безумие! Безумие, Ребекка - ты слышишь?

Она опустила глаза, глядя на его грудь. Он был одет сегодня в льняную рубашку хорошего покроя, окрашенную в голубовато-серые тона. Но она знала, что всегда у нее перед глазами будет возникать грудь, затянутая в белый шелк, залитая солнечным светом. Редко в своей жизни Ребекка Абрабанель была так растеряна и не находила слов.

Майкл прошептал: - Ребекка...

Она подняла глаза. Он по-прежнему улыбался. Не так широко теперь. Улыбка, казалось, светилась пониманием, подумала она.

- Как трудно, - сказал он. - Для нас обоих, я думаю. - Он усмехнулся. - Для меня так просто адски! - И снова усмехнулся. - Ужин и кино кажутся бессмысленными в этом случае.

Она не поняла точный смысл этого предложения, но она поняла логику. Примерно. Она почувствовала, что ее щеки краснеют, но желание опять опустить  глаза прошло. Она даже улыбнулась сама.

Майкл развел руки в театральном жесте, выражающем смесь сожаления и терпения. Ребекка был просто ослеплена обаянием, исходившем от него. Естественность, чувство юмора.

- Время, - сказал он. - Да, я думаю, что нам нужно некоторое время.

Ребекка кивнула, яростно пытаясь сдержать порыв страсти. Безнадежно. Дурочка! Перед ней вдруг предстало изображение кролика, принюхивающегося к самой сочной капусте в мире. Этот образ, в сочетании с ее нервозностью, заставил ее взорваться внезапным смехом.

Увидев вопросительное выражение на лице Майкла, она положила руку ему на грудь.

- Пожалуйста, не обижайтесь, - прошептала она. - Это я смеюсь над собой, а не над вами.

Ее веселье исчезло. Глядя в его глаза теперь, Ребекка пыталась подобрать слова. Так трудно говорить эти слова, в этом мире насилия и хаоса. Слишком сложно.

Время, да. Я пока не готова.

- Не сердитесь на меня, - сказала она. Мягко, умоляюще: - Пожалуйста.

Майкл улыбнулся и положил руку на ее щеку. Она автоматически сильнее прижалась щекой к его руке. Она даже не пыталась сдерживать себя.

- Почему я должен сердиться? - спросил он. И этот такой простой вопрос, казалось, ослепил ее, как солнечный свет. Его рука была очень теплой.

Он отошел от нее.

- Время, - сказал он, все еще улыбаясь. Опять очень широко. И повторил весело - почти весело.

- Время, да.

Ребекка смотрела вслед его уходящей фигуре. Когда Майкл спустился с крыльца, Ребекка внезапно окликнула его по имени.

Он повернулся и посмотрел на нее.

Слова вылетели из нее, наконец-то. Некоторые из них, по крайней мере.

- Я думаю, что вы самый замечательный человек в мире, Майкл. Я правда, так думаю.

Мгновение спустя она снова стучалась в дверь. Почти отчаянно. Она не оглядывалась, боясь того, что увидит. Или, просто боялась своей реакции на то, что могла бы увидеть. Улыбающееся лицо было бы для нее самым страшным в мире. Том мире, который она знала.

Дверь открылась, и она оказалась в безопасности. За пределами солнечного света.

На некоторое время.

Время лечит и калечит

И надежду нам дает...

Время, да.

Время - да!