- Ну, Илья Григорьевич! Передаю командование в ваши руки - ведь вы "крестный" отец "Тоси"!
Полковник Маринов бросает взгляд на часы. Пятый час утра...
- Приготовиться! - командует он радистам. - Взрываю мину номер один. Лейтенант Болтов! Пошлите письмо "Тосе"!
Радиотехники быстро настраиваются на заявленную волну. В кабинете начальника военные радисты достраивают передатчик точнейшими приборами. Стоит отклониться от заданной длины волны, и подземная спираль приемной антенны в Харькове не примет электромагнитного сигнала.
- Настройка точная! - вскоре докладывают радисты, - Корректировки не требуется.
И вот от радиомачты мчатся вокруг незримые, быстрые, как лучи солнца, концентрические волны энергии. Там за мощной радиоантенной, упирающейся в низкое ноябрьское небо, там за ночными тучами отскакивают они от ионосферы и мгновенно возвращаются на Землю, звучат непонятным сигналом в безбрежном эфире, в наушниках десятков и сотен радистов, советских и немецких, летящих на самолетах, мчащихся в танках, плывущих на крейсерах и в подводных лодках, дежурящих в ставках и штабах. И никто в мире, ни один радист, услышавший случайно этот шифрованный радиосигнал, -не знал тогда, в четыре часа двадцать минут 14 ноября 1941 года, в канун генерального наступления вермахта на Москву, что эта радиокоманда была карающим мечом, приводящим в исполнение смертный приговор палачу украинского народа генералу вермахта Георгу фон Брауну, коменданту Харькова.
Это был кодовый радиосигнал, ключ от дома с "кухней, где календарь семнадцатого года", таинственный заговор, который один мог разбудить спящую красавицу "Тосю" на ее ложе из четырехсот килограммов взрывчатки?
Этот радиосигнал был как бы спусковым крючком, нажимавшим на курок только одной, определенной радиомины. Только на него реагировало приемное устройство, чудо-мины под особняком на Мироносицкой, только в ответ на эту радиограмму срабатывало реле "Тоси".
Этот кодовый радиосигнал, переданный глубокой ночью Воронежской радиовещательной станцией, ничем не отличался от обычного музыкального радиосигнала перерыва. Но в целях маскировки его заимствовали у иностранной радиостанции.
Военные радисты рапортуют:
- Товарищ полковник! Письмо "Тосе" послано!
Да, "музыкальное письмо" послано. Но принято ли оно? Дошло ли до адресата? Сыграли ли клавиши из толовых шашек?
Увы, у "Тоси" нет обратной связи. Правда, генерал Олевский обещал послать в Харьков самолет-разведчик. Да и с разведчиками группы "Максим" теперь налажена связь.
И летят ночью музыкальные письма подругам "Тосю": "Вере", "Оле", "Паше", "Ане" - летят в Харьков, подземным адресатам...
В спальне генерала все еще горит свет. Снова мучит генерала фон Брауна бессонница, снова чудится тиктаканье в стенах, шаги злоумышленников за окном, где воет в голых ветвях ветер, вкрадчиво шуршит дождь и скрипят голые сучья.
Ночь полна ужасов для генерала фон Брауна, и, чтобы отвлечься от них, генерал валится на кровать, наугад раскрывает толстый том - бесценное первое издание фон Клаузевица. Книга раскрывается на начале главы двадцать шестой: "Народная война". В оригинале эта глава называется буквально "Вооружение народа". Это интересно: большевики называют эту войну Отечественной войной, делают все, чтобы сделать ее народной. А что пишет о народной войне великий военный философ? "В общем, народ, разумно пользующийся этим средством"народной войной - "приобретает относительный перевес над народом, пренебрегающим им", А фюрер явно пренебрегает "фолькскригом". В ставке не хотят признать, что вся харьковская минно-заградительная операция - операция народной войны!
"...Пламя этого всеобщего пожара охватывает армию со всех сторон" точь-в-точь как в Харькове - "и вынуждает ее очистить страну, чтобы не погибнуть полностью. Чтобы последнее решение было вызвано одной лишь народной войной, необходимо предположить ...такое пространство оккупированной территории, которое в Европе можно предположить только в России..."
"Тик-так, тик-так, тик-так..." Стучит метроном смерти.
