Следующей соискательницей была странствующая монахиня в когда-то голубой, но теперь уже изрядно посеревшей рясе. Сперва Гильермо не обратил на неё особого внимания, подивившись только: что, такая как она, могла забыть в подобном месте? Но когда служительница культа хладнокровно вырубила главаря местной портовой шпаны по прозвищу Грак (хорошо известного Гильермо), а потом заставила отступить безбашенного травокура Мякиша с его сбродом - он решил, что нужно будет приглядеться к ней получше.

Гильермо был уверен, что девчонка блефует, и ему хотелось бы посмотреть, как она выполнит свои угрозы, брошенные Мякишу и его головорезам, но тут некстати вмешался бармен и не дал произойти потасовке. Гильермо понимал его позицию: он не желал разрушений в своей забегаловке - но всё равно был разочарован.

Монахиня заказала себе только воду и хлеб. Она была явно в интересном положении - месяце на четвёртом-пятом, что было странно в связи с её очевидной принадлежностью к Лазурному Сестринству, послушницы которого обязаны были блюсти целомудрие. Наверное получила пинка под зад из Обители и, теперь, в поисках средств к существованию, хочет принять участие в назревающей авантюре в качестве сестры милосердия или... маркитантки. На бойца, при всей своей воинственности, она явно не тянула.

Время рандеву приближалось и Гильермо задумался. С одной стороны, его шансы попасть в состав наёмной команды повышались, но с другой - если на столь заманчивое предложение почти никто не откликнулся, то может стоит задаться вопросом: а так ли уж оно заманчиво?

Он совсем уже было решил уйти не дожидаясь заказчика и заняться привычной перевозкой контрабанды, когда в дверях таверны появилась очень странная троица.

__________________________________________________

4. Каперы (корсары, приватиры) - частные лица, которые с разрешения верховной власти воюющего государства использовали вооруженное судно с целью захватывать торговые корабли неприятеля, а в известных случаях - и нейтральных держав.

4. ЗУЗАННА. МОГИЛЬНАЯ ВОРОВКА

Кладбище было старым и заброшенным: могильные холмики заросли травой и низким колючим кустарником ежевики; тесно натыканные надгробные плиты, покрытые трещинами и сколами перемежались безголовыми статуями святых, молитвенно сложивших мраморные ладони на груди. Тут и там из земли торчали покосившиеся деревянные столбики с прикреплёнными к ним полусгнившими тележными колёсами - знаками того, что похороненные под ними люди при жизни поклонялись Всепрощающему.

Эти колёса и статуи появились здесь гораздо позже - уже после раскола Империи, когда культ Всепрощающего потеснил почитавшийся ранее культ Упоргорийского Пантеона и привёл к череде кровавых религиозных войн.

Со внутренних сторон в ободья колёс были вбиты широкие кованные клинья, ржавые острия которых хищно торчали наружу. Они должны были символизировать золотые шипы на колёсах небесной квадриги [5], запряжённой четвёркой штормовых коней, в которой Верховный Зодчий ежедневно облетал окрестности своих земных и небесных владений. На одном из этих шипастых колёс Верховный впоследствии колесовал своего непокорного сына за то, что тот даровал людям всепрощение в час Последнего Суда.

Согласно преданию, Верховный Зодчий, которому дана была власть распоряжаться движением светил и людскими судьбами, уступил последнюю прерогативу своему единственному сыну Осуду, достигшему того возраста, когда он уже мог занять своё место в Небесном Пантеоне. С этого дня Осуд волен был менять судьбы людей по своему усмотрению, воздавая праведникам и наказывая грешников.

Подойдя к своим новым обязанностям ответственно, Осуд спустился с Упор-горы на землю и пятьдесят лет прожил среди людей, отказавшись на это время от всех своих божественных способностей. Через пятьдесят лет он сбросил с себя человеческую личину и вновь вернулся пред очи своего отца и Семерых Великих.

