2. Варвары в императорской армии
Говоря об Европейском континенте, мы должны попытаться представить себе длинные вереницы повозок, в которых везеготы и остроготы переезжали из одной провинции в другую в поисках земли, на которой они могли бы обосноваться. В горных районах управлять повозками было трудно. Однажды в Иллирикуме, вблизи Лихнида, восточные римляне нанесли ощутимый удар по остроготам, взяв в плен более 5000 человек и захватив 2000 повозок, некоторые из которых они сожгли, а другие использовали для транспортировки оружия и снаряжения18. После битвы при Адрианополе в 378 году, в которой, по словам современника,19 «целые армии исчезли как тени», везеготы в течение последующих сорока лет почти непрерывно перемещались отдельными группами из одной провинции в другую. Иногда они шли, глотая пыль от идущих рядом повозок (в одной из групп завоевателей повозок насчитывалось 4000), иногда отдыхали на них по очереди. Один из римлян, бывший в плену у варваров, сумел выжить и позднее написал стихотворение, в котором говорит о своем пребывании в плену, о пыли, повозках и тяжелых грузах, которые он носил20. Иногда само приближение бесконечного ряда повозок приводило римских горожан в такой ужас, что они все как один уходили из города, оставляя опустевший город варварам: именно так остроготы заняли Скат-пию, или Скатпис, в Македонии в 479 году21. В моменты опасности готы составляли эти повозки в круг, который сами они называли carrago и который представлял собой мощное оборонительное сооружение22.
Но самой основной проблемой был недостаток продовольствия. Довольно часто среди готов начинался голод, за которым следовала чума. Например, это случилось тогда, когда везеготы штурмовали македонские города23. Голод в городах и крупных поселениях несомненно, как и во время набегов в III веке, приводил к эпидемии24. При этом погибало столько людей, скота и всякой живности, что даже те районы, которые не были непосредственно вовлечены в боевые действия, становились жертвами голода и чумы, неумолимо и бесстрастно уничтожавших без разбора и захватчиков и местных жителей, солдат и мирное население25. По этой причине после Адрианополя многие везеготы были практически вынуждены поступить на службу в римскую армию, видимо, для того, чтобы избежать голода — ведь даже в III веке голод и чума заставляли некоторых готов вступить в императорскую армию26. Некоторые из готских вождей примкнули к Феодосию по совершенно другой причине (с. 39) и даже помогали ему разгромить отряды своих соплеменников, однако везеготы более скромного происхождения, вынужденные надевать римскую форму, считали своим долгом информировать своих соплеменников о планах и передвижениях римлян. Они постоянно «братались» со своими сородичами, помогали им при перемещениях, вероломно покидали римлян в критические моменты, а однажды почти позволили своим друзьям захватить в плен самого императора Феодосия I27. Их присутствие в императорской армии подчас подавляло и сеяло растерянность среди римских солдат, при этом они были безжалостны к жителям римских провинций, которых они были призваны защищать. Даже более высокая оплата и особые условия службы не служили гарантией их преданности, и Феодосию пришлось перевести некоторых из них в Египет, в то время как другие были, вероятно, переведены в не менее отдаленные провинции28. Фравитта придерживался других убеждений и был настроен совсем не так, как эти люди.
