Джессика открыла глаза.

— Хочешь услышать, какой ты потрясающий любовник?

Глаза Николаса угрожающе потемнели, как будто черные тучи закрыли луну на полуночном бархатном небе. И Джессике вдруг стало страшно.

Николас пристально наблюдал за ней, и от него не укрылось ее настроение. Его бесило собственное бессилие. Еще несколько минут назад они были предельно близки с этой женщиной, и вот она снова пытается отгородиться от него. Он знал только один способ к сближению: предельная честность и искренность. Пусть даже сейчас это может привести к не самому приятному разговору.

— Речь идет не о том, какой я крутой и как я доставил тебе удовольствие. Просто мы были вместе в этом огне. Ты и я. Мы прошли через это пламя вместе.

Да. А теперь это пламя иссякает. И погасила его Джессика. Своим дурацким вопросом, исполненным неоправданной горечи. Джессику терзали самые противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось, чтобы это слепящее пламя вспыхнуло с новой силой, а с другой, ей нужно было восстановить свой защитный барьер. Иначе она просто не выдержит такого накала. Она давно отвыкла от таких бурных чувств и боялась сгореть в этом пламени.

— Ты замечательный любовник!..

Джессика и сама не знала, как у нее вырвались эти слова. Она понимала, что обижает Николаса. Но слова уже были сказаны.

Какое-то время он просто молчал, глядя куда-то в сторону, а когда заговорил, голос его был исполнен такого леденящего холода, что Джессику пробрал озноб:

— И для тебя это совсем ничего не значит? Только хорошая техника?

Он повернулся к Джессике, но взгляд его оставался абсолютно непроницаемым. Джессика отвела глаза, однако Николас взял ее лицо в ладони и повернул к себе, так что ей волей-неволей пришлось смотреть на него.

— Джессика?

Он видел лишь настороженность и стремление защищаться. Николас отпустил ее лицо и отвернулся.

— Чего ты от меня хочешь? — Глаза у Джессики потемнели от ярости. — К чему все эти расспросы? Что ты желаешь от меня услышать, Николас? Что ты — первый мужчина, с которым я легла в постель за последние три года? — Джессика понимала, что ей не стоит всего этого говорить, но ее уже несло. — И что теперь, когда мы с тобой переспали, я позволю тебе войти в мою жизнь на правах того, что ты меня возбуждаешь? Ты — один за все эти три года…

Николас не дал договорить. Он сжал ее в объятиях и запечатал ей рот поцелуем. У Джессики перехватило дыхание. Этот жаркий и властный поцелуй перевернул всю ее душу. Страсть, вложенная в него, прожгла до самых сокровенных глубин. Она словно опустошила ее, завладела ею и подчинила себе.

— Я тебе не оставлю выбора, — пылко прошептал он, оторвавшись от ее губ.

Джессика ударила его кулаками в грудь.

— Черта с два ты мне не оставишь выбора.

Кажется, она ударила больно. Николас поморщился. Так тебе, злорадно подумала Джессика. Она действительно злилась на него — за то, что он и правда не оставлял ей выбора, хотя бы уже только тем, что был сейчас рядом, а в ее мыслях — всегда.

Николас схватил ее за запястья и завел руки за спину, потом навалился на нее всем весом, не давая пошевелиться. У нее оставалось единственное оружие. И Джессика что было сил впилась зубами в его плечо.

Николас дернулся и приложился губами к ее груди. Но вовсе не для игривого или страстною поцелуя. Джессика взвыла от боли. Когда Николас отнял губы, на груди у Джессики остался синяк. Она снова забилась, пытаясь вырваться. Но Николас держал ее крепко.

— Ну ладно, хватит. А то тебе будет больно.

Джессике пришлось признать свое поражение.

— Я тебя ненавижу, — будничным голосом проговорила она. Без злобы, без раздражения, вообще безо всякого чувства. Николас только дернул щекой.

— Нет, ты меня не ненавидишь.

Постепенно Джессика начала приходить в себя. Хотя злость еще оставалась. Она никуда не ушла. Сейчас достаточно было малейшей искры, чтобы пламя ярости вспыхнуло с новой силой.

