Человек обладает доступом к абсолютному в силу того факта, что он является совпадением совпадений, удерживанием-вместе двух способов удерживания­-вместе: практического и логического. Мы всегда имеем дело с тем или иным конкретным удерживанием-вместе - удерживанием-вместе концептуальных содержаний или удерживанием-вместе габитусов. Но сам факт их совпадения, то есть того, что наш опыт (то есть данность субстанции для нас) является результатом одновременного разворачивания двух гетерогенных рядов, позволяет нам, удерживая их вместе (а не погружаясь в каждый из них), сделать объектом своего знания то, как осуществляется удерживание - те «порядок и связь», которые разворачиваются и в связывании разделенных идей, и в связывании разделенных дел, конкретная идентичность которых может быть дана только в этом одновременном разворачивании. Областью, в которой осуществляется этот «третий вид знания», знания не об идеях и не о действиях, но о форме их разворачивания, является область «схематического». Схематическое же здесь следует понимать в его изначальном смысле «выверенного движения борца» или «приема»^[25]. Собственно, уже в кантовском схематизме воображения схема означает некоторое правило и умение: умение набросать фигуру человека или собаки, не идентичное ни получающемуся в результате образу, ни концептуальному изложению в общих понятиях того, как это следует сделать, - то есть некоторую последовательность жестов связывания, лежащих в основе как понятийных, так и чувственных единств. Метафизические и теологические причины разного рода приводят к тому, что у Канта (как и у Спинозы) область практического оказывается идентифицированной с «протяженностью» или «чувственным». Однако куда существеннее само открытие Кантом области «схематического» (Хайдеггер справедливо указывает на него как на средоточие кантовского прорыва). Эта область кинестетически-жестового, область «вот еще немного туда, а потом чуть ближе и сразу резко назад» и является зоной разворачивания нашего знания о субстанциальном - и зоной освобождения субстанции. Мера реальности наших слов и наших действий, мера их веса и эффективности, мера их способности к авто-трансценденции, к выходу за пределы усваивания и осваивания невозможного определяются степенью их близости к этой жестово-пластической основе, их просвеченностью и зараженностью ею.

18

Именно кинестетический жест, последовательность сближений и отдалений, поворотов и петель и является «уравнением ситуации» - ее «идеей», тем, что определяет ее границы. Не первопереживание, но первожест определяет происходящее - с человеком, с культурой, с галактиками и атомами. Основой концептуальных и основой практических континуумов (это верно также и относительно каких угодно других модусов) является именно попытка приблизиться к конвульсивной последовательности, настаивающей на своем воспроизведении и навязывающей себя, развернуть ее в насколько возможно более полном виде. И именно этот первожест является тем первозамыкаемым, которое становится видимо благодаря наводке и фокусировке, осуществляемой детерриториализирующим выявлением основного конфликта ситуации: именно эта кинестически-пластическая конвульсивная последовательность и есть стоящее на кону, то яблоко раздора, которое стремятся себе присвоить противостоящие стороны - и которое служит водоразделом между ними. Нестерпимое конституировано как кинестетически-­жестовое.

Детальная разработка специфики этой области схематического, кодификации приемов, анализ генезиса сред, пространственности и темпоральности, базирующихся на этой кодификации, является одной из задач будущих наук о коинсидентальным. Для метода же важно обосновать возможность самого того поля знания, где наука о революции окажется соединена с сексуально-кинестетическим программированием, основывающемся на четверичном коде смыкание/размыкание - внедрение/изъятие. В этом аспекте существенно прежде всего то, что если узел замыкания ситуации обладает жестово-кинестетической природой, то именно к этому жестовому и должен быть применен разрешающий принцип материалистической диалектики. Повышение степени резкости возможно только при условии осуществления сдвига первожеста по отношению к самому себе, введения его в состояние вибрации, соскальзывания с самого себя, сбрасывания самого себя. Только так может быть выявлено, что на месте одного находятся два.

19

Обнаружение первосомкнутого ситуации не является точкой начала для интерпретационной процедуры; попытка приложения к основному конфликту вопроса «что это значит» была бы лишь очередным возвращением инстанции «указывающего» и «обращающегося», стоящей за удерживанием-вместе­-разделенного, мучительной сложностью интеллигента, пытающегося понять «исключительную обстановку» революции. Вопрос «как это работает?» и «с чем это соединяется», предлагаемый Делезом и Гваттари в начале «Тысячи Плато», уже более точен - но и его тоже недостаточно. Необходимо вернуться к ленинскому «мы их нажали»: основной вопрос относительно первозамкнутого - это вопрос о том, как его разомкнуть, как сдвинуть, как ослабить узел, с помощью какого приема «взять быка за рога», где и как нужно «нажать еще» - чтобы «скинуть совсем», чтобы заставить сдвинуться тектонические пласты панцирей, удерживающих ситуацию в ее окостенении и затвердевании.

«А для него был путь во мраке, который вел никуда, и только никуда, и опять никуда, и еще, и еще, и снова никуда, локти вдавлены в землю, и опять никуда, и беспредельно, безвыходно, вечно никуда, и уже больше нет сил, и снова никуда, и нестерпимо, и еще, и еще, и еще, и снова никуда, и вдруг в неожиданном, в жгучем, в последнем весь мрак разлетелся и время застыло, и только они двое существовали в неподвижном остановившемся времени, и земля под ними качнулась и поплыла...

– Земля плыла, - сказала Мария, не глядя на женщину. - Правда. Но этого не расскажешь.

- Так, - сказала Пилар, и ее голос прозвучал тепло и ласково, и в нем не было принуждения. Но Роберт Джордан заметил мелкие капли пота, проступившие у нее на лбу и над верхней губой. - Вот оно что. Вот оно, значит, как было.

- Это правда, - сказала Мария и закусила губу.

- Конечно, это правда, - ласково сказала Пилар. - Только не говори об этом людям, потому что они никогда не поверят тебе... Когда я была молодая, у меня так плыла земля, что даже страшно было, вдруг она вся уйдет из-под меня. Каждую ночь это бывало.

- Лжешь ты, - сказала Мария.

- Да, - сказала Пилар. - Лгу. Это бывает только три раза в жизни. Она у тебя в самом деле плыла?

- Да, - сказала девушка. - Это правда.

- А У тебя, Ingles? - Пилар посмотрела на Роберта Джордана. - Только не лги!

- Да, - сказал он. - Это правда.

- Ладно, - сказал Пилар. - Ладно. Это хорошо.

- Что это ты такое говорила про три раза? - спросила Мария. - Что это такое значит?

- Три раза, - сказала Пилар. - Один у тебя уже был.

- Только три раза?

- А у многих людей ни разу, - сказала ей Пилар. - Ты точно помнишь, что она плыла?

- Удержаться трудно было, - сказала Мария.

- Значит, верно, плыла, - сказала Пилар. - Ну, раз так, вставай и идем в лагерь.

- Что это за вздор про три раза? - спросил Роберт Джордан у женщины, когда они шли через сосновый лес» ^[26] .

Заставить двигаться землю под ногами - это основа всякой революции, и в этом отношении всякая революция - коперниканская. Коинсидентальная сексуальность осуществляет подобный сдвиг, размыкая монолитность первосомкнутого жеста основного конфликта, и в этом отношении всякая революция - это резолюция. Что же касается трех раз - это действительно вздор: целью коинсидентального метода является превращение всякого сексуального акта в зону осуществления революционизирующего размыкания и перекодировки.