Щука попытался что-то произнести, но Бойл мягко, почти ласково, похлопал его по щеке. Герти и Муана он пока попросту не замечал, даже не смотрел в их сторону.
— А вижу я, что мой давний приятель Щука, оказывается, дружков к себе в гости зазвал. Торговля без присмотра стоит, двери нараспашку. Так оно выходит? Значит, он как бы показывает, что плевать хотел и на старика Бойла, и на его дело. Так я понимаю? Или не так? Ну и по всему выходит, что это как бы невежливость, вот что. Щука как бы говорит Бойлу, что тот старый дурак, а? Вот так как бы? Я же верно понимаю?
В добродушном голосе Бойла прорезались искренние обиженные интонации. Но Щуку они, судя по всему, перепугали до смерти. Он хорошо чувствовал, к чему идет дело.
— Нет! — взвизгнул Щука, нутром, видимо, ощущая, куда катится разговор, как стискивают его шею невидимые пока еще петли, — Это все не так, матерью клянусь!
— Э, матерью… — Бойл лишь скривился, — Твоя мать под каждым забором икры отложила. Ты мне, брат Щука, про мать не говори. Ты мне про людей этих скажи. Как так вышло, что они в подвале оказались, да еще и с тобой? Разве эти люди на меня работают? — Бойл демонстративно мазнул взглядом по Герти и Муану, — Нет, брат Щука, я что-то таких не помню. Так, значит, вопрос тебе. Что это, значит, за люди и за каким делом они очутились там, где им быть не полагалось?
— Бойл, слушай, слушай, пожалуйста…
— Я слушаю, — тихо и почти нежно сказал Бойл, положив ладонь на бритую макушку Щуки, — И слушать я буду еще минуту. Я человек деловой, времени, значит, не море бездонное. И если через минуту я не услышу ничего толкового, кликну Омаса и Ичарда, чтоб они тебе немного помогли. Сперва они помогут твоим рукам и ногам гнуться равно в обе стороны…
Стало ясно, что дело не терпит отлагательств. Одуревший от страха Щука в любой миг, забыв про свой ужас перед Канцелярией, мог выложить Бойлу все, что знал. А знал он достаточно, чтобы Герти с Муаном мгновенно отправили в подвал, на этот раз уже без возможности оттуда вернуться. Значит, надо было вступать в партию. И Герти вступил, отчаянно жалея, что нет возможности зажмуриться, как перед прыжком в море с высокого берега…
«Смелее, пескарь! — произнес его внутренний голос, незнакомый, но столь насмешливый и хриплый, что мог бы принадлежать настоящему полковнику Уизерсу, — Действуй по плану. Главное, не пасуй, не показывай им свою слабость. Жми их!»
— Боюсь, Щука прав, мистер Бойл.
— Что? Что такое? — Бойл нарочно приложил ладонь к уху, — Странное дело, значит. Говорю я с Щукой, а слышу как будто бы голос не его. Бывает так?
Перед лицом Герти с щелчком, от которого кровь на миг остановила свой бег по телу, раскрылось лезвие опасной бритвы. Очень медленно оно поползло по его губам, почти касаясь их. Оно было настолько близко, что Герти ощущал запах коррозированной стали и видел мельчащие щербатости на полированной и захватанной пальцами поверхности.
— Не бывает такого, Бойл, — сказал один из головорезов, худой малый с похожей на медузу кляксой оспины на щеке, — Спорю на язык этого парня. А ну-ка, дорогой мой, открой ротик. Ох, зубки у тебя ничего… Смотрите-ка, ребят, ну чудо какие зубки. Все на месте, и белые, ну точно перламутра твоя. Наверно, порошком специальным эти зубки полируешь, а?
— Щука был прав, — повторил Герти, стараясь говорить отчетливо. Бритва при каждом слове больно била по передним зубам, — Никакие мы не друзья.
Бойл обескуражено покачал головой.
— Не друзья, значит… Жаль, жаль. Расстроил ты меня, парень. Не друзья, понимаешь… Это очень жаль, что не друзья. А ведь могли бы быть друзьями! Ведь могли бы! Щука — парень гонористый, но я его знаю с тех пор, как он мальком куцым был, ему друзья нужны. Слушай, зубастый, а может, не все потеряно, а? Как думаешь? Может, у вас еще будет шанс подружиться? К примеру, я прикажу запихнуть вас обоих в бочку, плавник к плавнику, обручи набить, да и в море с лодки кинуть, а? И будет у вас время поговорить по душам, да и дружбу завести. Это ведь очень плохо, когда у человека в таком городе, как Новый Бангор, друзей нет… Очень плохо. Это надо исправлять, зубастый…
Голос Бойла стал вкрадчивым, почти интимным. Говоря, он ласково улыбался то Щуке, то Герти, и во взгляде его совершенно не было злости. Это пугало больше всего. Страшный человек, понял Герти. Не просто опасный. Смертоносный, как шип ската-хвостокола.
