Сиверт, втянув носом воздух, ловко сплюнул в плевательницу. Молодежь с восхищением смотрела на него. Тут же стоял какой-то дуралей и, кусая ногти от злости, изо всех сил старался плюнуть так же далеко.
— Знаешь, Сиверт, твоя-то заколдованная шхуна тут объявилась, сказал какой-то рыбак.
И тогда все наперебой стали рассказывать Сиверту о том, что произошло. Сиверт с самым серьезным видом слушал, кивая головой, и настроение у людей всё ухудшалось и ухудшалось. У Мусебергета от волнения даже вспотели руки.
Но тут Сиверт быстро вскинул свой хитрый нос к потолку и звучным басом произнес:
— Всё это, может, и так, но разве я не рассказывал вам, что та шхуна сгорела дотла в заливе Стейнсвикен?
Мусебергет вздохнул с облегчением и тут же решил послать на остров еще какие-нибудь продукты. Из тех, конечно, что начали немного портиться. Но когда-то они были первосортными.
— Ну а кровь? Откуда капала кровь? — робко спросил кто-то из угла.
— Хе-хе-хе! — расхохотался Сиверт. — Вот уж не подумал бы, что из-за ерунды поднимется такой шум. Ведь всё случилось потому, что этот дуралей, — он указал на матроса, — перенес теленка в другое место и повесил его поблизости от рубки рулевого уже после того как Симон побежал в лавку… Ведь ты это сделал? — резко спросил он.
И парень кивнул головой и ухмыльнулся.
Шкипер дважды крякнул, прежде чем спросить:
— Ну а крик? Мы все слышали крик.
— Это я тоже объясню, — спокойно ответил Сиверт. — Кричала моя дочка. Она была на мысу и пыталась загнать домой телку, которая совсем взбесилась и постоянно удирает из дому. А ведь вы знаете, когда крикнешь, крик отдается в скалах, а потом эхо повторяет его в море.
Ну да, все это отлично знали! Самая любимая игра мальчишек. Да и рыбаки не раз забавлялись ею в свое время: они кричали тогда, повернувшись лицом к скале, а потом прислушивались, чей крик слышится дольше всех в море.
Мусебергет вздохнул с облегчением. Теперь оставался только псалтырь. Сможет ли Сиверт так же находчиво объяснить и эту историю?
— А псалтырь? — мрачно спросил шкипер.
— А не ты ли здесь жаловался на свою чертову жену, которая никак не соберется зашить дыру в кармане твоей куртки? — спросил Сиверт. — Не ты ли стоял вот на этом самом месте с псалтырем в руках и собирался пойти послушать нового проповедника в молельне, а потом передумал и сунул псалтырь в карман?
— Ну ясно, так оно и было! — воскликнул выскочивший вперед Симон. — Ну и ослы же мы все! Черт побери! Ведь ты повесил куртку над кухонной плитой; псалтырь-то возьми да и вывались из прорехи!
Тут уж все физиономии прояснились: оказывается, никакого колдовства не было! Все заулыбались и закивали друг другу головой. Шкипер повернулся к Мусебергету и сказал:
— Ну вот что! Мы вернемся на шхуну и выйдем в море завтра вечером, как уговорились!..
Мусебергет, чуть не прослезившись, радостно кивнул головой. Он был почти что растроган. Сиверт высморкался и сказал:
— Не так уж страшен черт, как его малюют!..
И с этими словами Сиверт и Единорог вышли из лавки. У входной двери задребезжал колокольчик, и кое-кто украдкой переглянулся. Взгляд Мусебергета засветился холодным блеском. Будь он трижды проклят, если это не одна из новых выдумок Единорога!
Спустя две недели после того как шхуна вышла в море и на долю ей выпал богатый улов, смущенная и пристыженная Ауроника пришла к Сиверту и Дорди и сказала, что получила письмо от Симона. Он хочет, чтобы она во всем призналась отцу и матери. А уж после возвращения Симона с рыбной ловли они отпразднуют свадьбу, потому что она на пятом месяце.
Вдобавок же ко всему, они так любят друг друга!
Не всякому слову верь
О том, как Готлибу с мыса Корснессет достался новый мотор для лодки
(Перевод Ф. Золотаревской)
Однажды вечером Морской Волк сказал мне:
«Историю об этой проделке моего отца рассказывают на разные лады, так что я уж и не упомню, что говорил об этом сам старик. Никогда не след забывать, что люди иной раз могут кое-что и присочинить.
