Потом папа заорал голосом Павла: "Сними очки, я тебе врежу".
Оля маленькая покорно выполнила приказание...
Навстречу девичьей щеке с размаху полетела мужская ладонь...
- Защищайтесь! Вы должны защитить себя! - приказал Павел.
Увы! И еще раз, увы. Большая Ольга продолжала стоять, словно каменный истукан, тупо игнорируя призывы к бунту.
- Можете говорить? - спросил Рубан.
- С трудом.
- Рассказывайте о своих чувствах.
- Мне плохо. На маленькую Олю не могу смотреть. Трудно представить, что этот жалкий комочек плоти - я. Большая Ольга тоже напоминает желе. Трясется от страха. На загнанную в угол крысу она не похожа.
- Ускорим процесс. Включите-ка воображение и представьте крысу.
- Воображение в воображении? Как это сделать.
- На пупке большой Ольги есть синяя кнопка. Нажмите ее три раза и скажите: абракадабра.
Ольга с трудом растянула губы в улыбке, но на всякий случай четко выполнила инструкцию.
- Не молчите, - напомнил Павел.
- Появилась крыса. Но изображение размыто. Я просто знаю, что она здесь.
- Отлично. Начинаем работать. Попробуйте улучшить визуал. У крысы небольшое тельце, покрытое серой шерстью; тупая широкая морда, глазки-бусинки, изогнутая спина, короткий хвост...Получается? Нет? Плевать. Главное - идея. Помните: перед вами не млекопитающее отряда грызунов, а гуру боевых искусств, соответствовать которому великая честь. Теперь признайте, что в критических ситуациях готовы стать крысой и будете бороться, не оценивая шансы на победу, не рассматривая возможность капитуляции, а руководствуясь, простой и ясной мыслью: "Я буду убивать, когда понадобится!". Повторяйте за мной: "Я буду убивать, когда понадобится!"
- Убивать?
- Повторяйте.
- Я буду убивать, когда понадобится!
- Скажите: "Я всегда готова к бою!"
- Я всегда готова к бою...
Ольга почувствовала облегчение. С души словно свалился камень.
Большая Ольга в "фильме" вздохнула свободнее, едва прозвучало первое "готова".
- Я наслаждаюсь схваткой, - продолжил Рубан.
- Я наслаждаюсь схваткой.
Наслаждаюсь! Слово куснуло нервы возбуждением, и страх отхлынул на околицу сознания.
- Вы хотите быть хозяйкой своей жизни и не зависеть от детских страхов и комплексов.
- Хочу...- прошептала Ольга. - Я устала чувствовать себя жертвой...
- Вы, действительно, этого желаете?
- Да.
"Да" родило на месте отхлынувшего страха островок спокойствия и утвердило на нем все еще очень растерянную большую Ольгу.
- Вы искренни в своих желаниях? Вы истовы в своем хотении? Вы верите себе и в себя? Тогда повторяйте: "Я - сильная, мощная. Я - опора для самой себя".
- Я - сильная, мощная. Я - опора для самой себя.
- Повторяйте: "Я все могу. Я всегда побеждаю".
- Я все могу. Я всегда побеждаю.
С каждым произнесенным "Я" площадь островка росла. На границах поднимались горы. Страх суетливыми волнами бился о гранит. Но большую Ольгу он уже не волновал, и когда грянуло неизбежное: "Сними очки, я тебе врежу", когда Оля маленькая покорно подчинилась приказу, а навстречу девичьей щеке с размаху полетела мужская ладонь, призыв к сопротивлению оказался лишним. Сознание выдало имплантированную реакцию автоматически, не удосужившись показать, как загнанная в угол крыса бросается в атаку, ни ощерившиеся зубы, ни вставшую дыбом на загривке шерсть. И все же спасибо Павлу. Назойливые одергивания: "говорите, описывайте, не молчите" позволили зафиксировать новое состояние.
Сначала была пустота, в которой исчезли сомнения, колебания, страхи. Затем нахлынула ярость и подобно раскаленной лаве наполнила душу злой радостью, а тело энергией.
"Есть упоение в бою..."
Большая Ольга рванулась к отцу, толкнула в грудь, размахнулась. Как требовал "крысиный сценарий", она готова была нанести удар, ввязаться в схватку и победить. Иных вариантов не существовало. Однако кипучий порыв неожиданно оборвала холодная мысль: что потом? Что будет после боя? Она победит, вытрет ноги о поверженного врага, обрадуется, возликует и...останется без папы? Сломленный раздавленный отец - кому нужно такое дерьмо? А значит...
Закачались весы.
