— Вас двое? — спросил.

— Да, товарищ… — испугался Эгамов.

— В таком случае идемте. — Он вышел из машины. — Двое одного не ждут…

Направляясь к зданию, Мавлянов продолжал:

— Хорошо, что вы приехали. Нуров рассказывал, что среди гаждиванцев есть и такие, кто возражает против присоединения к колхозу. Может быть, соображения таких людей резонны. Вот и выложите их.

Растерявшись, Эгамов сразу и не заметил, как отстал от них командир. Потерялся в толпе, которая хлынула из обкома после совещания, среди людей с портфелями.

— Уважаемый товарищ. — жалобно проговорил он, показывая на Бекова.

Мавлянов поднялся на самую верхнюю ступеньку и обратился к людям с портфелями:

— Товарищ! Пропустите гаждиванца… Да, да, этого, в кителе.

Приказ был понят, люди расступились, и Беков долго и мрачно шел мимо молчаливых рядов.

Мавлянов нажал кнопку на стене, отодвинулись шторы, и они увидели большую квадратную доску с контурами рек, дорог и полей.

Красивая была доска, разноцветная. Эгамов, осмелев, потрогал ее — не то гранит, не то подделка под гранит.

Сначала загорелась крупная надпись: ««Карта-макет области» А потом помельче: «Подарок членов кружка «Умелые руки» Дворца пионеров областной партийной конференции»

Еще больше поразился Эгамов, когда Мавлянов нажал вторую кнопку и на макете замигало, заиграло множество лампочек разного калибра: от крошечной, для карманного фонаря, до крупной, шестидесятисвечовой.

Самая крупная, где-то посредине, била в глаза ярким светом, и Эгамов понял, что это главный город. А все, что разбросано вокруг в беспорядке, — просто города, городишки, районные центры и рабочие поселки.

«Как красиво представили пионеры землю нашу, как хорошо и чисто! Какая прелесть смотреть на мир их детскими глазами! Но пусть, пусть видят так дети наши. Пусть ничто не омрачает их, наших маленьких граждан», — думал Эгамов.

Беков, наоборот, сидел равнодушный, подавленный. Глаза его слезились от усталости.

— Вот, посмотрите, — начал Мавлянов. Он взял линейку и показал на крошечную, еле горевшую лампочку Это и есть место, где вы живете. Гаждиван.

Он долго искал ее, прежде чем показать.

Он торопился, был очень занят. Много раз звонили телефоны. Мавлянов смотрел на часы и говорил, называл много учреждений много имен и названий

Голова Эгамова шла кругом. Как может один, да еще немолодой человек, даже такой большой, как Мавлянов, заниматься сразу столькими делами…

— Так вот, уважаемые отцы Гаждивана. Место, где вы живете, — не город, не село, не рабочий поселок.

Заметив, что Эгамов более активный из двоих, Мавлянов подозвал его к карте:

— Прочтите-ка, что за административное деление…

Внизу, под лампочкой, Эгамов прочел:

— «Про-чи-е на-се-лен-ны-е пун-кты…»

Мавлянов подождал, видимо, давая возможность понять смысл прочитанного.

— Теперь понятно? Гаждиван — прочий населенный пункт… А на языке экономистов это значит, что у вас нет ни промышленности, ни сельского хозяйства, ни промыслов… А люди живут. Ничем не занятые люди. Многие годы Гаждиван потребляет то, что создают другие города… Кроме того, есть масса иных проблем, о которых вы знаете лучше меня… И я хочу вас послушать. Все ваши мысли и предложения.

Мавлянов обратился к Эгамову. А тот растерялся и сел рядом с Вековым,

— Вы люди мудрые. Слушаю вас…

— Наш командир знает, — сказал Эгамов, думая, что Мавлянов наконец обратит внимание на Бекова и поймет, с кем имеет дело.

— Командир? — удивился Мавлянов, глядя на Бекова. — Почему вас так называют?

Эгамов ждал, что командир сейчас все напомнит, но — горе! — тот молча опустил голову.

— Ладно, — снова заторопился Мавлянов, — я думаю, что не стоит сейчас выяснять, кого как в шутку называют земляки. Я хочу послушать ваши предложения.