— Чтоб тебе провалиться! — Глаза ее блестели от слез бессилия. Но Джессика решила, что скорее умрет, чем позволит Николасу увидеть, как она плачет. — Все эти три года я убеждала себя, что довольна своей жизнью. И я действительно была довольна. Пока не появился ты.

И не нарушил ее душевный покой, которого она добилась с таким трудом, который так ценила.

Николас осторожно протянул руку и ласково провел пальцами по губам Джессики.

— Зачем ты терзаешь себя?

Его участливые слова отозвались в ее сердце тупой болью. Она отодвинулась к самому краю кровати.

— Я тебя не звала, — беспомощно проговорила она. — Это неправильно. Несправедливо!..

— Но это правда.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Безжалостные слова. Джессика встала с кровати, надела халат и решительно завязала пояс.

Николас даже не пошевелился. Он просто лежал и смотрел на нее — пристально, испытующе, проникновенно. Эта его невозмутимость окончательно вывела Джессику из себя. Глаза у нее потемнели от ярости.

— Одевайся и уходи!..

Интересно, думал Николас, ей когда-нибудь говорили о том, какая она красивая, когда злится? Волосы в беспорядке рассыпаны по плечам, щеки пылают, глаза горят… Сейчас Джессика напоминала ему разъяренную тигрицу — грациозную, необузданную.

Он встал и неторопливо оделся.

— Я живой и настоящий, — тихо проговорил он, не сводя глаз с Джессики. — Подумай об этом, прежде чем я уйду. Если ты меня выгонишь, мы с тобой потеряем что-то такое, о чем потом оба будем жалеть. А ведь все могло быть так хорошо…

— Это шантаж, — процедила Джессика сквозь зубы. — Эмоциональный шантаж.

— Нет, — спокойно отозвался Николас. — Это простая констатация факта.

— Ты пытаешься навязать мне свою волю, — с горячностью проговорила Джессика. — Давишь на меня. А это нечестно! Запрещенный прием.

— Думаешь, я не понимаю, как тебе сложно расстаться со своим прошлым? — теперь его голос звучал жестко и непримиримо. — Думаешь, не знаю, как ты боишься сближения с мужчиной… как боишься открыть свое сердце из опасений, что тебе сделают больно?

Джессика вызывающе запрокинула голову.

— Это называется самосохранением. Эмоциональная защита…

— Ты так думаешь? А мне кажется, что это, наоборот, саморазрушение. Когда человек сам обедняет себя. Сам себя ограничивает. — Николас понимал, что теперешний разговор — это, может быть, самый важный разговор в его жизни. — Но каждый решает сам за себя. Если ты решила запереть себя в стеклянной башне, ну что ж… Будь счастлива. Если сможешь…

Джессике вдруг стало страшно. Неужели Николас прав, и она действительно не живет, а поддерживает видимость жизни, закрывшись в своем коконе. В стеклянной башне… Действительно, пугающий образ. Башня, где ты совсем одна. Куда нет доступа никому. Где ты существуешь в абсолютной пустоте. Где ничто тебя не задевает. Где ты — наблюдатель, а не участник великого действа под названием Жизнь.

Неужели ей нужно именно это? Неужели она сама этого хочет?

— Каждый раз, когда я делаю шаг тебе навстречу, ты заставляешь меня сделать еще один шаг. — Голос Джессики едва не сорвался на крик. Она подняла руку, но тут же беспомощно уронила ее. — А я ведь даже не знаю, куда мы идем.

Николас подошел к ней и встал на расстоянии вытянутой руки.

— Я хочу, чтобы у нас было все. Чтобы ты мне разрешила всегда быть с тобой. Чтобы ты стала моей женой. И чтобы мы были вместе всю жизнь.

Джессика вдруг побледнела.

— Это не может быть правдой. Нет!

— Почему? — мягко спросил Николас, но за этой мягкостью таилась решимость и сила, с которыми нельзя было не считаться. — У меня еще не было женщины, к которой я испытывал бы то, что испытываю к тебе. И вряд ли когда-нибудь будет.

Джессика задумалась, лихорадочно подбирая правильные слова.

— Но это еще не причина…

— А любовь — это достаточная причина? — перебил ее Николас.

У Джессики перехватило дыхание. Любовь?

— Однажды я уже любила… И когда потеряла любимого, это был сильный удар. Убийственный!..