Литмир - Электронная Библиотека

А на «Стрелке» находился Демидовский юридический лицей, профессором его был Константин Дмитриевич Ушинский — выдающийся русский ученый-педагог.

Возле Спасского монастыря, на берегу реки Которосли, освобожденный из ссылки, из Ферапонтовой пустыни, скончался на барке патриарх Никон. В этом же монастыре была найдена Мусиным-Пушкиным рукопись «Сказание о полку Игореве».

Это были захватывающие меня новизной долгие и сердечные беседы кузнеца о прошлом русского города на Волге.

— Но и сейчас, — говорил он, — есть в Ярославле интересные люди: в Казенной палате служит М. П. Чехов, еще живет в городе седенький старичок — Леонид Николаевич Трефолев, автор песни о «камаринском мужике».

Трефолев служил в земской управе и был большой охотник копаться в старых книгах на толкучке у букиниста Венечки Смирнова. И мы часто с Лукичом тоже проводили немало времени около старых книг, разрывая бумажные кучи, как два петуха, в поисках жемчужных зерен. Труды наши даром не пропадали, мы находили кое-что очень ценное. Никогда не забыть, как попалась мне книжка «Двадцать биографий образцовых русских писателей» Виктора Острогорского.

Нередко я один бывал у букинистов. И вот однажды я заметил почтенного старичка, о котором мне говорил Лукич. Он пересматривал у Венечки книги, разложенные на земле, прямо на половиках. Одет он был в теплое поношенное драповое пальто, в теплой шапочке «пирожком», в кожаных черных перчатках, с тросточкой и портфелем под мышкой. Большинство книг лежало открытыми, чтобы можно было читать их заглавия, а другие, закрытые, почтенный старичок деликатно открывал своей тросточкой. И если какая-нибудь интересовала его, наклонялся, брал в руки и рассматривал ее внимательно. Он обращал больше внимания на иностранную литературу, искал Мицкевича и еще каких-то авторов.

Венечка подозвал меня к себе:

— А знаешь ли, кто этот старичок в очках с тросточкой? Трефолев — поэт. Подойди, поговори с ним, он посоветует тебе, какие книги читать и какие покупать. Человек он интересный.

Я знал уже Трефолева по стихотворениям, часто печатавшимся в газете «Северный рабочий». Но не был знаком с ним лично. А теперь представился удобный случай подойти и заговорить с ним.

Он пересмотрел все книги и собирался уходить… Я осмелился и спросил, книги каких писателей необходимо читать в первую очередь.

— Пушкина читайте, Пушкина! Ну, а потом Лермонтова, Некрасова, но, главным образом, читайте и перечитывайте Пушкина, — повторил он, — в нем все, что нужно. Но я спешу…

Я пошел проводить Трефолева. Мы прошли квартала два и разговорились. Он спрашивал меня, откуда я, где учился, что читал, что нравится мне из прочитанного. Я охотно рассказал ему о своей жизни и работе.

Он обратил внимание на мою любознательность, привел несколько примеров из жизни своих знакомых — самоучек Ивана Захаровича Сурикова и Спиридона Дмитриевича Дрожжина.

— С них нужно брать пример: учиться и никогда в жизни не отчаиваться, — заключил Трефолев.

Я назвал его по имени.

— Вы знаете меня? — удивился он.

— Венедикт Иванович, букинист, говорил о вас. Потом я много читал ваших стихов в газете, а книг еще не встречал.

— А вы зайдите ко мне в управу, где я служу, — он назвал улицу и дом. — Там я поищу кое-что для вас, заходите…

Было уже совершенно темно, когда я простился с Леонидом Николаевичем.

Прошло много времени, пока я наведался к Трефолеву.

— Леонид Николаевич здесь? — робко спросил я у встретившего меня швейцара, перешагнув порог управы.

— Здесь, но занят. Садитесь, подождите.

Швейцар доложил, и Леонид Николаевич вышел в переднюю комнату.

— Ах это вы? Помню, помню! — и ушел обратно в кабинет, откуда через несколько минут появился с книгою в руках. Это был сборник его стихотворений, изданный в Москве в 1894 году.