"Я долго прожил среди людей и многое понял о них, - медленно произнёс он. - Я жил среди грешников и праведников, среди честолюбцев и бессребреников, среди разбойников и святых. И я узрел, что грешники уже наказаны самими собою за дела свои, ибо последствия неблаговидных поступков всю жизнь преследуют их, терзая душу и изнуряя плоть. Праведники же, даже находясь в нищете и телесной немощи, пребывают в спокойствии душевном и единением с миром и собой в благодарность за сотворённое ими добро".

Слушал Верховный Зодчий слова возлюбленного сына своего, слушали с ним и Семеро Великих - и дивились они речам его.

"А по сему, - продолжил Осуд, возвысив голос свой. - Я решил ниспослать прощение всем людям, что жили, живут и будут жить на свете, отныне и до Последнего Суда!"...

А потом был отцовский гнев, проклятие Семерых Великих, требование изменить свою волю, отказ, колесование, изгнание их Небесного Пантеона и прочие религиозные бредни.

Зузанна покачала головой (словно дивясь: как можно верить в подобную чушь?) и обвела взглядом неровные ряды каменных надгробий, настырно лезущие в луч света, отбрасываемый небольшим масляным фонарём, закрытым с трёх сторон плотными кожаными шорами.

На большинстве надгробий была выбита восьмиконечная звезда, вписанная в правильную окружность - символ старой веры. Этим надгробиям было не менее четырёхсот лет и Зузанна не ожидала что-либо найти под этими сырыми, покрытыми мхом памятниками седой старины: поколения мародёров давно вытащили всё ценное, что могло там храниться. В могилах, увенчанных колёсами и статуями тоже вряд ли найдётся что-нибудь ценное - поклонники Всепрощающего редко украшают тела своих мертвецов.

Но ей и не нужны были те безделушки, которые порой можно найти в старой могиле - её интересовало нечто совершенно иное.

Было видно, что никто не бывал на этом кладбище уже очень и очень давно. Зузанна даже пожалела, что припёрлась сюда ночью, потратив почти весь день на ненужные наблюдения за перемещениями местных поселян.

Она быстро шагала, ступая истёртыми подмётками высоких ботфортов прямо по вросшим в землю могильным плитам и давно просевшим земляным холмикам старых захоронений. Кусты ежевики коварно цеплялись за фалды длиннополого коверкотового сюртука, жёлтое пятно света от её фонаря плясало на грубой каменной кладке невысокой кладбищенской стены.

Зузанна поводила лучом, ища тёмную кляксу пролома, и уверенно направилась прямо к ней. Она легко протиснулась в узкую щель, слегка задев стену широкими полями шляпы в форме усечённого конуса с тусклой оловянной пряжкой на лбу.

Подрегулировав высоту фитиля, чтобы фонарь светил ярче, Зузанна медленно пошла вдоль стены, напряжённо вглядываясь себе под ноги, и вскоре нашла то, что искала. Это был неровный ряд почти совсем сравнявшихся с землёй могильных холмиков, лишённых даже намёка на какие бы то ни было надгробия.

Именно это захоронение она и искала: колдунов, одержимых, проклятых, казнённых преступников и самоубийц всегда хоронили за кладбищенской оградой.

Зузанна поставила фонарь на землю и потёрла озябшие пальцы рук.

Самоубийцы, одержимые и преступники её сейчас не интересовали: она искала могилу известного колдуна, жившего в этой глуши в конце позапрошлого века, и по сведениям, почерпнутым из весьма достоверных источников, похороненного на этом самом кладбище.

В захоронении было пятнадцать могил. Зузанна направила луч фонаря так, чтобы он освещал их все и принялась тщательно осматривать.

Только с первого взгляда казалось, будто на всех могилах царит одинаковое весеннее разнотравье - при внимательном осмотре стало заметно, что три из них обильнее прочих поросли колючей травкой-краснопёркой.

Существует легенда о том, как однажды святой Йохан, пропалывая монастырский огород, порезал палец об острый листочек этой травки и так осерчал, что проклял её, разрешив ей отныне расти только на окаянной земле.