Но все теперь поняли, как на самом деле обстояло дело.
И беременность не была единственным сюрпризом от Шанталь, уготованным ему. Второй — был еще более разрушительным.
— Поэтому что мы здесь делаем? — спросила Лиззи, переходя к следующей вазе. — Все это на самом деле меня не касается.
— Тогда почему я не остался с ней? — он наклонился вперед. — Давай все выясним до конца, так почему я не остался с ней, почему уехал почти на два года? И если я хотел бы ребенка от нее, почему она не забеременела еще раз, после того как потеряла первого?
Лиззи отрицательно покачала головой и уставилась на него.
— Какую часть «все это меня не касается», ты не в состоянии понять?
И он двинулся на нее.
Как и в их первый поцелуй в саду, в темноте, в летнюю жару, он утратил контроль над своими эмоциями, как только опустился на ее губы, настоящий инстинкт ничего больше, он собирался бороться: минутой назад они спорили, следующую минуту он метнулся к ней, сократив расстояние, схватил за затылок и жадно поцеловал.
И, как и прежде, она ответила ему.
С ее стороны не было страсти, и он был чертовски уверен, что для нее соединение их губ было ничем иным, как продолжением конфликта, словесной перепалкой, происходящим невербальным общением.
Лейну было все равно. Он брал ее таким способом, каким мог получить на данный момент.
10.
Это была, конечно, совершенно дурацкая идея.
Лиззи ответила на поцелуй Лэйна, который словно воронка всосал в себя два года гнева, разочарования и боли. И черт бы его побрал, но Лейн пах бурбоном, безрассудством и первородным сексом, и ей это нравилось.
Она скучала по этому.
И это заставляло ее еще больше злиться. Она хотела сказать, что это было ужасно — против ее воли, с применением силы.
Все это было неправильно. Она просунула язык в его рот, и вцепилась пальцами в его плечи, и именно она, храни ее Господь, притянула его к себе, их тела были настолько близко прижаты друг к другу.
Она даже почувствовала его эрекцию.
Его тело не изменилось, пока они были в разлуке, те же жесткие мышцы и длинные ноги. И он поцеловался так же, как и прежде — грубо, жадно, несмотря на то, что был воспитан джентльменом. И тепло, разливающееся между ними превращалось в жар.
Что еще могло бы быть хуже? Воспоминания… они вместе, кожа к коже, напряжение, движения, похороненная боль и ощущение от его предательства под лавиной эротические воспоминаний.
На долю секунды, она вдруг поняла, что собиралась заняться с ним сексом прямо здесь и сейчас.
Да, чтобы показать ему, что она говорит серьезно.
Реальный момент Глории Стайнем. (Американская журналистка, общественный и политический деятель, лидер феминистских движений, в 60-х и 70-х — активная участница Движения за освобождение женщин (Women's Liberation Movement). Как известная писательница и политический деятель, Стейнем стала основательницей множества организаций и проектов. Кроме того, она – обладательница многих наград и почетных званий.)
Что-то опрокинулось на столе и разбилось в тишине, затем послышался всплеск и ее бедра испытали шок от холодной воды. Вскочив, она оттолкнула его с такой силой, что он оступился и упал назад, приземлившись на кафельный пол.
Она подняла руку и вытерла рот.
— Какого черта ты делаешь!
Глупый вопрос. Больше похоже, что делала она.
Он поднялся на ноги.
— Я хотел поцеловать тебя с тех пор, как вернулся.
— Чувство не взаимно…
— Полное дерьмо, — он потянулся за своим стаканом и сделал глоток. — Ты все еще хочешь меня…
— Убирайся!
— Ты выгоняешь меня из моей собственной оранжереи?
— Или уходишь ты или я, — сорвалась она, — и эти цветы сами не пойдут, чтобы очутиться в этих вазах. Ты же не хочешь, чтобы половина столов были пустыми на вечеринки Дерби?
— Меня не волнует, что на них будет. И эта чертова вечеринка тоже. И все это…, — он махнул рукой, возможно, было бы более убедительно, если бы он не держал стакан с бурбоном в руке, который производила его семья. — Я оставил все это, Лиззи. Я действительно сделал так.
Мотрин. Вот что ей нужно.
Поменьше находится рядом с ним, и побольше принять обезболивающего.
