Том улыбнулся. Похвала Гранаха прозвучала, может, и не слишком складно, но приятно.

— Хана хорошо читает сказки, — сказал он. — У нее красивый голос. Послушайте ее.

Больше никто не возражал.

И правда: голос Ханы, когда ее смущение прошло, зазвучал мелодично и уверенно. Она умела имитировать разные звуки, знала, когда надо шептать, а когда, наоборот, повысить голос. Недоверие детей быстро перешло в восторг.

— И правда… — задумчиво сказал Глор, — раньше же всегда мамы рассказывали сказки.

Том изумленно посмотрел на него: второй Осколок за несколько дней! До этого, казалось, их вовсе не было. А может, Глор просто о них не говорил — стыдился. Или стеснялся. Или не знал, как сказать.

— Да, — чуть помедлив, кивнул Том. — Ты прав, Глор.

— Но Хана не мама! Мамы — они хорошие и добрые, и делают печенье, и кладут тебе его в корзинку!.. — воскликнула Орла, которая слишком хорошо помнила ту Хану, которая раздавала всем пощечины, щипала до синяков и нарочно толкала в грязь.

— Да-а, — протянул Дуду, — а потом бросают тебя в лесу и посылают в руки к волку…

— В лапы, — поправил его Гранах. — Не в руки, а в лапы к волку.

Все рассмеялись.

— Тогда получается, что Хана из таких мам. Из тех, что оставляют тебя в лесу, — добавила Орла, отважно оглядываясь по сторонам.

Том посмотрел на нее с интересом. Дети становились дерзкими. Освобождались. Это было хорошо. Правда, сопровождалось некоторыми сложностями.

— Орла, — сказал он, — о старших так не говорят. Старших нужно уважать.

— А что это значит? — распахнув глаза, спросила она.

— Значит, нельзя говорить о них плохое. И вообще, не обязательно говорить вслух все, что думаешь. А старших надо слушаться и делать, что они говорят… потому что они старшие и знают больше.

— А если они ошибаются?

Том лишь развел руками. В это мгновение подбежал Собак, неся в зубах окровавленный комок. Он завилял хвостом и положил добычу перед Томом.

— Ужин! — обрадованно завопил Дуду.

— Наверное, крыса, — скривился Ноль-Семь, переворачивая добычу Собака ногой, чтобы лучше ее разглядеть.

Так и есть — это была крыса: Собак сожрал ее голову, а остальное принес друзьям. Обезглавленная крыса — не очень приятное зрелище, но Дуду был прав: крысятина — отличный ужин. Том благодарно взглянул на Собака, который довольно облизывался; Глор ласково гладил зверя по спине. Том был благодарен Собаку по двум причинам: за добычу и за то, что тот положил конец трудному разговору.

Этим вечером Орла не обняла Хану, и Хана не обняла Орлу. Нинне, которая все повторяла за Орлой, поступила так же. Хана казалась безразличной, но от Тома не укрылось болезненное сочетание гордости и грусти в ее глазах.

На следующий день произошло событие, которое отвлекло внимание всех: нападение. Утром дети позавтракали плодами, сидя вокруг остывшего костра и ожидая, пока в небе поднимется Астер и согреет их; потом все, кроме Лу и Гранаха, который остался присмотреть за ней, отправились собирать ягоды: они росли на поляне, обнаруженной Глором пару дней назад.

Дети шли гуськом; поляна находилась довольно далеко, поэтому Глор накануне пометил дорогу сломанными ветками, а теперь пытался их отыскать. Когда они наконец добрались, Том, оглядевшись, довольно похлопал Глора по плечу: поляна казалась бескрайним океаном полупрозрачных голубоватых шариков, блестящих от не высохших еще капелек росы.

— О-о-о, — протянула Орла. — Как драгоценности сказочной принцессы…

— Нет, — возразила ей Нинне, — как глаза Синего Принца.

— Но они же голубые, не синие! — заспорила Орла.

— Ну и что? Синий или голубой — это почти одно и то же, — Нинне пожала плечами и отвернулась.

— Срывайте только самые прозрачные, самые спелые, — наказал Том. — Остальные пусть пока зреют, вернемся за ними через несколько дней.

Дети радостно принялись за работу; малыши подавили немало ягод, пока не научились срывать их быстро и аккуратно. Ноль-Семь шел позади всех с большой корзиной в руках — ее сплел Гранах — и подбирал сорванные ягоды.

Наконец корзина наполнилась до краев; Ноль-Семь еле волок тяжелую ношу, но ни за что не хотел отдавать: Том отобрал ее у малыша чуть ли не силой.

— Ну, теперь можно и поесть немного, — разрешил Том, когда все расселись на траве.

Нинне и Орла виновато переглянулись: у обеих губы были фиолетовыми, словно они слишком долго купались в холодной воде. Предложение «немного поесть» ни ту, ни другую почему-то не заинтересовало.

— Хотя если съесть слишком много ягод, — поглядывая на них, добавил Том, — живот может заболеть…

Довольные собранным урожаем, дети пустились в обратный путь — домой, на свою поляну. Из ягод можно надавить сок, можно их сварить или просто съесть сырыми — конечно, не все сразу, раз Том говорит, что может заболеть живот.

Дети уже подходили к своей поляне, когда до них донеслись вопли Гранаха, перемежающиеся паузами: вопль — пауза — вопль — пауза — вопль — и низким нервным рычанием Собака. Том опустил корзину на землю и бросился бежать: ну вот, он так и знал, что зверь окажется не таким безобидным, как казалось, — в конце концов, он хищник, они убедились в этом во время охоты, и нельзя, нельзя было оставлять с ним двоих беззащитных детей, мало ли чем Гранах мог его рассердить…

Том первым добежал до поляны и замер. Собак свирепо рычал на огромного, в два раза больше его самого, зверя с коричневой шкурой. Зверь стоял на задних лапах, а на его передних лапах Том заметил страшные желтые когти, готовые к атаке; Собак скалил зубы и бил лапой оземь, не позволяя чудищу броситься вперед. Позади Собака ни живы ни мертвы застыли Гранах и Лу — глаза ее были широко распахнуты, но на этот раз не от видений, а от ужаса. Услышав сзади шаги, Гранах перестал вопить и обернулся.

Все произошло в одно мгновение: Собак сделал два шага вперед, чужой зверь все никак не мог решить, нападать или нет, потом все-таки развернулся и потрусил в чащу, окруженный тучей мух, жужжащих над его грязной спутанной шерстью… Но Собак вдруг сорвался с места, в три прыжка обогнал чудище и вцепился зубами ему в горло. Зверь рухнул навзничь, желтые когти бессильно проскребли по земле, и из разорванного горла на траву хлынула черная кровь. Собак попятился, запрокинул голову и завыл, потом затрусил к Гранаху и улегся у его ног, ожидая заслуженной похвалы, которая последовала после некоторого промедления.

Мертвый зверь оказался таким тяжелым, что нечего было и думать о том, чтобы сдвинуть его с места. Том трудился весь день, сдирая шкуру и разделывая тушу на части; а вечером пришлось рыть яму, чтобы закопать зловонные остатки, пока на них не слетелись все окрестные мухи. С помощью Глора и Дуду он растянул звериную шкуру между деревьями, для просушки — на краю поляны, но все же подальше от дома, чтобы не долетал запах; мясо же было зажарено на костре, оно оказалось вполне съедобным.

Была уже глубокая ночь, когда Том, после купания в ручье — ему долго пришлось смывать с себя грязь, кровь и вонь убитого зверя, — повалился на землю у костра. Он так устал, что даже не чувствовал голода. Собак грыз огромную кость, выбранную специально для него из груды звериных остатков. Никто не ложился спать: случившееся днем было слишком значимо и требовало обсуждения.

— По-моему, это был медведь, — сказал Ноль-Семь.

— Да нет, медведи хорошие, — возразила ему Орла. — Это было чудовище.

— И наш Собак его убил! Он защитил нас и убил чудовище! — Гранах все это время молчал, только сейчас начал отходить от немоты.

— Значит, не такой уж он и хороший, — заметил Дуду и недоверчиво отодвинулся. Он и раньше старался держаться от Собака подальше, даже когда все считали его мирным травоядным, который разве что изредка может угоститься мелкой дичью.

— Нет, он теперь даже лучше, — сказала Орла. — Потому что он защищает нас. Он мог бы покусать нас всех и даже съесть, если бы захотел, — мы же мягче и вкуснее этого чудовища, правда? А он никогда, никогда, никогда этого не сделал. Собак теперь даже лучше, потому что он плохой только с плохими.