Джу хотела уронить хотя бы звук о помощи, но мальчишка совсем не собирался ей помогать. Коротко взглянув на ее бледное лицо, он ухватился за ручку сумки в руках девочки и рванул на себя, но отобрать желаемое не удалось, потому что маленькие пальчики так сильно ухватились за ткань, словно не просто держали ее, а приросли намертво.

Незнакомец удивленно опустил голову, замечая, что ладони Джу сильно дрожат, а когда перевел взгляд на лицо, то наконец понял, что ей явно нехорошо. Губы покраснели и опухли оттого, что девочка их покусала, глаза наполнились слезами, а лицо превратилось в белую маску с изображением безграничного страха.

Неимоверным усилием она оторвала одну ладонь от сумки и защелкнула пальцы на запястье мальчишки, с мольбой глядя ему в глаза. Ей хотелось прохрипеть: «помоги», - но слова будто застряли в горле, а звуки исчезли. Он с ужасом уставился сначала на девчонку, а потом на свою руку и попытался вырваться, но бесполезно.

Дверь магазинчика рядом с ними протяжно скрипнула, и мальчик увидел суровое лицо женщины средних лет. Ее волосы были собраны в типичный пучок, а вокруг тонких губ уже образовались морщины, придавая лицу строгости. Различив в ней особу, явно относившуюся к странной девчонке, он снова рванулся, но опять тщетно, потому что мелкая очень крепко вцепилась в него.

- Ах ты мелкий воришка! – заскрипела неприятным голосом женщина и довольно прытко для своего возраста двинулась к ним. Она заметила, что рука мальчишки все еще держалась за ткань сумки, и он мысленно хлопнул себя по лбу за собственное тугодумство. Девочка перед ним все еще дрожала, но, кажется, уже начинала приходить в норму, потому что краска вернулась к лицу, глаза перестали слезиться, а хватка постепенно слабела.

- Молодец, Джу! Я уже давно приметила этого воришку, он обчистил немало карманов! – похвалила ее няня и перехватила запястье мальчика, потянув его на себя. – А теперь ты поедешь с нами и ответишь за свои злодеяния!

Девочка виновато посмотрела на ошарашенного незнакомца и быстро сглотнула, отводя взгляд в сторону. Сердце понемногу успокаивалось, а страх уходил, как каждый раз, когда рядом снова появлялись люди. Однако этот покой будет храниться в ней ровно до следующего утра, когда она проснется, а рядом никого нет, и тогда ей придется очень быстро одеться и выскочить из комнаты, чтобы увидеть хоть одно знакомое или незнакомое лицо. В другом же случае есть вероятность потерять сознание от нехватки кислорода, да вот только найдет ли ее потом кто-нибудь?

Няня снова ничего не заметила, и снова Джу никто не поверит. Кроме отца, с которым в последнее время почти невозможно встретиться из-за его дел по работе.

Их семья была хорошо обеспечена благодаря наследству, переданному родителями матери. Джу, сколько себя помнила, всегда находилась под давлением постоянного достатка, что помимо обычной жизни навязывал ребенку трудные будни, наполненные обучением всему, что должны знать аристократы.

Отец всегда говорил, что когда она вырастет, ей придется вести дела одной или же доверить мужу. Но тем не менее, ей обязательно нужно знать все, что положено воспитанной леди, которая позже обязана стать светской львицей в богатом обществе аристократов. Поэтому день за днем для нее проходил в сплошной зубрежке, чтении, игре на пианино и все возрастающей куче ненужных занятий, от которых порой хотелось выть волком. Но по крайней мере, она очень редко бывала одна, хоть и в обществе злобной няни и строгих учителей.

В школе Джу сильно недолюбливали, потому что считали ее слишком навязчивой. Она всегда пыталась найти общий язык с остальными, искала друзей, лишь бы не знать одиночества, и за это ее еще больше отталкивали.

Позже, лежа в кровати, она обнимала себя за плечи и плотно закрывала глаза, пытаясь убедить саму себя, что за дверью стоит ее друг. Пусть это и обычный охранник в черном чопорном костюме, которому был дан приказ ни за что не выпускать госпожу из комнаты ночью. Это хоть ненадолго создавало тонкую иллюзию покоя, позволяя девочке заснуть и не задыхаться от страха быть брошенной.

Аутофобия – так называлось ее проклятие, возникшее после гибели старшего брата. Она все еще помнила его ласковую улыбку, похожую на солнце, что греет каждое утро, отдавая свое тепло каждому из людей. Он был добр и справедлив, все любили его и прощали, если ошибался. Казалось бы, все, что брат говорил, пропитано добродушием и надеждой, которая поселялась в других.

Джу безумно любила родственника, она следовала за ним по пятам, засыпала под колыбельные, льющиеся из его уст. А объятия брата были теплые-теплые, почти такие же как у матери, которая так мало уделяла ей своего времени и так много отдавала его ненужным делам.

Жизнь ведь намного ценнее всего остального. Каждая секунда – это дар, который человек растрачивает на амбиции своего разума. Он тратит его на бумажки, чтобы жить хорошо, и порой так трудно свыкнуться с мыслью, что судьба человека подобно птице заключена в эту клетку обязанностей перед остальными. Почему нельзя все поделить поровну и просто жить? Почему каждый должен бороться за место под солнцем? Почему жизнь так несправедлива к тем, кто не знает, что такое обычный хлеб, и питается вываренными зернами, собранными с грязных опустевших базарных улочек после долгого рабочего дня?

Ее разрывало от боли, от обжигающих слов, от ядовитых воспоминаний.

Говорили, что брат разбился из-за дождя. Просто дорога стала скользкой, и он не справился с управлением, слетев с обрыва. Машина не подлежала ремонту, она была разбита всмятку, а тело… Тело прятали под черной тканью, объясняя все тем, что детям не положено видеть подобные ужасы. Тогда Джу туманно все воспринимала, ее давили слезы, хотя она не понимала отчего. Просто потому что сказали, что брат никогда не придет, что теперь ей придется засыпать одной.

Девочка помнила громкие всхлипы, напоминающие страшную музыку, расползающуюся в голых стенах их огромного дома подобно мертвым теням, готовым задушить своими черными пальцами. И они душили, они чувствовали горе, подкрадывались и делали еще хуже.

Джу видела, как впервые до беспамятства напился отец и как впервые ударил мать, крича, что ей стоит прекратить грезить об умершем сыне. Что помимо него есть и другие люди и что она жалкая эгоистка, которая предпочла запереться на все замки своей души.

Увидев это, она задрожала, а вернувшись в комнату, горько расплакалась. Ее детское сердце обливалось кровью, а сознание давилось в тисках реальности. Его нет и больше никогда не будет.

А потом, спустя пару месяцев, тяжело заболела и мать. Она напоминала призрака, бледного и лишенного всяких сил. Одно название: женщина. Худые стекшие руки, впалые щеки, туманные глаза и еле-еле светящаяся улыбка, которая вскоре потухла навсегда.