Но Эгамов с командиром молчали. Чувствовали они себя скованно. Эгамов тоже вдруг потерял интерес ко всему. И то, что говорил потом Мавлянов, слышалось как далекое, не относящееся к ним:

— В таком случае прошу выслушать меня внимательно. И рассказать потом о нашем разговоре тем гаждиванцам, которые сомневаются… Какой же есть выход? Может, завод построить новый? — в форме вопроса говорил Мавлянов, приглашая тем самым отвечать или возражать. — Но какой? Нет сырья поблизости, понимаете? Ни руды, ни лишнего хлопка. Весь хлопок, который выращивается в колхозе Нурова идет сюда, в Бухарский комбинат, весь до единого грамма. Промысловые артели? Но Гаждивану нет и сорока лет. Народ там собрался разный, народ без традиций, без корней. Ни ковроделов среди вас нет, ни золотошвей, ни гончаров. Значит, и это отпадает…

То, что предлагает Нуров, сейчас, пожалуй, самое разумное. Колхоз у него богатый, и Гаждиван, став поселком колхоза, быстро расцветет за счет виноделия, консервного производства. Будет прекрасно, если его идея осуществится. Сейчас она еще до конца не оформлена, есть в этой идее много слабых мест. Надо подумать еще и еще, посоветоваться со специалистами, учеными. Чтобы опять не произошла горькая ошибка…

Я прошу вас, с доверием отнеситесь к Нурову. Он взялся за неимоверно трудное дело. И без вашей помощи ему не обойтись… Проявите мудрость, отцы Гаждивана… Прошу вас…

Мавлянов проводил их до дверей и долго смотрел вслед Бекову, мучительно вспоминая, где же раньше он видел этого старика. В какое-то мгновение он даже хотел махнуть рукой на усталость и занятость и остановить Бекова, чтобы подробно расспросить его о том, была ли в их долгой жизни дорога, где они встречались.

Но Мавлянов не сделал этого. Он утешал себя тем, что скоро, месяца через два, он приедет в Гаждиван, чтобы познакомиться с тамошними делами, и вот тогда-то у него будет возможность поговорить со стариком в военном кителе.

А Беков и Эгамов, выйдя из обкома, пошли снова в сквер, чтобы успокоиться там в прохладе.

Старики некоторое время молчали, подавленные случившимся.

И Эгамов, чтобы утешить командира, произнес:

— Прошу вас, командир, не расстраивайтесь. Во всем виновата усталость Мавлянова. Вот если бы мы пришли утром, он бы обязательно узнал вас…

— Да ведь простительно, столько лет прошло… А напоминать не хотел. Зачем?

Беков поднялся, и они молча побрели на вокзал

— Остановите, пожалуйста, — попросил Беков шофера.

Поле, возле которого вышли они из машины, шло далеко вниз, к белым домикам и фисташковым рощам.

Тишина и покой так подействовали на Бекова, что он долго не мог прийти в себя, стоял на обочине дороги и смотрел на зеленый, кажущийся ему нереальным мир, от которого он почти отвык в переулках Гаждивана.

Там, в глубине поля, куда убегали кусты, трудились крестьяне: собирали хлопок. Согнувшись, шли они цепочкой навстречу Бекову, и никто ни разу не посмотрел на него — так были все увлечены работой.

Беков долго не решался сойти с обочины в поле, опасаясь, что все, что он видит, может исчезнуть, если сделать лишнее движение.

— Рафика в прошлом году родила в этом поле, — пришел откуда-то сверху искаженный эхом голос.

— Счастливый сын, что родится в поле, — ответили ей.

Это были совсем простые разговоры людей но, пришедшие с этого поля, из этой первозданной тишины, они казались сладостными.

Наконец Беков решился и стал спускаться с косогора в поле. Осторожно раздвигая кусты, он пошел навстречу крестьянам.

Заметив его, крестьяне прервали работу и, не сразу распознав, кто он, начали совещаться.

— Бог в помощь, — сказал Беков издали.

— Пусть и вам он поможет, добрый человек, — ответили ему

И тут один из сборщиков вдруг бросился к нему и остановился неподалеку, радостно воскликнув

— Да это же товарищ Беков! Добро пожаловать!

— Бобо-Назар…

— Да, да. Мы каждый день ждали вас, вся моя семья, и сыновья спрашивали, когда же придет товарищ Беков, — торопливо заговорил старик.

Те, кто был с ним, уже высыпали хлопок и, став полукругом за его спиной, слушали, одобрительно кивая.