— Спокойно, сыряк, — отмеченное печатью болезни лицо изображало насмешливую улыбку, — Устроил тут фейерверк…

— Шаг назад! И вы все! Назад!

Герти все еще всхлипывал, давясь дыханием, после короткой, но яростной потасовки. Чей-то пепел попал ему в глаза, запорошив их, он же облепил носоглотку. Но Герти знал, что если хоть один из угольщиков дернется по направлению к нему, промаха он не даст. Вероятно, это знали и угольщики. Они сбились вместе, глухо ворча, скалясь и отпуская на счет Герти ругательства, столь же черные, как и перепачкавшая их сажа.

— Ты слабый и трусливый, как и все сыряки, — Паленый сплюнул на пол черной слюной, — У вас всех недостает того, что закаляет человека. В вас нет истинного жара, выжигающего сомнения. Сырое мясо, вялое и слабое. Убирайся отсюда. Убирайся с Пепелища.

Герти покосился на выход. Он знал, что может беспрепятственно добраться до него, пятясь и удерживая угольщиков на мушке. По сравнению с тем, что ему удалось пережить, это уже было ерундовой затеей. Спустя несколько минут он выскользнет из разрушенного цеха на свежий воздух, оставив позади подземное царство ржавчины и пепла, мир поврежденных механизмов и столь же поврежденных людей.

Но это будет означать, что он уйдет без того, что искал здесь. Без ответов.

— Не так быстро, — Герти переложил револьвер из одной руки в другую, точно сталь была раскалена, — Я уйду когда сам захочу. Но сперва вы мне кое-что расскажете, джентльмены.

Смех Паленого показался Герти треском смолистого полена в печи.

— Здесь нет джентльменов. Здесь лишь угольщики. Но они тебе ничего не скажут. Проваливай к себе домой, сыряк. Ты не угодил на трон, но не считай, что это позволяет тебе что-то требовать.

— Мне нужны ответы.

— Здесь ты их не получишь.

— Эта штука позволяет мне считать, что получу, — Герти с нескрываемым удовольствием прицелился Паленому в лицо.

Тот не выглядел испуганным. И, кажется, вовсе не был испуган. На Герти он глядел с выражением насмешливого интереса. Как смотрят на запекаемое в печи мясо, пытаясь определить, достаточно ли оно пропеклось. От этого взгляда Герти вновь захотелось повернуться и броситься наутек из Ржавого Рубца. Ему потребовалась вся сила воли, чтоб воспрепятствовать этому желанию.

— Что ты сделаешь? — поинтересовался Паленый, — Выстрелишь в меня? Стреляй. Поверь, боль от свинцовой пилюли ничто по сравнению с той болью, которая мне знакома. Я ее даже не замечу. Глупо угрожать болью тому, кто с нею накоротке, сыряк.

Он был прав. Герти до боли закусил губу. Ситуация, как ни посмотри, выходила патовая. С оружием в руках он добыл себе жизнь и свободу, но больше не добыл ничего. Он не в силах заставить угольщиков говорить, даже если бы пришлось применять самые страшные пытки. Эти люди давно познали их на себе, и даже самая извращенная человеческая фантазия не могла породить того, что произвело бы на них впечатление.

Тупик. Клинч, как говорят у боксеров. Ситуация, когда противники сдавливают друг друга в объятьях, не в силах ни высвободиться, ни нанести удар.

Ему нужна Бангорская Гиена. Она — ключ от острова, ключ, который ему необходим, чтобы убраться отсюда. Но единственной ниточкой, ведущей к Гиене, остается таинственный Изгарь. Возможно, он среди этих обожженных людей, смотрит сейчас на Герти пылающим от злости взглядом. Если он знает истинное лицо Гиены, если знает, где ее найти…

„Мне нужен полковник Уизерс, — подумал Герти, — Бог свидетель, он нужен мне как никогда…“

Он попытался вызвать в себе то чувство, которое охватило его в притоне Бойла. Настроиться на полковника Гая Уизерса, как аппарат Попова настраивается на определенную волну. Окажись настоящий полковник Уизерс здесь, в обществе заживо тлеющих отбросов, он наверняка бы нашел, что можно предпринять. Такие люди, как он, отчего-то всегда это знают. Такая уж у них натура.