Накопленная за долгие годы обида, невыраженный гнев требовали удовлетворения, толкали вперед, орали, блажили: ату! Бей, круши! Воображение в воображении рисовало чудные живые картины: она бьет, давит, прессует, уничтожает. Ощущение вседозволенности было самым восхитительным из того, что удалось познать в жизни и нарисовать в мечтах. Самым правильным. Око за око! Зуб за зуб! Отец был воплощением зла, виновником бед. Он заслужил наказание. Месть оправдана!
И невозможна. Что-то внутри четко и ясно знало: обиды и боль, все острое, ядовитое, невыносимое, что точило и грызло душу долгие годы - пустое. Победа, в результате которой отец перестанет быть отцом, исключена. Исключена категорически. "Я никому никогда не отдам своего папу. Он - мой. Он мне нужен!" - директивы не подлежали обсуждению.
Качались весы, мгновениями разменивая не слова, смыслы...
Папа - источник боли и раздражения. Страх перед ним отравил детские годы и поныне кандалами висит на ногах. Чтобы избавиться от страха нужно, как учит Павел, с помощью воображаемого насилия уничтожить источник страха и тогда, победа над тираном уничтожит порожденные им комплексы.
Но папа - не только боль и раздражение. Он...
Слов не хватало. Но голос крови не нуждался в определениях. Все было предельно ясно. Плоть от плоти, кровь от крови, в ней папины гены, привычки, жесты. Отказаться от отца значит отказаться от себя, своей судьбы, сути, жизни...
Качались весы...
"Что для меня отец? Бочка с медом, отравленная ложкой дегтя? Или бочка дегтя, подслащенная малой толикой меда? Что выберу, то и будет. Идеализация, демонизация... - в каждом случае свой резон".
Неожиданно вспомнилось: буквально вчера в интернете попалась информация о дегте. Оказывается, в малых дозах деготь весьма полезный продукт. Разбавленный водой он применяется как добавка в конфеты, пряность к мясу, аромат для саун, косметический компонент.Но раз деготь не ядовит, зачем выбрасывать мед? Если перемешать ядреную черноту с янтарной желтизной и не предъявлять особенных требований к качеству (идеальных людей, к сожалению, не бывает), получится вполне пригодный к употреблению продукт. Особенно с учетом, что другой бочки нет. Папа - один, другого не дадут...
Качались весы...
Ольга почувствовала, как по щекам потекли слезы, а в груди, словно прорвало плотину. Она вздохнула с облегчением, улыбнулась, раскрыла глаза.
- Я вам так благодарна...Мне сейчас так хорошо...- из-за непрерывных всхлипываний говорить было трудно.
- Почему вы плачете? - Голос Рубана дрогнул от раздражения. - Что случилось? За что вы меня благодарите? Зачем открыли глаза?
- Кино закончилось.
- Давайте, без самодеятельности. Здесь я решаю...
- Ничего не попишешь. Фенита ля комедия. Конфликт исчерпан. Я все поняла...
- Что, черт возьми, вы поняли?
- Все. У меня будто пелена упала с глаз. Я перестала винить родителей и почувствовала такую острую пронзительную любовь к себе, что от умиления и реву сейчас.
- Подробнее.
- В голове такая путаница. Но я попробую объяснить. - Ольга вытерла слезы. - Я всегда казалась себе колоссом на глиняных ногах. Мне хватало ума, силы, характера, адекватности принять и реализовать любое решение. Но стоило появиться кому-то вроде папы и начать меня прессовать, как я растекалась в соплях и слезах. Естественно, сильную себя я обожаю. Кремень-баба, не пропадет, не подведет, опора и надежа! Слабую же - ненавижу и презираю. Вернее, ненавидела и презирала.
Быть сильной научила меня мама. Она тащила на себе дом, меня, больного папу и на деле изо дня в день демонстрировала навыки выживания для сильных. Благодаря маме я поднимаюсь после поражения, даю сдачи, крепко стою на ногах, цепляюсь за свое зубами и ногтями, не жалею себя и других. Я пока не очень хорошо наступаю - такой предмет не входил в программу, пришлось разбираться самой - но, общий принцип лидеров я усвоила на "пять". Сильные не сдаются, не опускают рук, идут вперед и платят на победу нужную цену.Слабой меня сделал отец. Талантливый, амбициозный, но слабохарактерный и болезненный, он утверждался в семье в основном за мой счет. Естественно, маленькая девочка противостоять взрослому мужчине не в состоянии. Я покорялась, сдавалась, опускала руки...и, мамина дочка, презирала и ненавидела себя за слабость и покорность. Самое страшное в сцене у шкафа - не оплеуха, не крик, а безысходное смирение; осознание, что против лома нет приема, что я должна подчиниться и стать жертвой.
