– Не знаю, зачем тебе?

Иван слышал весь разговор, понимал, что говорят о нем, и подумал только: «Нет, я не глухой. Я все слышу, но не говорю».

Доктор никогда не ел с ними, даже с фельдшером никогда не садился за один стол. Если он приезжал надолго, на целый день, то еду привозил с собой. Была маленькая комнатка, в которой он переодевался. Там стоял стол и два стула. Однажды Иван пришел мыть там пол. Он увидел у доктора на столе еду. Он только посмотрел, не попросил. А доктор протянул ему хлеба с колбасой, налил что-то темное и горячее в стакан и сказал по-русски, очень тихо:

– Сядь, Иван. Попей со мной чайку.

Иван не стал садиться, ел и пил стоя.

– Иван, ты русский? – спросил доктор еще тише.

Иван ел молча и сосредоточенно. Жевать хлеб и колбасу одними деснами было трудно. Он привык к крупе с водой.

– Ты ведь слышишь и понимаешь меня, – продолжал доктор, – ты ешь свинину, а мусульманин не стал бы.

Колбаса была очень вкусной. Наверное, и не колбаса вовсе, а что-то другое. Мусульмане такого не едят.

– Хочешь еще ветчины? – спросил доктор, когда Иван все съел.

Он вспомнил, как это вкусное называется: ветчина. Ее делают из свинины. А мусульмане не едят свинину. Доктор протянул ему еще.

– Только не спеши, Ваня. Я тебе отдам весь этот пакет, но ты не съедай все сразу. Ладно? Оставь себе на вечер.

Когда доктор приехал опять, он привез еду специально для Ивана и еще раз сказал:

– Только не спеши. Ты очень давно не ел нормальной пищи. Привыкать надо постепенно, а то заболит живот.

Иван делал, как велел доктор, – не спешил, хотя было очень вкусно. Доктор привозил ему не только ветчину с хлебом, но еще сыр, помидоры, яблоки, большие плитки шоколада. Он все аккуратно резал для Ивана, заворачивал в тонкие белые бумажки.

Иван узнал, что горячее коричневое в стакане называется «чай». Это слово его ошеломило. Оказалось, с ним связано столько всего странного, приятного, далекого. Чай сладкий, с ним легче жевать деснами, где-то когда-то Андрюха пил чай. Но Андрюха «умер».

Доктор поил Ивана горячим чаем и говорил с ним по-русски, очень тихо. Если кто-то из чужих оказывался рядом, доктор сразу замолкал. Иван почти не понимал, о чем говорит доктор. Только отдельные слова. Но они рассыпались у него в голове. Андрюха бы понял, но он «умер». Ивану просто нравилось слушать русские слова и пить горячий сладкий чай.

Красивые пакеты и бумажки от еды, которую привозил доктор, Иван аккуратно складывал и хранил в укромном месте, в хлеву, где спал, под соломой. Особенно нравились ему бумажки от шоколадок – сверху с цветными картинками, а внутри были еще блестящие. Иван разглаживал их ногтем и складывал отдельно.

Все! Сегодня наконец Саня приезжает. Но видеть его совершенно не хочется. Пусть остается, живет здесь сколько влезет, а ей, Маше, покупает билет прямо на завтра.

Утром на пляже опять подсел, вернее, подлег какой-то хлыщ и так сочувственно стал объяснять:

– То, что вас, девушка, до сих пор не изнасиловали и не убили, просто чудо. Предлагаю свою защиту, бесплатное проживание в хорошем пансионате, в отдельном номере со всеми удобствами.

– Главное из удобств – вы сами? – спросила Маша.

– Естественно! – кивнул он и этак нежно большим пальцем провел по ее ноге.

– Пожалуйста, если вам не сложно, оставьте меня в покое, – устало вздохнула Маша и неожиданно для себя добавила: – С чего вы взяли, будто я одна? Я приехала в гости к Вадиму Николаевичу. Просто он занят.

– Тогда другое дело. Извините. – Хлыщ исчез.

«Вот так! – усмехнулась про себя Маша. – Еще раз спасибо господину с черной „Тойотой“. Возможно, этот хлыщ никакого Вадима Николаевича и не знает, но ведь сработало!»

