Рожи остались бесстрастными, но поведение бугаев резко изменилось. Мне почтительно поклонились и незамедлительно препроводили во внутренние помещения, где я был буквально передан с рук на руки каким-то другим шестеркам, которые провели меня еще дальше, остановившись в итоге перед красивой резной дверью, ведущей в какой-то особенный кабинет.

- Босс, ваш гость здесь, - доложил по сотовому один из моих сопровождающих, и я был незамедлительно допущен внутрь.

Влад

История нашей семьи - словно лоскутное покрывало, где черные и белые полосы намешаны так хаотично, что не разберешь, каких больше; где слезы и боль потерь тесно спаяны с радостью, а взлеты чередуются падениями, оправиться от которых моим предкам было не так-то просто.

Мой прадед Отто Ланге - последний чистокровный немец в семье, уроженец трудовой коммуны немцев Поволжья, жил себе счастливо и спокойно, знать не зная ни о какой Германии, пока не прочувствовал на собственной шкуре все "прелести" сталинского правления. Депортированный в начале войны в Казахстан, он потерял и беременную жену, и родителей, умерших в пути от голода, а потом, обозленный на весь белый свет, попросился на фронт добровольцем и вскоре перешел на сторону противника, но воевал недолго, тяжело раненый под Сталинградом. Попал в госпиталь в Мюнхен, поправил здоровье, но к строевой был признан негодным, и остался в немецком тылу, работал на заводе и постепенно налаживал свою жизнь. Однажды совершенно случайно довелось ему спасти молодую еврейку, чудом сбежавшую от расстрела, и с этого момента началась для него новая полоса испытаний.

Прятались, переезжали с места на место, перебиваясь случайными заработками и ... горячо любили друг друга. От этой связи на свет появился мой дед, которого назвали Иво, - немецким именем, так похожим на русское, - несмотря на все беды, Отто по-прежнему отчаянно тосковал по далекой России. А дальше был новый донос, малыша родители сумели спрятать у соседей, но сами попали в концлагерь, где ждали смерти, но их спасли наступающие части армии американских союзников. Семья счастливо воссоединилась, оставшись жить на территории будущего ФРГ.

После войны требовалось много строительных материалов, и фабрика предприимчивого немца Зигмунда Вебера, где работал Отто, быстро шла в гору. Он проявил себя грамотным работником, и хозяин, потерявший в войну всех наследников, обратил внимание на талантливого молодого человека, подучил экономике и приблизил к управлению, а после своей отставки подписал на него все активы.

Иво, а потом и мой отец, Серж Браун Ланге, развили небольшую фабрику до гигантского предприятия, так что я родился, как часто говорят про отпрысков состоятельных семей, с серебряной ложкой во рту, хотя сам про себя так бы не сказал, ибо меня никогда не баловали, с ранних лет заставляя трудиться. Моя бабушка австрийская подданная, мать (вот же судьба!) русская эмигрантка из семьи бывших белогвардейцев, так что во мне намешана кровь половины Европы, а сам я получился жгучим международным недоразумением с черными волосами и темно-карими глазами, совсем не тянущий внешними данными на истинного арийца.

Папа звал меня Вольдемаром, мать - Володей, но мне не нравилось ни то, ни другое, и всем друзьям и знакомым я представлялся как Влад, не разрешая никакие иные варианты своего имени. Из привилегий состоятельной семьи - только отличные материальные ценности, все остальное - как и у всех. Я должен был учиться, заниматься волонтерством, участвовать во всех школьных делах, развивать тело в труде и спорте, - отец явно готовил из меня своего преемника.

В результате всей этой шоковой семейной терапии и получился я взрослый - закончивший два высших учебных заведения молодой специалист, грамотный прирожденный лидер, и ... невероятный красавчик, на которого неизменно обращала внимание вся встречающаяся мне по жизни женская половина населения. Казалось бы - чего же лучше, живи и радуйся, но судьба подкинула мне еще одно неожиданное, но очень сложное испытание, которое я тщетно пытался преодолеть еще в старшей школе, без памяти и безответно влюбившись в... своего одноклассника.

Впервые обнаружив в себе эту порочную страсть, я был по-настоящему шокирован. "Так вот почему меня не трогают все эти пылкие взоры красивых девочек и их нежные юные прелести, - с пугающей очевидностью осознал я, - я родился уродом, извращенцем, которого тянет только к парням. И что же мне с этим делать? А если отец узнает?" Я долго боролся с собой и своими желаниями, пытаясь вызвать в душе хоть какие-то чувства к соседке по парте, которая не сводила с меня глаз, но ничего не получалось, и я неизменно видел в юношеских эротических видениях одного Его - моего прекрасного и недоступного Бога, Эберта Вайса, отчаянно боясь, что он догадается о моих грешных желаниях и возненавидит как извращенца.

В конце концов так все и вышло, когда однажды я не выдержал и признался ему в своих чувствах. Эберт жутко оскорбился, отвесил мне пару пощечин, обозвал придурком и в слезах убежал от меня подальше. Дело дошло до родителей, был жуткий скандал, меня перевели в другую школу, практически посадив под домашний арест. Я долго переживал, а потом смирился. Что делать, раз уродился таким, в инете написано, что геев на свете немало, и ничего, живут себе и не парятся, о самоубийстве не помышляют.

В колледже, вдали от родительской опеки, я почувствовал себя свободнее. Тайно посещал гей-клубы и гей-бары, где можно было легко найти партнера на ночь, но пары своей так и не встретил, довольствуясь тем, что имел, пуще огня избегая влюбиться в какого-нибудь натурала. Отец иногда навещал меня в общежитии, да и я домой наезжал, правда не часто, но даже в редкие эти встречи он упорно пытался образумить заблудшее чадо, направить на путь истинный, знакомил меня с хорошими девушками, но вскоре отчаялся и отступился.

- Живи, как знаешь, Вольдемар, - тяжело вздохнув, сказал он мне, - я больше не стану на тебя давить. Жаль, конечно, что такой великолепный экземплярчик мужчины, как ты, останется бездетным, но ничего не поделаешь. Слава Богу, что у тебя есть брат, и он вполне нормальный, надеюсь, что хоть он порадует меня продолжением рода.

Я так и жил, превратившись для всех окружающих в унылого трудоголика. Занимал в империи отца все более высокие посты, совершенствовал природный талант бизнесмена, тайно жил своей нетрадиционной личной жизнью. Знал, что практически все девушки и даже многие замужние дамы, работавшие в компании, тайно вздыхают по мне, но это ничуть меня не трогало, и полные восхищения женские взгляды скорей раздражали, чем льстили, остро напоминая мне о моем одиночестве.

Три года назад, накануне дня рождения, когда мне исполнилось двадцать семь, отец вызвал меня на частный аэродром, и ничего не объясняя, велел следовать за ним в наш личный самолет. Куда мы летим, я не спрашивал, прекрасно зная, что он сам скажет мне все, что нужно.