— Я сдаюсь, — пробормотала она. — Ты выиграл, я ухожу.
Она отвернулась, он схватил ее и повернул к себе лицом, прижав вплотную к своему телу. Именно тогда она заметила, насколько старше он выглядит, по сравнению с тем, когда она видела его в последний раз. Его лицо заострилось, взгляд стал более циничным, и морщинки в уголках глаз стали глубже.
К сожалению, от этого он стал выглядеть еще более привлекательным.
— Никакого дерьма с Шанталь не было, о котором ты думаешь, — сказал он мрачно.
— Даже если бы была хотя бы половина…
— Ты не понимаешь.
— Я была влюблена в тебя, — ее голос дрогнул, она попыталась оттолкнуть его. — Я не думала, что мы поженимся, но не предполагала, что ты пойдешь к алтарю с другой, кроме того, которая оказалась беременной… и произошло это, пока ты был со мной.
— Я порвал с ней, Лиззи. Прежде чем вернулся сюда в апреле, я сказал, что все кончено.
— Это не верность, это было…
— Я три месяца с ней не встречался, Лиззи. Ну, посчитай сама. Накануне вечером я приехал домой на мамин день рождения в конце марта, и это был последний раз, когда я виделся с Шанталь. Ты и я... Мы были весь май, в конце июня я узнал о ее беременности. Если ты вспомнишь, я не оставлял Истерли все это время. Ты знала, где я был каждую ночь и днем, потому что я был с тобой рядом. — Он смотрел на нее сверху вниз. — Три месяца мы были вместе. Не два месяца, не один. Три, Лиззи.
Она обхватила свою лицо руками, борясь с логикой.
— Пожалуйста, прекрати.
— Прекратить что?
— Повторять мое имя. Это придает тебе иллюзию правдивости.
— Я не вру. И я хотел сказать тебе это в течение двух лет, — он снова выругался. — Еще больше, но я не хочу углубляться в это. Это не влияет на то, что происходит между нами.
Прежде чем она приняла осознанное решение, чтобы присесть, она обнаружила, что уже сидела на кресле на колесиках. Уставившись на свои руки, согнула пальцы, чувствуя скованность в суставах и почему-то вдруг вспомнила идеально ухоженные, гладкие руки Шанталь, не испещренные линиями жизни на ладонях. Она же была полной противоположностью ей. Ее руки были руками труженицы, поцарапанные шипами роз и с грязью под ногтями, которую она уберет только, когда окажется дома сегодня вечером, покрытые веснушками, от копания на солнце без перчаток… и она была абсолютно уверена, что на пальцах не красовались бриллианты в миллион долларов.
— Я женился на Шанталь в здании суда после того, как ты бросила меня, — резко сказал он. — Ребенок не виноват и не должен расти без родителей, я не собирался делать что-то подобное со своим ребенком… независимо от того, какие чувства я испытывал к его матери. Мне пришлось уехать из города. Брак с Шанталь всего лишь назывался браком, поэтому я отправился на север в Нью-Йорк и остановился у своего приятеля из Университета Виргинии. Прошло совсем немного времени, и Шанталь позвонила и сказала, что потеряла ребенка.
Горечь в его голосе понизила его тембр, заставив глухо произносить слова, она едва могла их расслышать.
— Она не любила меня, — пробормотал он. — Не тогда, не сейчас.
— Как ты можешь так говорить, — услышала Лиззи себя.
— Поверь мне.
— Похоже, она очень рада, что ты вернулся.
— Я вернулся сюда не из-за нее, и я ясно дал это понять. Эта женщина способна привязаться только к источнику дохода.
— Я думала, что у нее есть свои деньги.
— Ничто по сравнению с моими.
Да, она могла себе представить — это было действительно правдой. Существовали европейские страны с меньшим годовым доходом, чем Брэдфорды.
— Ты любовь всей моей жизни, будешь ты со мной или нет, — она в шоке смотрела на него, он просто пожал плечами. — Я не могу изменить того, что случилось, и я знаю, нет пути назад... единственное, что я прошу — не поддавайся тому, что ты видишь, иногда это значит совсем другое, хорошо? Ты провела только десять лет с моей семьей, я же был с ними и людьми, которые окружают нас, всю жизнь. Вот почему ты мне нужна. Ты настоящая. Ты не такая, как они и это очень, очень хорошо.