Следя за поднимающейся в турке кофейной пеной, Маша думала о Вадиме Николаевиче, о первом встречном седом дяденьке, которому лет сорок пять, вспоминала его красноречивый взгляд и предложение переехать куда-нибудь. Надо было задержаться у машины, поговорить с ним еще немного, просто так, потому что с ним приятно и спокойно находиться рядом, и теперь вообще непонятно, кого больше ей хочется увидеть, седого, первого встречного дяденьку или драгоценного Санечку Шарко.

«Первый красавчик курса снизошел до золушки-заморыша. „Ты не Шерон Стоун!“ А ты Кевин Костнер, можно подумать!» – зло усмехнулась про себя Маша.

На самом деле Саня действительно был чем-то похож на Кевина Костнера. Но мало ли кто на кого похож?

Кофе опять убежал.

– Та самая Маша Кузьмина, у которой всегда убегает кофе! – пробормотала она, хватаясь за тряпку.

Черная гуща на белоснежной плите не сулила ничего хорошего. Маша давно заметила, что, если утром убегает кофе, днем непременно случается какая-нибудь пакость. После хозяйкиной тряпки руки воняли, пришлось тереть их щеткой с мылом.

– Вот тебе, детка, поздний завтрак или ранний обед, – сказала себе Маша, усаживаясь наконец за стол. – Между прочим, деньги кончились. Если Саня вдруг задержится, еду купить не на что. Чьи это мудрые слова: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда»?

– Сама с собой, что ли, разговариваешь? Роль репетируешь? – услышала Маша голос хозяйки и вздрогнула.

Хорошо, хоть сынок ее уехал. Но теперь ей скучно. А Маша имела глупость в первый же день сообщить, что учится в театральном училище. Сейчас впору нести турку и тарелку с бутербродом к себе в комнату!

Хозяйка с рассеянным видом присела на лавку у стола.

– Соломина Юрия видела? – небрежно спросила она.

Маша молча кивнула.

– Ну и как?

– Замечательно.

– А жена у него какая?

– Жену не видела.

– Любовница есть, не знаешь?

– Понятия не имею.

– А этого, как его? Ну, Штирлица видела?

– Не помню.

– Как – не помнишь?! – возмутилась хозяйка. – Как это можно не помнить?! Он старый уже стал, Штирлиц-то... А какой был мужчина! Слушай, а вот скажи, чтоб в фильме сняться, надо с режиссером переспать?

– Галина Ивановна, – терпеливо стала объяснять Маша, отставляя чашку и закуривая, – я закончила второй курс. Про фильмы пока ничего не знаю. Но думаю, спать с режиссером вовсе не обязательно.

– Ничего ты не знаешь, не помнишь, – разочарованно фыркнула хозяйка, – даже сериалы не смотришь. Вот там актеры, там игра! Ты «Просто Марию» смотрела? Нет. А я ни одной серии не пропустила. Вот объясни мне, почему наши так не могут? Попробовали снять эти, как их? «Петербургские тайны». Ох и скукота! Лучше бы не показывали, постыдились. Поучились бы у бразильцев!

– Кому что нравится... – пожала плечами Маша.

– Слушай, а у вас там, в театральном училище, все такие тощие, как ты?

– Нет, не все. Разные есть.

– Актриса должна быть в теле, – авторитетно заявила хозяйка. – Что это за женщина – ни спереди ничего, ни сзади, ни по бокам?

Маша встала и отправилась к раковине мыть чашку и турку.

– Ты гущу-то кофейную в раковину не лей, засор будет! – спохватилась хозяйка. – Вон в цветы выливай!

Терпеть осталось пять часов. Всего пять часов. Санин поезд прибывает в двадцать сорок, а сейчас три. «И что я на него злюсь? – подумала Маша. – Он не виноват. Разве он мог знать, как мне здесь будет плохо? Он ведь никогда не был одинокой девицей на черноморском курорте и не может представить, какая это гадость. И почему он должен ради меня отказываться от роли красавца вампира? Он ведь только уговаривал меня ехать в одиночестве и ждать здесь, а вовсе не заставлял. Он тоже ездил на юг в последний раз только в детстве, с родителями».

Запершись у себя в комнате, Маша решила скоротать время балетными упражнениями. Спинки кровати были металлические, никелированные. Она приспособилась одну из них использовать как балетный станок. Ничто так не успокаивало, как занятия у станка.

Взявшись за холодную перекладину, Маша стала командовать себе шепотом:

– Плие! Анкор плие! Гран батман!

Прозанимавшись больше часа, она улеглась на кровать с книгой воспоминаний Алисы Коонен.