Сименсу очень трудно было в это поверить. Он не мог представите себе сира Тибальда не то что смеющимся, но даже улыбающимся.
- Слова священников престали приносить мне успокоение и я впервые открыл Святой Устав. Я был потрясён, Сименс: оказалось, что Всепрощающий, кроме собственно прощения, оставил людям Заветы - правила по которым надлежит жить, чтобы не быть осуждённым своею собственной душой...
Сир Тибальд нравоучительно поднял вверх узловатый палец. Он выговорился и его душевное состояние стремительно улучшалось.
- Вы законченный пессимист, сир Тибальд, но я всё же надеюсь, что когда-нибудь вы заслужите своё прощение, - Сименс потянулся к котелку, чтобы помешать суп.
Сир Тибальд вдруг как-то странно напрягся, прислушиваясь.
- Ты ничего не слышал, Сименс? Мне показалось, что я уловил какие-то звуки...
- Нет, я ничего не слышал, - Сименс продолжал помешивать суп, предвкушая скорую трапезу. - Может быть какой-нибудь зверь?
- Это человек, - старик безучастно смотрел в огонь, но было видно, что он весь обратился в слух. - Ярдах в сорока прямо за моей спиной.
Сименс поднялся на ноги и принялся всматриваться в темноту.
- Да нет там никого, сир Тибальд.
- Он там...
- Ну хотите я пойду и проверю? - раздражённо спросил Сименс.
- Нет, он может испугаться. Я сейчас сам позову его.
Он медленно поднялся на ноги, зябко кутаясь в свой нелепый балахон, и повернулся спиной к костру. Его длинные пегие волосы развивались на ветру; он немного постоял, словно в нерешительности, а потом заговорил своим глухим сиплым голосом:
- Выйди к нашему костру, путник, если ты не задумал худого. Обогрейся и поешь. Меня зовут сир Тибальд, а моего эсквайра - Сименс. Мы не причиним тебе вреда...
__________________________________________________
6. Багинет (штык) - холодное колющее оружие, примыкаемое к ружейному стволу для штыкового боя; может также носиться на поясном ремне.
6. УТА. ДИКАРКА-САМОЗВАНКА
Сырой ветер, настырно дующий со стороны гавани неприятно холодил голые колени и плечи, игрался тугим пучком волос на затылке, норовил сыпануть в глаза мелким песком. Было уже совсем темно, а тусклые газовые фонари горели только на пересечениях узких извилистых улочек.
И не у кого было спросить дорогу: квартал словно вымер, хотя из окон, забранных щелястыми ставнями или кое-как завешенных дырявыми шторами, Ута то и дело ловила на себе плотоядные хищные взгляды.
Наконец она разглядела неприметную вылинявшую вывеску, криво висящую над дверью длинного и низкого, похожего на сарай, строения - без окон, но с широким прощелком между верхним краем стены и крышей. Подвернувшийся кстати фонарь высветил на вывеске что-то похожее на трезубец и полустёртую надпись "Царь морей" - сомнений не осталось - это было то самое место, которое указывалось в объявлении.
Ута тряхнула головой, рассыпав по плечам густые светлые волосы; придала лицу свирепое выражении и, скосолапив ноги, обутые в ременные сандалии с высокими меховыми гетрами, толкнула, висящую на одной петле дверь таверны.
Привычно изображая воительницу из Речной Долины, она бесцеремонно стряхнула с первой попавшийся скамьи парочку захмелевших гуляк и уселась сама, широко расставив ноги. Когда она положила на колени свою верную глефу (точную копию такой, какими пользуются настоящие сумеречные девы) и принялась её натачивать - все те, кто ещё оставался за столом поспешили ретироваться, не забыв прихватить свои тарелки и кружки. Уту это вполне устраивало.
Роль свирепой дикарки давалась ей легко: недаром ведь она, уже почти десять лет, изображала её на столичной гладиаторской арене с подставными боями. Помогала и внешность, которой она была обязана своему прадеду - выходцу со Змеиного Берега, и одной из бабушек - северянки с Китового Мыса. От прадеда ей досталась смуглая кожа и чёрные угли глаз, а от бабушки - роскошная кипа вьющихся светлых волос.