Подобное противоречие было характерно даже для свободных германцев, которые жили за границей Империи. Особенно хорошо нам известны войны римлян с аламаннами (жившими к востоку от Рейна и к югу от Майна) в середине IV века. Даже в тех случаях, когда аламаннский воин вступал в римскую армию, это не означало, что он будет всегда верен тем, кто выплачивал ему жалованье. Во время похода Константина 534 года римляне могли бы перейти Рейн и нанести серьезный удар по неприятелю, если бы не загадочное появление аламаннов на противоположном берегу, как раз напротив того места, где император втайне планировал переправиться через реку. Хотя улик не было, многие считали, что произошла утечка информации, и подозрение пало на трех высокопоставленных командиров римской армии, все трое из которых были аламаннами29. В другом случае Валентиниан I назначил одного знатного варвара из племени буцинобантов, Гортария, на высокую командную должность, но вскоре обнаружил, что Гортарий передавал военную информацию своим соплеменникам, с которыми Валентиниан в это время воевал. Император старался убедить Гортария в преимуществах римской цивилизации с помощью пыток, а когда тот признался в своей «измене», приказал сжечь его живьем30. Но не только варвары передавали военные секреты врагу. Цезарю Юлиану пришлось выдержать жестокую месячную осаду в Сенсе, так как дезертиры сообщили врагу о том, как мало полков находится с Юлианом в городе31. Во время великой кампании 357 года аламанны чувствовали себя уверенно как никогда, после того как некий дезертир сообщил им, что армия Юлиана насчитывает не более 13 000 солдат. Возможно, дезертиры даже сообщили неприятелю о тактических планах Цезаря непосредственно во время битвы32. Правда, в обоих случаях мы не знаем, кто были эти дезертиры по национальности.
И все же трудно поверить, что римляне могли в таком количестве принимать на службу варваров и продвигать их на командные должности, если угроза предательства с их стороны была крайне велика. В подробном рассказе Аммиана Марцеллина поражает как раз то, что подобные случаи были редки.
С другой стороны, некоторые аламанны помогали римлянам. Когда Юлиан в 357 году углубился на десять миль за Рейн, его предупредили о возможности опасной засады на основании «сообщения одного дезертира»; когда Валентиниан решил убить или похитить Макриана, вождя (гех) буцинобантов, дезертиры рассказали ему, где он может застать свою жертву врасплох33. Вождь аламаннов Гундомад противился желанию своих людей вступить в войну против римлян в 357 году, так как он был с римлянами в хороших отношениях. Вскоре после этого он был убит. Его брат Вадомарий, видимо, также не спешил воевать с римлянами и был вынужден сделать это только по настоянию своего plebs. Во всяком случае, сам он именно так объяснил свой поступок, и вряд ли это объяснение было выдуманным, ведь оно свидетельствовало о его недостаточном влиянии и популярности34. Вскоре после этого он примирился с римлянами и вырос до должности военного коменданта {dux) римской провинции Финикия. Впоследствии он помогал Валенту во время борьбы с узурпатором Прокопием осаждать Никею. Последнее упоминание о нем относится к 371 году, когда он совместно с неким Траяном командовал в войне против персов в Месопотамии35.
Нет смысла приводить еще примеры36. Во всех наиболее достоверных источниках информации, таких как Тацит, Аммиан или Прокопий, мы узнаем о том, что у всех варварских народов — и по ту, и по другую сторону границы, у остроготов, везеготов и аламаннов — среди местной знати были люди, тяготевшие к Риму, которые охотно согласились бы со знаменитым высказыванием Атаульфа об изменении отношения к Риму (с. 43). Без сомнения, основная причина подобных настроений была не только в том, что они хотели увеличить свои богатства, но в том, что, живя в обществе, которое знало о принудительной власти не больше, чем ахейцы Гомера, они стремились заставить своих соплеменников подчиняться их воле. Атаульф так же не мог заставить своих людей подчиняться «законам», как это не мог бы сделать Агамемнон с Ахиллом и мирмидонами. Но у Атаульфа был другой путь, которого не было у Агамемнона: он мог стать частью развитого и могучего государства, в котором понятие «закона», неведомое ахейцам, существовало в письменном виде уже тысячу лет. Таким образом, у Атаульфа была возможность поддержать и стать частью того римского мира, в котором он мог использовать принудительную власть по отношению к своим соплеменникам. Амбиции других варваров, возможно, были скромнее: все, чего они желали, это сменить свою убогую хижину к востоку от Рейна, к северу от Дуная или от Черного моря на виллу под Константинополем (как Эрарих и многие другие) или под Эпидамном (как острогот Сидимунд).
