Главный еще несколько секунд всматривался в улыбающееся лицо трактирщика, прежде чем отдал приказ оставить тело на месте. Солдаты отошли в сторону и встали по стойке смирно.

- Ну хорошо. Пусть будет так. Скоро действительно их тут будет неимоверное количество. Гастролеры значит?

Езеф одобрительно кивнул.

- Я хочу задаток.

- Само собой.

Трактирщик достал звенящий кошель монет и положил его в вытянутую руку начальника стражи.

- Парни, все возвращаемся!

Воин встал с места и направился к выходу.

- А что с этим? – спросил один из патруля.

- Пусть лежит здесь. Трактирщик с ним разберется.

Группа солдат медленно вышла на улицу. С другой стороны послышался топот солдатских сапог и конского дыхания. Спустя минуту последние следы их присутствия окончательно пропали из виду.

- Вставай мой друг, они уже ушли.

Он едва мог двигаться. На лице, особенно на правой его стороне забагровел след от удара металлической перчаткой.

- Здорово они меня – пролепетал незнакомец. – Спасибо, что спас меня.

- Не стоит благодарностей. Езеф гуманист он любит людей и всегда готов придти на помощь.

- Ты и вправду не сдал бы меня им?

- Нет, что ты. Это грязное дело и я…

На улице послышались звуки бубенцов. Приближаясь все ближе и ближе, они вскоре начали играть так громко, что бренчание этих мерзких безделушек чуть не вывело из себя волосатого незнакомца.

- А вот и наши главные гости. – трактирщик, радостно потирая руки, вышел из-за стойки и направился к выходу. В дверях он встретил высокого и очень толстого чернокожего мужчину. Представитель народности Нигг, он был похож на груду гранита, страшную и очень опасную. Езеф давно вел с ним дела, хотя и несильно афишировал их, ведь торговля рабами была под запретом и могла наказывать вплоть до смертной казни.

- Здравствуй мой друг. – он раскинул руки и попытался обхватить здоровяка своими коротеньки ручонками. Чернокожий натянуто улыбнулся и дождавшись, когда волна искусственных эмоций сойдет на нет, прошел вглубь помещения. Незнакомец сразу заинтересовал циркового гастролера. Пробежавшись взглядом по телу и заглянув даже в зубы, он сделал для себя вывод, что экземпляр мог бы сослужить ему неплохую службу. Оставалось только сторговаться с трактирщиком, а зная его скупой характер, это было делом архисложным.

- Триста шекелей. - выпалил здоровяк, даже не оборачиваясь к хозяину заведения.

- Триста? За первого попаданца? Да это грабеж! Тут как минимум тысяча, да и то, только потому, что я тебя давно знаю и мы с тобой в хороших отношениях. Так что давай не будем портить их такой глупостью как попаданец.

- Пятьсот.

- Нет-нет-нет, - трактирщик подлетел к сидящему в недоумении от происходящего незнакомцу и стал водить своими руками по грязному телу.

- Посмотри, какой красивый. Какое лицо, какая кожа… если отмыть конечно, а зубы. Таких нет даже у лошадей Его Величества. Бобры во всем Гувероне молча плачут, завидуя такому оскалу. И за такой экземпляр ты предлагаешь всего пятьсот шекелей? Тысяча!

Чернокожий знал, что торг не дастся ему легко и был готов торговаться хоть до следующего утра. Он просто не мог позволить себе не снизить цену и не утрать нос этому скупердяю Езефу.

- Восемьсот, мое последнее предложение. И не шекелем больше.

- Но ведь он красивый…

- Похож на клячу.

- Брось, старина. Ни один публичный дом в Нигге не имеет такого экземпляра. Ты озолотишься на нем.

- Что!?

Голос незнакомца был жалок и похож на предсмертный крик жертвы, которая осознала, что ее ждет в ближайшее время. Чернокожий гастролер повернулся к нему и, посмотрев в лицо готовое расплакаться, сделать дружеский жест в его сторону.

- Не бойся. Все плачут впервые, потом будешь улыбаться. Девятьсот.