Герти еще крепче сжал револьвер. Он должен думать, как полковник. Взирать на угольщиков с ледяным британским презрением, свойственным покорителю всех мыслимых опасностей на всех континентах. Он должен идти на риск, спокойно и просто, как если бы каждый его прожитый день сам по себе был смертельным риском.

„Что бы на моем месте сделал полковник?“ — мысленно спросил сам себя Герти.

И вдруг почувствовал подсказку, похожую на дуновение восхитительно-прохладного ветерка, дующего в раскаленном чреве доменной печи. Мгновением позже это чувство превратилось в чувство полной уверенности. Герти мысленно улыбнулся. Он знал, как поступил бы полковник. Человек, которым он не являлся, но с которым его неведомым образом связала судьба, влекомая безумным „Лихтбрингтом“, поступил бы так, как поступал всю жизнь в таких ситуациях.

Повышал бы ставки и шел ва-банк.

— Я не уйду просто так, — Герти кивнул собравшимся угольщикам, — Допустим, мне не вытащить из вас ответов силой или угрозами. Что ж, ладно. Но ведь это не единственный способ. Есть и другие.

Перемена в его настроении заставила Паленого нахмуриться.

— Будешь снова предлагать деньги?

— Не деньги. Кое-что другое.

— Может, векселя? Еще какие-нибудь бумажки, которые истлеют у меня в руках?

— Нет. Кое-что другое, — свободной рукой Герти попытался поправить на плечах безнадежно порванный и перепачканный пиджак, — Вы, я слышал, безразличны к опасности и боли. И у меня была возможность в этом убедиться. Это и в самом деле так. Признаю.

— Наша плоть безразлична к боли. Что же до опасности… Ты все еще не понимаешь нас, сыряк. Смерть для нас освобождение. И если мы живы, то только лишь из-за упрямства.

Герти адресовал ему улыбку, немного неровную из-за все еще дрожащих губ.

— Или же вы просто кичитесь этим, а? Быть может, не так уж сильно вы отличаетесь от сыряка вроде меня по части умения рисковать собственной жизнью?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы можем превратить все это в маленькую игру.

— Кему^[157]? Что это значит?

— Аэ. Объясняю правила. Ты знаешь, как играют в „рулетку по-русски“?

Паленый осклабился. Так, что из его пасти пролилось малиновое свечение жара.

— Хочешь сыграть со мной?

Герти покачал головой.

— Еще лучше. Я сыграю в нее сам. Здесь шесть патронов, верно? Я буду задавать вопрос и, каждый раз, когда получу ответ, буду спускать курок. Шесть пуль в барабане. Шесть вопросов. Смотри.

Больше всего он боялся, что угольщики бросятся на него и сомнут, стоит ему опустить револьвер. Но этого не произошло. Они смотрели на него, как зачарованные. Но все же, отмыкая барабан, Герти волновался так, что пальцы прыгали, точно у девяностолетнего старика, страдающего Пляской Святого Витта^[158], скользили самым отвратительным образом по латунным окружностям гильз.

— Один, два, три, четыре… — вслух считал он, роняя тяжелые цилиндры в подставленную ладонь.

Среди угольщиков раздался ропот. По крайней мере, подумал Герти, ему удалось их удивить. О да, вполне удалось.

— Пять, шесть… Ну как? — Герти позвенел шестью патронами перед угольщиками. Расстояние между ними было достаточным, чтоб он мог понадеяться на то, что некоторые детали, как у хорошего фокусника, останутся не в фокусе их внимания. Например, то, что из шести тусклых цилиндров, катающихся в его ладони, лишь пять были снаряженными патронами. Шестой была пустая стрелянная гильза, — Теперь бросаю их в карман…

Герти демонстративно бросил патроны в карман пиджака и стал перебирать их там пальцами. Если он все правильно рассчитал, этот трюк будет не очень сложен. Требуется лишь на ощупь определить пустую гильзу. Не самая трудная штука, если обладаешь достаточно ловкими и чувствительными пальцами. Пальцы Герти, привыкшие управляться с огромным количеством документов, печатей, штампов и писчих принадлежностей, хоть и не могли соперничать с пальцами опытного пианиста, ловко перебирали в кармане звенящие цилиндры.

„В веселенькую игру вы решили сыграть, мистер Уинтерблоссом“, — раздался в голове у Герти незнакомый голос, спокойный и вместе с тем ироничный, — Надеюсь, вы взвесили свои шансы. В такой игре расплачиваться приходится чем-то большим, чем опустевший бумажник…»