– И ты смотрела? – как можно нейтральнее спросил Антон.

– Я видела у Таньки в телефоне, что там и к чему, кто с кем. Нет, я не стала смотреть.

– Почему? – тихо спросил Антон.

– Почему? – изумилась Ника. – Ты меня не хвалишь, а спрашиваешь – «Почему?»

Антон кивнул.

– Хочу тебя понять, Ника.

– Испугалась, – пожала плечами девочка. – Да, испугалась! Что ты так недоверчиво смотришь? Трудно объяснить тебе.

– Ладно. – Антон обнял дочь. – Прости меня, я как-то… пропустил это все.

– Пап, все нормально, не преувеличивай.

Ника передвинулась в тень, которая сместилась чуть вправо. Что вдруг она об этом вспомнила? Просто подумала, как иногда не хватает мамы. Лучше правду себе сказать, тогда сразу успокаиваешься.

Антон раньше никогда не ходил в школу, даже на первое сентября. Вечно занятая Анна все-таки находила время, чтобы сходить на собрание или забежать в школу, принести справку, договориться о том, что Ника опять едет на сборы. Поскольку Ника отлично училась – не только для спортсменки, а на уровне школы, у нее проблем не было.

Когда у них был старый класс и другая классная, атмосфера в классе была нормальной. Но после перемешивания параллелей и особенно с приходом Элеоноры Григорьевны все изменилось. Но это пришлось как раз на самый трудный год в их семье. Пока они с отцом пытались как-то начать жить по-другому, в их классе и происходили главные перемены, причем не к лучшему. Центр класса переместился, вокруг новой молодой классной активно завертелись мальчики – и их собственные записные ловеласы, и вновь пришедшие.

Шесть-семь мальчиков постоянно находились около молодой учительницы, проводя с ней все перемены, прогуливая другие уроки, запираясь с ней в классе. Элеонора Григорьевна покупала еду, салаты, нарезку, заваривала мальчикам кофе, они вместе смотрели американские боевики, музыкальные ролики. Жила Элеонора Григорьевна в съемной комнате, с соседкой, поэтому в школе задерживалась допоздна – домой ей не к чему и не к кому было стремиться, мальчики часто оставались с ней тоже до позднего вечера. На уроках они стали называть ее на «ты», между собой звали «Лялька», а Лялька, хоть напоказ и сердилась, не могла скрыть своих симпатий. Наряжалась, сильно душилась, распускала волосы, все перекладывая и перекладывая их руками на уроке – то за ухо, то назад, то вперед, то на лоб. Ника иногда сидела и считала – сколько раз классная потрогает свои волосы и переложит их с места на место. Тридцать семь, сто шестнадцать… Уроки у нее были скучные, по физике Ника числилась в базовой группе, где обучение было не профильным, поверхностным, и учительница так и относилась к их группе. Пришли, поковыряли задачку, да и ладно. Сама она физику, может, и любила, но не так сильно, как мальчиков.

Поскольку в их классе все это происходило постепенно, то как-то все незаметно и привыкли. Ну так, значит так. Бывает по-разному. Бывает еще хуже. Лялька, по крайней мере, не издевается, как некоторые. Кто-то унижает изощренно, тонко, кто-то грубо и глупо, но все равно ведь – не ответишь. Пока учитель не сделает что-то, во что должна вмешаться прокуратура, администрация школы до последнего будет его защищать. Корпоративная этика, наш всегда прав, потому что он наш. Так было в их школе уже не раз. Ударила учительница третьеклассница – уговорили родителей по-тихому перейти в другой класс. Ударила та же учительница девочку – уговорили по-тихому перейти в соседнюю школу. Не остановила другая учительница детей, когда они впятером избивали девочку, стояла невдалеке, переписывалась с кем-то по телефону, только кричала: «Ну хватит там орать, что вы разорались так? Голова лопнет от вас!» – настойчиво порекомендовали уйти из школы тем родителям, которые все видели, остановили детей и решили потом основательно жаловаться на эту учительницу, а девочка та учится до сих пор в их школе – и ничего. Вот теперь в школьных порнороликах снимается… Звезда…

Унижает еще одна учительница мальчика, издевается над его бедностью, над жалким пиджаком, над застиранной рубашкой, над старыми ботинками, над серыми носками, которые собираются кучей… А что с этим поделаешь? Все ведь знают, почему. Потому что два года назад она пришла в праздник, 23 февраля, в футболке с принтом американского флага на всю грудь и огромный живот, а мальчик сфотографировал ее да и ВКонтакте выложил, с подписью «Так празднуют День защитника Отечества в моей школе». А кто-то принес, показал учительнице. И она никак простить не может. Обиделась, возненавидела. Он же за два года не нашел возможности извиниться.