- По рукам

Трактирщик радостно ударил в ладоши и схватил кошель с деньгами. Монет было очень много. Даже его руки, знавшие все суммы в этом королевстве, не могли спокойно держать туго набитый мешочек со звонкими монетами. Гастролер схватил незнакомца за плечо и поволок за собой.

- Но… но ты ведь говорил, что поможешь мне. Говорил, что ты гуманист.

Мужчина судорожно упирался всем телом, пытаясь хоть как-то сопротивляться здоровенному циркачу.

- Так и есть, мой милый друг. Следующие десять лет ты проведешь в компании мужчин, которые будут любить тебя всем сердцем. Разве не о таком ты мечтал всю жизнь. По крайней мере, тебе не придется умирать на каменоломнях, а это уже намного лучше.

- Ты предатель! Я вернусь! Обещаю тебе! В моем районе за такое …

Дверь захлопнулась. Последние слова смешались с криками и звоном удалявшихся бубенцов. Циркачи уехали. Трактирщик молча зашел за прилавок и принялся подсчитывать золотые монеты, бережно высыпанные на стол перед ним.

- Попаданцы, хоть какая-то польза от них.

Он поднял перед собой блестящую монету и продолжил любоваться ей.

3.

- Дорогой, как тебе это платье?

Майнстейм смотрел на крутящуюся возле зеркала жену и все больше убеждался в том, что лучше бы он не женился на этой женщине. Красивая когда-то, она превратилась в нечто непонятное и несуразное для королевской особы. Лицо стало похоже на сухофрукт, талия перестала выделяться на фоне остального тела, а некогда пышная грудь опустилась так сильно, что опуститься до такой степени он себе не позволял даже в годы лихой молодости.

- А что если я скажу, что оно тебя полнит?

- Тогда я разведусь с тобой.

- В таком случае, зачем ты спрашиваешь меня об этом, если ответ уже очевиден.

- Ах, муж, - она приложила желтое платье к своему телу и еще сильнее закрутилась у зеркала. – сегодня бал. Будь хоть немного внимателен к своей даме. Скажи комплимент, дай мне почувствовать себя молодой.

Еще раз окинув взглядом растолстевшее тело, Майнстейм отбросил последние намеки на подобные слова.

- Каким может быть платье, купленное мной на мои же деньги? Конечно, красивым, вне зависимости от того на ком оно сидит.

- У тебя скверный характер, муж, и чем старше ты становишься, тем сильнее он проявляется в тебе. Тебе надо быть другим.

- Где наш сын, солнышко? Я не видел его уже очень давно. – король попытался сменить тему разговора. Жена уже давно не «волновала» его мужское воображение. И любые намеки на что-то близкое и личное приводили в ужас даже местную охрану, которая всем гарнизоном сочувствовала королю.

- Он уехал к маменьке как неделю назад. Ты что, забыл?

- Нет, что ты. Я все прекрасно помню.

Врал он как всегда глупо и неумело, но делать это приходилось не так уж и часто, поэтому Майнстейм несильно придавал этому значение.

- А ты знаешь, какой сегодня день?

Матильда резко развернулась и, отложив платье в сторону, начала медленно приближаться к сидевшему в кресле мужу.

- Воскресенье.

- А еще?

- Двадцать второе число.

- А еще? – ее голос становился нервозным.

- Сегодня полуночная служба в храме огня.

- Майнстейм! - она крикнула так сильно и пронзительно, что зеркало было готово треснуть на несколько частей и развалиться на осколки. – Сегодня день рождения моей матушки! Ты обещал мне, что больше никогда не забудешь эту дату!

- О, милая, прости, столько дел и забот, что из головы вылетело. Кстати, что там делает наш сын?

- Ты сам его туда отправил.

- Правда?

Король стал судорожно перебирать в своем мозгу все приказы и повеления, которые он отдавал последнюю неделю. Напряжение в личных покоях короля стало заметно нарастать. Жена приняла грозную стойку, воткнув свои кулаки в грузные бока, и была готова наброситься на благоверного, если он не сможет хоть как-то оправдаться.

Однако усилия не прошли зря. Каким-то чудом в его памяти всплыли обрывочные слова из приказа, которым он отправил сына к теще. Выдавив их из себя как можно мягче, он вдруг увидел как лицо жены стало постепенно приобретать спокойный и безмятежный вид.