– Но вокруг тебя тогда вовсе не было светло – зимний день уже клонился к закату. А единственный человек, к которому ты прикоснулся… Шут! Что случилось?

Он вдруг качнулся вперед и закрыл лицо руками. Потом горестно признался:

– Мне нехорошо. У меня спина мокрая.

Мое сердце упало. Я подошел к нему и встал сзади.

– Наклонись вперед, – мягко попросил я.

На удивление он послушался меня. Его ночная рубашка на спине и впрямь была мокра, но не от крови.

– Подними рубашку, – сказал я, и Шут попытался, но удалось ему это только с моей помощью. Я поднял свечу повыше, чтобы посмотреть… – Ох, Шут! – выпалил я, прежде чем успел прикусить язык.

Рядом с позвоночником у него на спине было зловещего вида вздутие, которое лопнуло и сочилось зловонной жидкостью. Струйка текла по тощей, иссеченной шрамами спине Шута.

– Не двигайся, – сказал я и отошел, чтобы взять у очага котелок с теплой водой. Я смочил в нем свой носовой платок и отжал его. – Придется потерпеть, – предупредил я и стал протирать нарыв.

Шут громко зашипел и опустил голову на сложенные на столе ладони.

– Тут вроде как нарыв. Он вскрылся, и, возможно, это к лучшему.

Он ничего не сказал, только слегка вздрогнул. Я даже не сразу понял, что он потерял сознание.

– Шут? – Я тронул его за плечо.

Ни слова, ни движения. Тогда я отыскал Силой Чейда.

С Шутом беда. Ему стало хуже. Можешь прислать в свои старые комнаты какого-нибудь лекаря?

Даже если кто-то из них еще не спит, ни один лекарь не знает туда дороги. Мне прийти?

Нет. Я сам о нем позабочусь.

Уверен?

Да.

Возможно, лучше обойтись без чужих людей. Возможно, лучше, если мы справимся вдвоем, как это уже не раз бывало. Пользуясь тем, что в забытьи Шут не чувствовал боли, я зажег побольше свечей, принес тазик и промыл нарыв, как только мог. Шут сидел неподвижно, обмякнув, пока я поливал рану тонкой струей воды и смывал то, что оттуда сочилось. Крови не было.

– Все равно что лечить лошадь, – машинально пробормотал я сквозь зубы.

Вычищенный нарыв зиял на спине у Шута, словно мерзкая пасть. Свищ угодил глубоко под кожу. Я заставил себя осмотреть изувеченное тело моего друга. Оказалось, у него были и другие затянувшиеся, но воспалившиеся изнутри колотые раны, одни – лоснящиеся и почти белые, другие – зловеще-красные, окруженные сетью темных потеков.

Передо мной был умирающий. Слишком многое в нем было не так. Глупо было думать, что хорошая пища и покой могут исцелить его. Они всего лишь замедлят умирание. Недуги успели захватить слишком много плацдармов в его теле. Может, он уже мертв.

Я протянул руку и коснулся двумя пальцами жилки на его шее, чтобы проверить, бьется ли сердце. Оно билось – я ощутил слабые толчки кровотока. Я закрыл глаза и остался сидеть так, прислушиваясь к этому биению и находя в нем странное утешение. У меня вдруг сильно закружилась голова – я давно не спал и выпил лишнего еще на празднике, а потом еще и добавил за разговором с Шутом. Внезапно я почувствовал себя старым и запредельно уставшим. Мышцы и кости ныли, отыгрываясь за все те непосильные задачи, которые я взваливал на них столько долгих лет. Старая боль там, где когда-то мне в спину вонзилась стрела, теперь проснулась и назойливо запульсировала, словно кто-то ткнул пальцем в старую рану.

Вот только от этой раны давно не осталось даже шрама. И боли тоже. Эта мысль была тихой и легкой, как первый снег за окном. Я не подал виду, что заметил ее, лишь принял происходящее к сведению. Позволил своему дыханию замедлиться и замер внутри собственного тела. Внутри нашего тела.

А потом я неслышно перенесся сознанием внутрь Шута. Он негромко застонал, словно во сне. «Не бойся, – мысленно сказал я, – мне не нужны твои тайны».

Но даже одно упоминание о тайнах заставило его встрепенуться. Он попытался бороться, но я замер, ничем не выдавая своего присутствия. Когда Шут затих, я мысленно выпустил тонкие чувствительные щупальца и стал исследовать его изнутри. «Потихоньку, полегоньку…» – напоминал я себе. Я дал себе ощутить боль Шута, исходящую от нагноений в спине. Нарыв, который вскрылся, был еще не самым страшным. Отравленный гной, содержавшийся в других полостях, распространялся внутрь, а у Шута не было сил сопротивляться.