— Вот вам, читайте, да не забывайте Пушкина, — и, усмехнувшись, добавил: — и меня тоже. Заходите в другой раз, — он торопился, — у меня люди…

Я поблагодарил его, и мы простились. Но он вернулся от дверей кабинета и остановил меня.

— Вот что, к следующему разу писец перепишет вам кое-что из моих стихотворений. Я скажу ему. Вы недельки через две понаведайтесь…

Я долго не заходил к Трефолеву, но все время думал, если не сходить, то, может, многое в жизни потеряю… А он такой добрый, ласковый, но все занят. У него всегда общественные дела и какое-то начальство с блестящими пуговицами на мундирах.

Наконец мне посчастливилось, Леонид Николаевич был в хорошем расположении духа, а главное, у него не было посетителей.

— Вы как-то говорили, что любите театр, помните? — спросил он.

— Да, люблю, но я смотрел только «Горе от ума»…

— Мне довелось видеть знаменитого Михаила Семеновича Щепкина. Лет сорок назад он из Москвы приезжал. Две пьесы ставили тогда с его участием: «Ревизора» Гоголя и «Скупого» Мольера.

— «Ревизора»-то я читал, а «Скупого» не знаю, — сказал я.

— А вот наше купечество, — начал он, — не уважает хороших классических пьес. Помню, как плохо встретили великого артиста. Обидно было со стороны смотреть на такое равнодушие, — и он кратко рассказал о знаменитом Щепкине и как любил его народ.

— Театр-то наш, Ярославский, интересен тем, что он самый первый в России, основан Федором Григорьевичем Волковым. Через год будем праздновать 150-летие его существования…

Леонид Николаевич передал мне переписанные писцом свои последние стихотворения, в том числе и новый «Камаринский» — памфлет на англо-бурскую войну в Южной Африке.

В 1900 году Леонид Николаевич был инициатором организации 150-летнего юбилея русского театра, который, по словам одного исследователя, «вопреки воле правительства превратился в большое событие в жизни страны и театра».

На юбилее 9 мая 1900 года Леонид Николаевич, встреченный громкими рукоплесканиями, искренне, просто и задушевно прочитал стихотворение «На родине русского театра».

На торжество, посвященное памяти отца русского театра, приехали в Ярославль лучшие артисты Москвы и Петербурга. Среди них: Южин-Сумбатов, высокий, стройный и красивый, не в меру тучный «Дядя Костя» — Варламов, солидный Давыдов, директор Императорских театров Теляковский и главный режиссер и драматург Евтихий Карпов — автор «Рабочей слободки», Сухово-Кобылин — автор «Свадьбы Кречинского», седенький восьмидесятилетний старичок.

На чествовании присутствовал низенький, но очень тучный В. М. Михеев — редактор ярославской газеты «Северный край», от которого вся извозчичья пролетка визжала, скрипела и гнулась до земли, когда он на нее садился. Много было и знаменитых актрис…

После этого торжества Леонид Николаевич стал чаще и чаще прихварывать. К тому же начальство во главе с губернатором косо смотрело на него за «неподчинение законности» в программе празднования.

Тяжел и тернист был путь Леонида Николаевича. Недаром он был таким добрым и отзывчивым к простому, забитому нуждой и бесправием русскому человеку, Касьянам и Макарам нашего далекого прошлого.

Каждый раз, когда слушаешь его «Дубинушку»:

По кремнистому берегу Волги-реки,
Надрываясь, идут бурлаки…

или «Камаринского», невольно вспоминается их автор.

Мной не забудутся его глубокая любовь к народу, вера в его будущее и надежды на силы народные… Салтыков и Некрасов признавали у Трефолева «немалый талант», Некрасову принадлежит выразительный отзыв о поэте: «Стихи Трефолева бьют по сердцу», «Это мастер, а не подмастерье». На замечание собеседника о том, что Трефолев — ученик Некрасова, последовал ответ: «Скорее последователь, но если ученик, то такой, которым может гордиться учитель».

Стремление внушить читателю отчетливое сознание права на счастье, характеризует многие стихотворения Трефолева.

Несчастный отставной чиновник, спившийся и превратившийся в шута, Касьян — «мужик камаринский» и многие другие обделённые счастьем — таковы герои Трефолева.

8
{"b":"554827","o":1}