Школа – это место, где ломают души. Потому что власть учителя над душами детей ничем не ограничена.

Антон ничего этого не знал. Ника иногда рассказывала отцу о событиях в школе, но он так расстраивался, с каждым неприятным событием собирался идти в школу разбираться, писал что-то, какие-то объяснения, заявления, никогда эти заявления не относил, но переживал сверх меры. И Ника перестала ему рассказывать. Пусть отец думает, что у нее хорошая школа. У него и так хватает переживаний. И работа нервная, ответственная, и зрение стало ухудшаться, и жена ушла, и сын погиб, и вообще. Отец тонкий и чувствительный человек, ему надо было не офицером быть, а учителем словесности в гимназии начала прошлого века. Отпустил бы бородку, надел бы золотое пенсне, объяснял бы гимназистам, почему рассказ «Дом с мезонином» всегда будет трогать душу человека, как бы вокруг ни менялся мир…

Ника попыталась встать. Потихоньку, опираясь на скалу. Встать получилось, но идти было невозможно. Девочка села обратно. Главное, не поддаваться панике. Она много раз видела, как от неожиданной травмы, особенно перед соревнованиями или во время них, ее товарищи теряли контроль над собой, срывались. Придется пережить это. Ничего, вернется в Москву. Отцу будет веселее. Сначала он расстроится, но она будет ждать его с работы, вечером они будут болтать, как обычно, Ника будет готовить, за эти два года она с трудом научилась готовить, раньше у нее совсем ничего не получалось, и теперь даже полюбила, стала придумывать какие-то свои блюда. Какой еще может быть позитив от того, что она сломала ногу? Наведет порядок в своих шкафах, побольше прочитает… На выходные на дачу поедут, может, посадят укроп или какие-то новые цветы. Раньше Анна умудрялась что-то выращивать на даче, то, что не требует особого ухода и регулярного полива. Но уже два года сад у них совершенно запущен, растут только елки – вдруг пошли вширь и ввысь, а осенью грибы – лисички, сыроежки, подберезовики, белые. И яблоня неожиданно стала давать много яблок – сочных, необыкновенно красивых, словно налитых светом, не очень сладких, хранящихся до Нового года… Вот, посидит в саду, почитает, с ногой в гипсе особенно не поработаешь садовником…

Ника вздохнула. Может, просто поплакать? Чем искать позитив в том, в чем позитива нет никакого. Разрешить себе в кои веки раз. От этой мысли плакать расхотелось тут же.

Ника стала наблюдать за красивой бабочкой, которая все летала вокруг и садилась на совершенно не подходящие предметы. На яркий серо-голубой камешек, на сухую палочку, на ее ногу… Ника дотянулась до фотоаппарата, чтобы сфотографировать бабочку. Светло-коричневая с золотыми и ярко-голубыми всполохами на крыльях… Пошлет отцу, когда вернется в лагерь, у нее в камере есть прямой выход в Интернет, отличный мамин фотоаппарат.

Раньше Ника не любила фотографировать, начала год назад, совершенно неожиданно. Сначала стала фотографировать айфоном, а потом подумала и взяла мамину камеру, все равно лежит без толку. У нее получались фотографии и людей, и природы. Ника видела какие-то особые ракурсы, в которых привычное казалось красивее, чем оно есть на самом деле. Приятно иногда в себе обнаруживать художника, тем более, что никто никогда не считал, что у Ники есть какие-то художественные задатки. Рисовал маленький Артем, отлично рисовал. А Ника легко училась и сразу стала опережать всех на лыжах. Об искусстве как-то и не думала. Вот теперь сломала ногу, можно будет посидеть, разобраться в фотографиях, может быть, что-то послать на фотоконкурс, как она давно собиралась…