Я повернул эти потоки вспять. Я выдавил яд наружу.

Это оказалось нетрудно. Я действовал очень осторожно, не требуя многого от его плоти. В ином, воображаемом мире я прикасался пальцами к вздутию и призывал отраву выйти. Горячая кожа набухала под моими руками и лопалась, гной выплескивался. Я использовал Силу новым, доселе неизвестным мне образом, но в те минуты все казалось очень естественным и очевидным: конечно, именно так и надо. Так можно и нужно.

– Фитц…

– Фитц!

– Фитц!!!

Кто-то схватил меня и дернул назад. Я потерял равновесие и стал падать. Меня пытались подхватить, но не успели, и я грохнулся на пол. От удара перехватило дыхание. Я захрипел и открыл глаза. Понять, что передо мной, удалось не сразу. В свете догорающего пламени очага стоял Чейд. Лицо его было перекошено от ужаса. Я попытался заговорить – и не смог. Я страшно устал и был весь в поту, мокрая одежда липла к телу. Приподнявшись, я увидел, что Шут по-прежнему сидит в кресле, бессильно уронив голову на стол. Из дюжины открытых ран на его спине сочился гной. Я повернул голову и встретился глазами с Чейдом.

– Фитц, чем ты тут занимался? – спросил он так, будто поймал меня на чем-то постыдном и гадком.

Я попытался набрать воздуха, чтобы ответить. Чейд отвел взгляд, и я понял, что в комнату вошел кто-то еще. Неттл. Я ощутил ее скользящее прикосновение в Силе.

– Что тут произошло? – резко спросила она, потом шагнула ближе, разглядела спину Шута и охнула от отвращения. – Это Фитц сделал? – обернулась она к Чейду.

– Не знаю. Разожги огонь и принеси еще свечей, – велел он и бессильно рухнул в кресло, в котором раньше сидел я. Сложив трясущиеся руки на коленях, он наклонился ко мне: – Парень! Что ты тут творил?

Я наконец вспомнил, как наполнить легкие воздухом.

– Пытался остановить… – еще один мучительный вдох, – отраву…

Перевернуться на живот оказалось невероятно трудно. Каждая жилка в теле болела. Я уперся ладонями в пол, чтобы встать. Ладони оказались мокрыми и скользкими. Я поднес их к глазам. Руки были в крови и какой-то жиже. Чейд сунул мне салфетку со стола.

Неттл добавила дров в очаг, и они занялись. Теперь она расставляла новые свечи и заменяла те, что сгорели.

– Ну и запах, – сказала она, глядя на Шута. – Они все так и сочатся.

– Согрей чистой воды, – велел Чейд.

– Может, позвать лекарей?

– Слишком многое придется объяснять. А если Шут умирает, будет лучше, если все обойдется без лишних глаз. Фитц, вставай. Поговори с нами.

В Неттл, как и в ее матери, скрывалась сила, которую трудно заподозрить в маленькой хрупкой женщине. Когда я кое-как сел на полу, она умудрилась поднять меня на ноги, подхватив под мышки. Я оперся на спинку стула, чуть не опрокинув его.

– Мне худо, – проговорил я. – Устал. Совсем без сил.

– Что ж, теперь ты знаешь, каково пришлось Риддлу, когда ты так бездумно высосал его силы до донышка, – язвительно отозвалась моя дочь.

Чейд решил взять беседу в свои руки.

– Фитц, зачем ты так порезал Шута? Вы повздорили?

– Он не резал Шута. – Неттл нашла воду, которую я оставил греться у огня. Она намочила ту же самую салфетку, которой я раньше очищал нарыв, отжала и осторожно провела по спине Шута, сморщив нос и поджав губы от отвращения. Повторила все еще раз и пояснила: – Фитц пытался его вылечить. Все это лопнуло под напором изнутри. – Она покосилась на меня с презрением. – Сядь у камина, пока не упал. Тебе не пришло в голову попробовать обычные припарки, прежде чем сломя голову пытаться исцелять Силой в одиночку?

Я последовал совету дочери и попытался рухнуть на приступку у очага так, чтобы не растерять хотя бы часть достоинства. Поскольку ни Чейд, ни Неттл в эту минуту на меня не смотрели, все мои усилия пропали втуне.