Ему не нужна злость, для того, чтоб причинить кому-то боль. Он дышит болью, он любит боль, он самый законченный садист, давно осознавший, что сопровождающая насилие злость лишь второстепенное, стимулирующее чувство, затмевающее восприятие. И что боль лучше всего причинять с улыбкой, испытывая от этого искреннее удовольствие и сознавая это.
— Можно и так, — сказал Герти, ощущая до чего мало слюны во рту, — Только тебе же хуже выйдет.
— Ну да? — искренне удивился Бойл.
— Только из-за Щуки твое заведение еще на плаву. Хотя, честно говоря, я удивлен тому, как тебя еще не вышвырнули из рыбного бизнеса. Дело здесь поставлено просто отвратительно.
Бойл провел ладонью по редким волосам, похожим на клочковатые белесые водоросли.
— Да ты, видно, и в самом деле не только зубастый, но и языкастый, значит… Омас, не отрезай пока ему язык. Если вздумаешь оттяпать себе кусочек этого джентльмена, возьми губы или ухо.
Омас, тип с оспиной, осклабился. Бритва, танцуя и приплясывая, медленно двинулась по губами Герти. Но Герти знал, что замолкать сейчас нельзя. Только не замолкать.
«Молодец, салага, — одобрил воображаемый полковник Уизерс, — Так держать! Как знать, может и выплывешь из этого водоворота…»
— Заведение ни к черту! — решительно сказал Герти, чувствуя привкус стали на языке, — Грязно, вонь, духота… Приборов к рыбе никаких нет, посетители жрут, как собаки… Мало того, если бы хоть рыба была стоящая!..
Бойл медленно повернулся к Герти. Позволив Щуке, которого он все это время изучал ласковым светящимся взглядом, всхлипнув, сползти по стене.
— А что тебе в моей рыбе не так?
— Не годится рыба, — просто сказал Герти.
Обволакивающий взгляд Бойла теперь был устремлен прямо на него. Герти опять чуть не вырвало, как в подвале, потому что взгляд этот, лучистый и умиротворенный, был смертью в ее чистом, не дистиллированном, проявлении. Он обещал мучения и пытки, каждый стон которых будет вобран чужими ушами, как нота модной увертюры. Он обещал гибель, страшную, тяжелую, гадкую. «А ведь у него тоже рыбьи глаза, — вдруг сообразил Герти, — Вот отчего они кажутся такими спокойными. И верно, точно рыба пялится в душу…»
— Чем тебе не угодила моя рыба?
— Сама рыба хороша. Вполне свежа. Разделана даже верно, что не так часто бывает. Но сразу видно, что готовить ее здесь никто толком не умеет. И сервируете как вздумается. Куда это годится? Вы же убиваете весь ее дух, всю ее соль. Никчемный перевод хорошего продукта, вот что это. То же самое, что топить камин хорошим табаком или заправлять выдержанным виски лампу.
Бойл медленно провел пальцами по бороде, стряхивая чешую. Крутясь, как листья чудного подводного дерева, та полетела на грязный пол.
— Интересно говоришь, моллюск зубастый. Только вот не пойму я тебя, значит. Что еще значит, готовить не умеет? Как ее еще прикажешь готовить? Есть рыба вареная, есть жаренная, есть копченая и сушеная. Может, тебе известно, как еще рыбу приготовить можно? Откуда же такие мудрецы ко мне в гости являются?
— Мне известно, — твердо сказал Герти, чувствуя, как дрожат поджилки, — Более того, я знаю десятки, а то и сотни способов приготовить рыбу. Вы просто не понимаете, что с ней делать. Обращаетесь с ней, как дикари. Вареная, жареная… Тьфу. Слушать тошно. Расскажи я в Европе о том, как вы готовите рыбу, там решили бы, что в Новом Бангоре живут сплошь дикари!
— Так ты, значит, к нам из Европы пожаловал?
— Да. Но жил я не только там. Был на Суматре, Лабрадоре и Мальте, был в Сиаме и Эквадоре. Был даже на Камчатке.