Случилось это перед первой мировой войной. За год или за два до нее. Эту историю часто рассказывают рыбаки зимними вечерами или в те дни, когда сидят на берегу в ожидании сельди.
А ведь не захворай маленькая Рейдюн крупом, никакой истории не было бы вовсе. И старый Готлиб не раздобыл бы нового мотора для своей лодки…
Было это поздним летним вечером. По морю гулял небольшой шторм, какие обычно бывают в конце августа или в начале сентября. Единорога разбудил Эмануэль Уфлакс. Он что есть мочи барабанил в дверь лачуги, где жил в те годы Единорог.
— Эй, ты, вставай, что-то неладное приключилось на Корснессете у старого Готлиба! — орал Эмануэль.
Не успел он перевести дух, как дверь распахнулась и на пороге показался Единорог. Одной рукой он поддерживал подштанники, а другую приставил козырьком ко лбу и стал вглядываться в ясный горизонт, где белело северное небо, которое иногда ослепляет почище, чем закатное солнце. Единорог сощурил свои усталые глаза, когда-то слывшие самыми зоркими среди жителей островков, и кивнул. Его плотное коренастое тело напряглось словно струна, косматые черные волосы взъерошились, скулы обозначились еще резче, нос заострился.
— Да, дело ясное, — пробормотал он. — Кто-то там просит о помощи. Что еще стряслось у Готлиба с мотором?
Через несколько минут Единорог и Эмануэль Уфлакс уже шагали к рыбачьей лачуге.
Ветер крепчал. Правда, шторм еще не разыгрался, но в море перекатывались большие валы, и это означало, что где-то ураган бушует вовсю. На берег набегали небольшие волны. Но они-то и были самыми коварными, потому что могли вдруг подняться огромной водяной стеной и раздавить большой пароход, не говоря уже о каком-то рыбачьем суденышке.
В воздухе запахло штормом. Тому, у кого на такие вещи было особое чутье, сомневаться в этом не приходилось. Единорог, который в те годы был уже стариком, стоял задумавшись и положив руку на борт своей длинной черной парусной лодки, сделанной когда-то в Усе одним лишь старинным топором и без всяких расчетов, а просто так, на глазок.
Эмануэль слегка подался назад. Единорог понял этот красноречивый жест, но на сей раз не усмехнулся. Он не сводил глаз с прибоя, достигавшего вершины скал. Он видел, что волны становятся всё больше и больше и что шторм разыгрывается не на шутку, а ночью будет еще сильнее, потому что где-то далеко в море ураган уже бросил в бой свои главные силы. При каждом порыве ветра весь залив прямо-таки выхлестывало на берег. И Единорог думал о том, что нелегко будет пристать к берегу на Корснессете, где ветер еще сильнее. Эмануэль снова посмотрел на прибой и тихо сказал:
— На мою помощь не рассчитывай; у меня жена и семеро детей.
— А я никогда и не рассчитывал на твою помощь, — рассеянно ответил Единорог. С этими словами он пошел прочь от Эмануэля и стал карабкаться вверх по горам, где только козам впору было лазить.
Потом Эмануэль увидел, как Единорог обогнул скалу и двинулся по направлению к проливу. После часа ходьбы он выйдет к Стур-фьорду, — ведь ноги у старика всё еще чертовски проворны. Оттуда ему придется на лодке добраться до торгового поселка, где он сможет раздобыть рыбачью шхуну с мотором. Их теперь уже много появилось в этих краях.
Ну, короче говоря, Единорог раздобыл и судно и команду. Правда, с командой ему пришлось потруднее. В такую непогоду мудрено было пристать к берегу у мыса Корснессет. Об этом решительно заявил молодой, самодовольный и веселый старшина рыбаков, которому необыкновенно везло в море прошлую зиму. Он считал, что нужно подождать, покуда буря немного поутихнет. Пусть знает этот знаменитый Единорог, что другие не хуже его смыслят в таких вещах. И баста!..
Единорог потянул носом. Воздух был сильно разрежен. Тогда старик сказал, словно бы про себя, но достаточно громко, чтобы его могли слышать на пристани:
