— И оставляет тебя в лесу, — тут же перебил его Дуду.

— Это не во всех сказках, — возразил Том.

— Да, не во всех, — подтвердил Ноль-Семь. — В некоторых она умирает в самом начале и оставляет тебя одного.

— Но тогда зачем она нужна? — включилась в дискуссию Хана. — Если в конце или даже в начале она все равно тебя оставляет?

— Она не то чтобы для чего-то нужна, — объяснил Том. — Она просто есть.

— Как небо? — спросила Орла. — Или вода, или Астер, или деревья? Есть — и всё?

Том молчал, подбирая слова.

— Мама есть у всех, — наконец сказал он.

Нинне бросила на него косой взгляд и насмешливо улыбнулась.

— Это неправда, — сказала она. — У Вылупков нет мамы.

— Да, но все же где-то… — начал было Том, но потом умолк и поднял руки — словно сдался. И правда, попробуй такое объясни.

— А у тебя она была? — Хана. Да уж, вопрос прямо в лоб. Том сглотнул, помолчал немного.

— Думаю, да.

Вот она. Правда. От нее больно, но только в начале. Потом ничего. Наоборот, Том почувствовал, будто внутри у него разлилось тепло.

— И какая она была? — спросила Хана. Тому не нужно было смотреть в ее сторону, чтобы уловить враждебность, почти ненависть.

— Она была… красивая. Обнимала меня.

— Чтобы побороться? — Глор.

— Нет. Чтобы показать, что она меня любит.

— Значит, она не очень сильно тебя сжимала… — опять Глор.

— Не очень. Она обнимала меня… как раз в меру. Чтобы мне было хорошо. Как одеяло, только живое.

Дети обменялись взглядами. У них было одно одеяло на всех, в рюкзаке у Глора, и пользоваться им мог лишь тот, кто заболел.

— Значит, ты был болен? — тут же уточнила Нинне.

— Нет… Объятия — они нужны не затем, чтобы лечиться, а чтобы тебе было хорошо. Просто хорошо, в любой день, когда захочешь… — Том прислушался, но голоса внутри него молчали.

— А как это, ты можешь мне показать?

Вскочив на ноги, Нинне шагнула к Тому и протянула ему руку.

— Я не… — Том медлил. Встретился взглядом с Ханой, которая сделала ему незаметный знак. Он ухватился за руку Нинне и в следующее мгновение встал на ноги. Подошел к ней, обнял, прижал к себе.

— Что я должна чувствовать? — донесся из глубины объятия немного сдавленный голос Нинне. Чуть отстранившись, она подняла голову и теперь смотрела Тому в глаза.

— Ну… а что ты чувствуешь?

— Твой запах.

— Нет, не то. Ты должна почувствовать что-то внутри. Оно тебя согревает.

Нинне сосредоточенно прищурилась. И вдруг широко-широко улыбнулась.

— Мне кажется… вот оно, я это чувствую… Ух, как здорово!

Любопытная Орла тут же подбежала к Тому и попыталась расцепить его руки и заскочить внутрь объятия.

— Можно, можно я тоже попробую?

Пробовали все, по очереди. Неловкие, угловатые движения; тонкие руки на его плечах, тепло тел, резкий запах откуда-то из складок шеи — запах пота, но и чего-то другого, невыразимо приятного, — от всего этого вместе Том совсем потерялся. Малыши пахли очищенными плодами; Хана — травами. Здоровяк Глор подошел самым последним, не очень уверенно, но в конце концов и он прижался к Тому в быстром объятии и тут же отошел, но уже с улыбкой на лице. Все смеялись — всех обуяла радость, и она еще долго не проходила.

После этого дети стали обниматься каждый вечер перед сном.

Рубен спал. Джонас молча плакал, глядя на эту сцену. Он перематывал ее много раз, потом отключил монитор и попытался успокоиться, но слезы все текли по щекам и не иссякали…