Бои на арене не приносили серьёзных денег - большую часть выручки забирал распорядитель, а несогласные с таким положением дел получали пинка под зад. А ведь она уже далеко не девочка и ей пора уже задуматься о женитьбе, детях, уютном домике с камином и маленьком шляпном магазинчике.
Сейчас в Столице был не сезон на гладиаторские бои и Ута упросила распорядителя отпустить её на месяц-другой из города не разрывая контракта, придумав душещипательную историю про больную мать и неоплаченную закладную за дом. Ей всегда хорошо удавалось придумывать очень правдоподобные истории - наверное потому, что она уделяла особое внимание деталям.
Она не забывала время от времени окидывать залу свирепыми взглядами. Это должно было отбить у бармена и посетителей охоту познакомиться с ней поближе, а также выявить среди сброда, наполнявшего это смрадное место, других охотников за наградой.
Одного она распознала сразу - плечистого тугомордого крепыша с цепким прищуром бывалого авантюриста. Он неприметно пристроился между тощим развязным парнем в расстёгнутой на впалой груди кожаной безрукавке и унылым детиной с мутным потухшим взглядом. Крепыш, с плохо скрываемым отвращением, тянул мелкими глотками пиво из щербатой глиняной кружки.
Он лишь однажды скользнул по Уте равнодушными зенками, ещё когда она только появилась в дверях таверны, и, казалось, сразу потерял к её персоне всякий интерес, но с этого самого момента Уту не отпускало давящее ощущение того, что её пристального оценивающе разглядывают.
Больше, как она не присматривалась, ей не удалось разглядеть никого, кто хоть как-то тянул бы на искателя приключений. Уте даже показалось, что кроме неё и плечистого крепыша здесь едва ли найдётся человек, который просто умеет читать. Наверное наниматель специально подобрал такое место, чтобы сразу становилось ясно - кто пришёл наниматься, а кто просто протирает штаны за ежевечерней кружечкой омерзительного местного пойла.
То, что пойло, подаваемое здесь, омерзительно, Ута смогла понять даже не попробовав его - отвратный кислый запах навеки пропитал каждый уголок этой дрянной пародии на питейное заведение.
Молоденькая монахиня, появившаяся в дверях, за полчаса до означенного в объявлении времени сбора, растрогала Уту. Девчонка явно была не промах, несмотря на свои молодость и рясу весталки, но в команде матёрых наёмников она станет явной обузой. И хотя себя Ута матёрым наёмником тоже не считала, но с глефой умела обращаться превосходно и рассчитывала получить равноценную со всеми участниками предприятия долю барыша.
Когда до времени сбора оставалось не более десяти минут, Ута заметила в глазах крепыша искреннюю скуку и поняла, что тот собирается уходить. Неужели она ошиблась и он здесь не затем, чтобы участвовать в авантюре. Тогда, выходит, что кроме неё и девчонки-весталки больше никто не пришёл на соискание? Или она всё-таки зашла не в ту таверну?
Но ведь в объявлении было ясно написано - "Царь морей", и значит никакой ошибки быть не могло. Неужто в Империи повывелись все авантюристы и предложение таинственного нанимателя совсем никого не заинтересовало кроме самозваной дикарки и странствующей девочки-монашки?
Неожиданно в таверну ввалилась весьма диковинная компания и Ута поняла: может быть не всё ещё потеряно и есть шанс, что загадочная экспедиция всё же состоится. Тугомордый крепыш, который, видимо, всё же являлся одним из соискателей, снова шлёпнулся задом на скамью и придвинул к себе кружку с недопитым пивом.
В таверне мигом стало тихо, все посетители с интересом уставились на вошедших.
- Господа, - негромким сиплым голосом проговорил высокий седовласый старик в белой лакированной маске, скрывавшей большую часть его лица. - Позвольте осведомиться: а не в этом ли достойном заведении проходит соискание на участие в героическом походе?
