Старая женщина заканчивает уборку и выходит на авансцену.

А рано утром прибежал взволнованный сосед, полковник в отставке. Он долго служил на Дальнем Востоке. Союз Нерушимый! Он любил рассказывать, как в молодости у него был роман с балериной. Однако на этот раз его было трудно узнать! Хорошо выбритый, с прекрасной выправкой, он шатался, брёл согнувшись, придерживал отстёгивающийся протез и что-то гневно, шепеляво кричал беззубым ртом, показывая рукой в сторону леса. Оказывается, только что, на опушке леса, мимо него промчался Сэр Френсис! Полковник побежал было дальше – собирать народ, звонить в милицию, но метров через десять поскользнулся, упал в некошеную траву, из горла у него хлынула кровь и он тут же умер. А Сэр Френсис так и не появился у нас, очевидно, у него были совсем другие планы. Болб!

Пауза.

А я – иду. Я продолжаю идти. Пора кормить обжору-кота. Пора переходить площадь. (собирается) Пора пробиваться на ту сторону. Молб! (неистово) Я просто проваливаюсь куда-то!

Второй громко чихает в мешке. Мерно шуршит метла.

Первый: Элен. Элен. Где ты была, Элен?

Старая женщина: Солб.

Первый: Это ты – не Элен?

Старая женщина: Молб.

Первый: Это не ты, Элен?

Старая женщина: Это я, не Элен. Это не я.

Первый: Где же ты, Элен?

Старая женщина: Я просто проваливаюсь куда-то.

Первый: Куда это ты проваливаешься? К чему эти проваливания?

Старая женщина: Я была в алмазных небесах. Я гуляла в застывшем лесу. Я видела душу подземелья. Я собирала цветы невозможности.

Пауза.

Первый: Я – голоден. Я – голоден!

Старая женщина: Ты – кот.

Первый: Ты принесла молока?

Старая женщина: Да, я принесла хлеба.

Первый: А масла?

Старая женщина: И молока.

Первый: А хлеба?

Старая женщина: И масла.

Первый: А воды? А огня? А света? А всего, что угодно? А чёрт знает чего?

Старая женщина: Да. Да. Да.

Первый: А соли? Ты обещала принести соль!

Старая женщина: Солб. (пауза) Ветер усиливается.

Первый: Нет никакого ветра.

Старая женщина: Нет, ветер усиливается.

Первый: Похоже, будет дождь.

Старая женщина: Дождь идёт постоянно.

Первый: Как его зовут?

Старая женщина: Не скажу.

Пауза.

Первый: Ты тридцать лет проходила на своих ногах.

Старая женщина: Расскажи что-нибудь.

Первый: Тебя интересует только это.

Старая женщина: Болб.

Первый: Искажённое страстью.

Старая женщина: Нигде-то я не была.

Первый: Что там слышно новенького?

Старая женщина: Я подкрадусь к тебе ночью.

Первый: Я уже рассказал тебе всё, что знаю.

Старая женщина: Я плохо знаю новую музыку.

Первый: Тридцать лет.

Старая женщина: Я видела боевик с философским подтекстом.

Первый: Фак ю.

Старая женщина: Я просто проваливаюсь куда-то. Я всегда проваливаюсь.

Первый: Любопытно.

Старая женщина: Я не хочу проваливаться. Я буду проваливаться. Как сладко проваливаться.

Первый: Забавно.

Старая женщина: Мне нравятся «Пинк Флойд» и «Джетро Талл».

Первый: У тебя только одно на уме.

Старая женщина: Банда саблезубых тигров. Лошадь с кинжалом в зубах.

Первый: Что там Сэр Френсис?

Старая женщина: Бумс.

Первый: Похоже на Сокурова.

Старая женщина: Его уже видели много раз.

Первый: Что делать, когда он придёт?

Старая женщина: Каждый должен решить это сам.

Первый: Что – решить?

Старая женщина: Что-то.

Первый: Пойми, в моём положении.

Старая женщина: Если он должен прийти, то он придёт. Сопротивляться этому – бессмысленно. Даже седой полковник – он воевал с белофиннами, освобождал Прагу, арестовывал Кальтенбруннера, выселял крымских татар, крутил роман с балериной, служил на Дальнем Востоке и лично допрашивал Буковского – но даже он ничего не смог сделать и упал с разорванной аортой в некошеную траву в половине девятого утра.

Пауза. Второй чем-то шуршит в мешке. Метла метёт.

Телефонный звонок. Первый не сразу берёт трубку.