Вихрь объятий на время вытеснил разговоры о доме, но постепенно к новшеству стали привыкать, и они вернулись. Это был не тот вопрос, какие рассасываются сами собой. И потом, они же сделали загон для Собака, и Собак спокойно в нем разгуливал и жевал листья и ветки — в те дни, когда Том и Глор не брали его с собой на охоту. Выяснилось, что у Собака великолепный нюх: он легко отыскивал птичьи гнезда, уверенно и спокойно трусил к ним и, остановившись чуть поодаль, начинал рыть землю когтями — осторожно, чтобы не спугнуть добычу. Дальше в дело вступали Том и Глор. Теперь, когда они охотились с Собаком, им не приходилось подолгу сидеть в засаде и беспокоиться о том, что лесное зверье учует их по запаху. Дети стали лучше питаться; Том все еще не мог привыкнуть к тому, как стекленеют глаза птиц, а иногда мелких лесных зверушек — в то мгновение, когда жизнь покидала их; к счастью, добычей занимался Глор — ощипывал или снимал шкуру ножом, который дети нашли в рюкзаке вместе с компасом и зажигалкой. Он пользовался ножом так, словно делал это всю жизнь: у Тома даже появились на его счет кое-какие сомнения, но он тут же их отогнал.

Так вот, если у Собака есть загон — в принципе дом, пусть без крыши, окон и очага, — то почему бы его не иметь и детям? И если у Собака есть дом и ему в нем хорошо, то зачем вообще нужно снова пускаться в путь и оставлять этот дом пустым? И что делать после этого с Собаком? Строить ему каждый раз новый загон, на каждой новой остановке, каждые три-четыре дня?

Слишком много работы. А без загона Собак наверняка сбежит, и у них больше не будет такого хорошего друга…

Первой слово «друг» произнесла Орла, и все посмотрели на нее с досадой — все же знали это слово и знали, что оно означает, но не вспомнили. А она — вспомнила.

— Если мы построим себе дом здесь, на поляне, то уже никуда больше не пойдем, — сказал Том. — Никуда больше. А мы ищем…

— Да, что мы ищем? — перебил его Дуду. — Сами не знаем. А тут нам хорошо, и рано или поздно кто-нибудь нас найдет, — он умолк, пораженный важностью своих слов, потом огляделся. Все смотрели на него с немым изумлением. — Ну, это… как в сказках.

— Что за глупости, Дуду, — строго, будто возвещая истину, сказала Орла. — В сказках детям всегда приходится выкручиваться самим. Они сами находят дорогу домой и возвращаются туда, откуда пришли. Но мы же не хотим вернуться обратно и не хотим искать туда дорогу. Потому что никакой это нам не дом. Поэтому давайте лучше построим себе дом тут. Мы это место нашли, и нам в нем хорошо.

Это была длинная речь даже для такой болтушки, как Орла, и Том с Ханой обменялись красноречивыми взглядами: молодец Орла, маленькая-маленькая, а умеет подобрать нужные слова. Остальные тоже оценили разумность ее предложения и согласно закивали головами.

Вечером Том с Ханой долго не могли уснуть, говорили.

— Нам нужно идти дальше, Хана, — доказывал Том. — Чем дальше мы уйдем от Базы, тем больше шансов кого-нибудь или что-нибудь найти. Нужно идти дальше.

— Я знаю. Но они же еще маленькие, они не поймут. Они устали. Им труднее, чем нам. А здесь и правда хорошо, мы нигде еще так надолго не останавливались. Все уже привыкли к этой поляне. По-моему, дом — это такое место, где тебе все привычно. Мы знаем, где тут вода, где ягоды…

— Но если мы останемся, то скоро всё съедим.

— Да ладно, в лесу достаточно еды. А закончится — отправимся в другое место. Но только тогда. Ты же заходишь каждый раз дальше в лес, когда охотишься. А в остальном… Вода в ручье хорошая, вокруг много деревьев, есть где полазать, поиграть. Почему бы нам не построить какое-нибудь укрытие для дождливых ночей? Будет здорово.

На лице Ханы уже появилось то мечтательное выражение, против которого, Том это уже понял, любые аргументы бессильны. Такое же, как у Орлы, когда после сказки о трех поросятах она ликующе воскликнула:

— Но мы умнее, мы построим себе не восемь домов, а один, все вместе! Из соломы, дерева и кирпичей, всего сразу, тогда с ним ничего не случится! — и, после недолгой паузы: — А что такое «кирпичи»?

«С другой стороны, — подумал Том, когда Хана уже заснула, — у меня, наверное, тоже было такое же странное сумасшедшее лицо, когда я в первый раз сказал, что нам надо уходить. Но они же послушались, пошли за мной. Один бы я не отважился. Хотел, но не смог. Наша сила в том, что мы вместе. А быть вместе — значит и решать вместе. Не обязательно хотеть всем одного и того же — просто выбирать то, что хочется большинству. И на этот раз послушаться остальных должен я».