Их потянуло вниз и наружу, протащило задами и лицами по холодным податливым стенкам выгрузного шлюза, а потом выкинуло в вихрящуюся мглу невесомости.
Там было абсолютно темно и очень, очень холодно. Жак предусмотрительно закрыл голову руками, когда его волокло через шлюз, но выбросил их вперёд, как только почувствовал, что он уже в пещере. Болезненное, неприятное столкновение. Он отскочил от каменной стены, словно мяч, пытаясь погасить собственную скорость. Обнаженная кожа коснулась обнаженного астероида – мистический момент сродни тому, что запечатлен на куполе Сикстинской капеллы[4], ибо к здешнему куполу притронулись впервые с тех пор, как он воплотился из пыли и льда. Ухватиться было не за что, конечно, и, хотя пальцы Жака отчаянно цеплялись за камни, он не смог удержаться на месте. Ему, безногому, приходилось труднее, чем остальным. Воздух в пещере клубился и бурлил, Жака швыряло из стороны в сторону. Его накрыло чувство дезориентации, чудовищной дезориентации; в густой тьме этого места, лишенного света, его уши наполнились белым шумом и болью. Он полетел спиной вперёд, с громким хлопком врезался в какую-то неподатливую жесткую поверхность и понёсся в обратную сторону.
Вот что происходило: «Маринатор» закачал в пещеру достаточно воздуха, чтобы поднять давление до нормального уровня, и теперь запечатывал последнее отверстие в герметичном куполе. Жак был в грузовом отсеке во время шести предыдущих повторений этого сценария и знал, что сейчас испытывает корабль – прикованный к клейкой мембране тем самым рукавом, через который подавался герметик, содрогающийся от потока газов, что изливались сквозь уменьшающуюся дыру прямо в заполненную воздухом полость. Их семёрка, связанная, сидела в том самом грузовом отсеке, заполненном узниками, а «Марина-тор» дёргался и подпрыгивал, пока наконец не успокаивался, отцеплялся, не ложился на новый курс и улетал прочь. Они сидели рядом с тридцатью пятью другими, когда это происходило; потом с двадцатью восемью, и с двадцатью одним, и с четырнадцатью, и теперь пришел их черёд. Грузовой трюм «Маринатора» опустел, и, когда утихнут вибрация и дрожь, когда всё будет надёжно запечатано, судно развернётся, чтобы направиться обратно к 8 Флоре.
Ни один космический корабль не пройдёт мимо этого места на протяжении одиннадцати лет.
Когда кто-нибудь наконец-то сюда вернётся, он увидит одно из двух. Либо они будут живы, а работа сделана; либо они будут мертвы, а работа не сделана. Не исключено, что семерым заключенным (или той их части, что выживет) удастся превратить внутреннее пространство астероида в вереницу помещений, пригодных для жизни, – или, быть может, они сделают из него одно большое помещение, а синтез-ячейку пристроят в центре, чтобы она светилась, как солнце; не исключено, что они соорудят подобие пчелиного улья или запутанный лабиринт туннелей.
Если они – кто-то из них – ещё будут живы, гонгси их заберёт. В подобных случаях выжившие униженно рассыпались в благодарностях и спешили забраться на борт тюремного корабля. Очень редко выжившие, привыкнув к астероиду, как к собственному дому, пытались сопротивляться – прятаться от спасательной команды и даже драться. Но в подобной маловероятной ситуации им не разрешали остаться, поскольку астероиды представляли большую ценность для гонгси в незанятом виде. Высадить уборщиков, вставить окна, передвинуть каменюку на более привлекательную орбиту и продать. Выгодное вложение средств. А заключённые? Освободить, отправить обратно в какую-нибудь дыру, коих много в Системе Улановых.
На волю.
Но сначала надо было выжить. Превратить заполненный воздухом закуток размером с комнату, расположенный под поверхностью заледеневшего астероида, в пространство, где семь человек смогли бы продержаться десять с небольшим лет. Это им предстояло сделать самостоятельно, без внешней помощи или руководства, используя то скудное снаряжение, которое гонгси, озабоченная лишь собственной выгодой, соизволила предоставить. Это была простая и, без сомнения, элегантная (как же любят это словечко в корпорациях) бизнес-модель. Их гонгси была одной из четырёх, занимавшихся подобной деятельностью; её название – именовалась она, так уж вышло, «Даюрен» – не представляло особой важности. Она выиграла конкурс на распоряжение осужденными преступниками, предложив наименьшие затраты из расчета на одного правонарушителя. Такой подход позволял извлекать наибольшую прибыль из ситуации.