Первый: Да. Я слушаю. Откуда? Из Небесной Канц... Да, просил. Точно ничего неизвестно? Ну что ж... (смеётся) не знаю даже. Может быть, будет? Прекрасно. Чудесно. А? Да, в общем-то, уже всё равно. Спасибо. Что? Что они просили узнать? Как тут обстоят дела? (пауза) А они, шефы эти ваши, не знают? Им бы и карты в руки. А, разладилась обратная связь... Ну, ясно. Я ещё тогда обратил внимание, что у вас хреново работает телефон. Что? Да, могу. Могу. Хотя сказать мне особенно нечего. Да и что тут может происходить? Я вот застрял... Да-да, по-прежнему. А вокруг – вокруг площадь. Асфальт растрескался и ни к чёрту не годится – ямы, выбоины и так далее. На театр лучше бы не смотреть вовсе – краска облупилась, штукатурка осыпается, похоже, скоро всё здание рухнет. На деревьях – пыль. Пыль! Из автобусов вываливаются вспотевшие туристы и глазеют на всё подряд. Вот так. Ну, а в целом – жизнь катится в обычном своем ритме... в обычном ритме, говорю. Ещё что? Ещё... А ещё по вечерам в окнах зажигается свет. Люди торопятся домой, хлопают двери парадных. Кто-то едет на лифте, а кто-то – если не слишком высоко и позволяет здоровье – идёт пешком. Люди заходят в свои квартиры, надевают домашние тапочки и кладут на место дверные ключи. Каждый из них всё знает в своей квартире – где лежат щётки, запасные тюбики с зубной пастой, старые газеты и чистые носки. Люди зажигают свет в ванной, моют руки и лицо, вытираются полотенцем и идут на кухню, ужинать. Они включают чайник, режут хлеб, достают из холодильника, что бог послал и начинают есть. Они – едят!

Старая женщина: Конечно, едят. Молб! Чего же им не есть-то?

Первый: Вот они и едят!

Старая женщина: Проголодались за день, как коты – вот и едят.

Первый: Да, они проголодались и хотят есть! Они ужинают!

Старая женщина: Что же им – завтракать вечером? Солб.

Первый: Шмолб! Долб! Волб! Они ужинают! Они приходят домой и ужинают! У кого-то вкусный ужин, у кого-то – не очень, но всё же и это лучше, чем ничего! Они ужинают! Дневные заботы съёживаются, отступают, откатываются прочь, не в силах противостоять мощному натиску сосисок и жареной картошки! Бесконечные тусовки, витиеватые проблемы, долги, очереди, звонки, рукопожатия – весь этот гон, всё это суетное многообразие каждодневности замирает, как парализованное, чухается где-то на задворках голодного мозга, подавленное порцией тушёных овощей с майонезом. Потом, после ужина, вновь зашевелятся неугомонные щупальцы дел и делишек, но это будет потом! А пока что они – едят! Они – ужинают! (отбрасывает телефонную трубку) Человечество ужинает! В урочный час люди моют руки, вытираются полотенцем и садятся за стол! Как бы там ни было! А внизу, за окном – взгляни! – творится такое! Чёрт знает чего только не происходит! Разрушается здание театра, потрескался асфальт, Элен куда-то проваливается, мертвецы с мешками бродят по улицам, Сэр Френсис рыщет в пригороде, саблезубые черногорцы сражаются с обнажённой американкой, космонавты пьянствуют на орбите, лоси блокируют здание Главпочтамта, компьютеры сражаются с телефаксами, демократы реставрируют Берлинскую стену, коммунисты уходят в тибетские монастыри. Джон Майл стучит карандашом по бубну, кришнаиты снимают фильмы про некрореалистов, джазмены братаются с панками, вампиры ловят контролёра, блинная превращается в храм, застрявшие плачут в тумане, на губах хрустит песок, миллионеры сдают пустые бутылки, кроты осваивают таблицу умножения, птицы разворовывают Эйфелеву башню, Татьяна разводит гнилые яблоки, дирижабли требуют отмены границ, доисторическое чудовище травится газом, женщины в парке насилуют одиноких прохожих, голодные юноши загоняют маленькую художницу в крапиву, рыба ест гору, три равняется восьми, смерть играет на гитаре, Солнце врезается в Луну! Мир разлагается на составные и катится в тартарары, но как бы там ни было, каждый вечер в окнах зажигается свет, человечество моет руки и садится ужинать! И я не знаю, не знаю, не знаю, что сказать вам на это!