Из недр дома явственно доносится до ушей генерала роковое тиктаканье часов в мине. Фон Браун зажимает уши ладонями, сует голову под подушку, но и там ему чудится - нет, он слышит, леденея от ужаса, как часы в мине отсчитывают последние секунды его жизни...
Он берет пустой стакан с тумбочки, босиком подходит к стене, слушает, пользуясь стаканом как стетоскопом.
"Тик-так, тик-гак, тик-так..."
Он крадется по коридору, входит в гостиную. Там спят на диванах какие-то офицеры, начальник штаба, шеф оперативного отдела... Спят под картиной с эпизодом кровавой Грюнвальдской битвы...
Генерал подходит к окну. По улице проезжает патрульная машина. Лучи ее фар неожиданно выхватывают из мрака дом напротив, трупы повешенных на балконе людей.
Генерал в ужасе отшатывается. Все тело его покрывается холодной испариной.
И мертвые могут мстить. Ведь в городе у них остались друзья, братья, отцы!..
Генерал бежит к комнате Бенкендорфа, стучит, трясясь от страха, в дверь.
- Барон! Барон! Проснитесь! Дом заминирован! Вон, вон _из этого дома, из этого города!.. Мы все погибнем!..
Мельком смотрит он на золотые часы "Лонжин": четыре часа двадцать минут.
Огромный столб пламени встает на месте особняка. Чудовищной силы взрыв четырехсот килограммов тола вмиг уничтожает и особняк и все живое в нем. На месте особняка остается глубокая дымящаяся воронка.
Глубоко в котельной за несколько секунд до взрыва включился радиоприемник. Антенна, проложенная спиралью по стене забитого ящиками минного колодца, приняла радиокоманду, получила "музыкальное письмо". Приемное устройство радиомины мгновенно преобразовало полученный радиосигнал в сигнал электрический, взрывая запал... И в то же мгновение взорвались четыреста килограммов тола, и не стало генерала фон Брауна и восемнадцати офицеров в его особняке.
В доме напротив майор Гендель проснулся, обливаясь кровью от поранивших его осколков оконного стекла, выбитого вулканической силы взрывом. Капитальная стена спасла майора от воздушной волны. Но чудо-мина, стоявшая на столе, погибла безвозвратно, унося с собой свою тайну.
В ужасе Гендель выглянул в окно: особняк исчез. В соседних домах кричали раненые немцы.
Грохот взрыва разбудил весь Харьков. Его гулкое эхо долго носилось по каменным коридорам города. Все новые взрывы сотрясали врага. Решив, что началась бомбежка, открыли пальбу зенитчики, заплясали на тучах лучи прожекторов. Вслепую стреляли объятые страхом патрульные, посчитавшие, что мины взрываются партизанами.
Гендель вышел, шатаясь, на улицу, прошел в распахнутые взрывом ворота. Удушливо пахло сгоревшим кордитом, взрывными газами. Воронка походила на кратер вулкана. Он нагнулся и поднял лакированный сапог. Это был генеральский сапог...
Офицеры и солдаты в панике выбирались под ледяной дождь из всех каменных зданий в городе...
А взрывы продолжались. Снова взлетел на воздух Холодногорскай виадук...
До утра дымился кратер на месте особняка. Когда рассвело, стало видно, что он очень глубок, этот кратер, эта обугленная страшная яма со скрученными останками железобетонного скелета. На опаленном каштане висел изрешеченный генеральский мундир с красными лацканами, золотым шитьем и Рыцарским крестом. Вокруг на все соседние кварталы легла красная пыль от кирпичей, размолотых взрывом. Машины, стоявшие перед особняком, были разбиты вдребезги. Кругом валялось множество Железных крестов, не врученных награжденным.
Фельджандармы оцепили место взрыва. Санитарные машины как приехали, так и уехали ни с чем.
В отместку за гибель коменданта и начальника гарнизона города Харькова СС-штандартенфюрер Вернер Браун приказал повесить на балконах домов на Мироносицкой девятнадцать харьковчан - восемнадцать мужчин и одну женщину. Девятнадцать мирных жителей (у каждого на груди висела надпись: "Партизан") - за девятнадцать гитлеровцев. Сам фон Браун казнил бы в таком случае в сто раз больше харьковчан.