Так устроен мир. Так было всегда.
Конечно, семёрка заключённых ни о чём подобном не думала. Для каждого из них границы мира теперь жестко определялись кровотоком в яремных венах. Отчаянное стремление выжить поглотило всё. Оглушительный грохот, резкая пороховая вонь, горсть песка, брошенная в лицо. Жак закашлялся и не смог остановиться. Но царивший вокруг бедлам не помешал ему спросить себя: велико ли это пространство? Невелико. Долго ли здесь протянут семь человек, которым нужен пригодный для дыхания воздух? Недолго.
Чей-то запыхавшийся голос во тьме:
– Свет… быстро… свет или мы все покойники!
Жак снова отскочил от стены, ударился головой и ринулся вперёд. Раскинув руки, он вцепился в выступ скалы и прижался к нему со всей силой, на какую был способен. Замерев, он поначалу мог только моргать – моргать и кашлять. Темнота была непроницаема; камень, к которому прильнуло его тело, казался убийственно холодным.
– Зажгите свет! – заорал кто-то неузнаваемым голосом. – Иначе…
И стал свет. Желто-белая полоса озарила всю узкую камеру дымчатым, тускловатым свечением. У Жака защипало глаза; впрочем, причиной тому могла быть и по-прежнему клубящаяся пыль.
Жак все моргал и моргал. Теперь он мог разглядеть своих товарищей по несчастью – кто-то уже держался на одном месте, кто-то всё ещё продолжал крутиться. Светошест нашел и включил Давиде – он, как сразу заметил Жак, проявил изобретательность, втиснув эту штуковину в угол между двумя стенами и крепко за неё ухватившись, чтобы закрепиться. Пространство, в котором они находились, и в самом деле было небольшим. По клину рябой чёрно-серой скальной породы сверху и снизу, постепенно сужающемуся и оканчивающемуся тупиком. В той части пещеры, что раньше была открыта, виднелся новый красно-коричневый потолок из пермогерметика, чуть заметно подрагивающий из-за движения воздуха. В голову Жаку пришла в точности та же мысль, что и всем остальным: «Нам предстоит выживать здесь на протяжении одиннадцати лет. У нас есть светошест и кучка снаряжения, которую в любом „Марте“ можно купить за пару сотен кредитов, и со всем этим мы, семеро мужчин, должны как-то протянуть четыре тысячи дней». Это казалось попросту невозможным. Конечно, Жак знал – они все знали, – что у многих заключённых всё получалось, ведь бизнес-модель гонгси всецело зависела от этого, на самом-то деле. Но бизнес-модель гонгси учитывала и процент смертности среди узников, поскольку почти в каждом случае оставленное им снаряжение можно было забрать, и даже в случае гибели заключённых плата за каждого из них, полученная от улановских полицейских чиновников, с лихвой покрывала затраты на перевозку и всякие мелочи. Конечно, если они выживали и делали из астероида годную для продажи собственность, гонгси получала куда большую выгоду. Но у неё не было стимула помогать. Жака интересовал только один вопрос: если они и впрямь выживут, то сохранят ли рассудок? С другой стороны, этот вопрос казался не очень важным по сравнению с неизбежной смертью.
Впервые в жизни потеряв доступ к своему бИту Жак не мог получить точные цифры – сколько заключённых погибло, не дожив до конца тюремного срока? А сколько было случаев, когда умирали все семеро? И сколько подобных смертей случилось в первые же часы после того, как их сбрасывали с корабля?
Они все думали об этом. Одиннадцать лет в среде, по враждебности превосходящей все мыслимые пределы, в полной зависимости от собственных ресурсов, без малейшей надежды на помощь. Тюрьма из камня, отгороженная от остального человечества миллионами миль вакуума по всем направлениям. Одиннадцать лет! Их единственным спасением было выдержать весь одиннадцатилетний срок, молясь, чтобы гонгси к его исходу не забыла о своих узниках, была всё ещё в деле и имела достаточный стимул, чтобы прибыть за выдолбленным каменным шаром.
