Впрочем, вряд ли она хорошо сложится. Пока у них нет ни малейшего проблеска, как нет конца этому жуткому лабиринту.
Тоннель вдруг начал расширяться, и вскоре Валентин вышел в некое подобие комнаты или зала, на противоположной стороне которого чернело пять проемов. "Я знал, что здесь обязательно будет какая-нибудь подлость. Иначе - что это за лабиринт. Пять выходов... Может, моей жизни не хватит все это обойти".
Он пошел в средний и опять смотрел на сверкающую рябь синей воды и слышал сварливые крики чаек, но через некоторое время почувствовал, что здорово устал, снова сел и снова паника зашевелилась в нем. "Ну, чего я боюсь, - убеждал Валентин себя, - по своим меткам я очень быстро вернусь назад. Сил еще хватит".
Но сил становилось все меньше, и за одним из поворотов он с ужасом увидел свои метки впереди. Секунду поколебавшись, он побежал. "Хорошо, если снова выйду в этот чертов зал. А если назад, к началу - значит, все напрасно!"
Но он все-таки вышел в зал и почти без сил прислонился к стене, боясь садиться. Долго стоял неподвижно и думал о том, что с исчезновением Земли, вероятно, исчез и смысл их существования. Земля их хранила и пестовала, а теперь они все, оставшись без нее, мечутся взад-вперед, как он сейчас бегает по этому лабиринту.
Валентин не заметил, как сполз вниз и уснул. Он проснулся оттого, что упавший фонарь бил ему прямо в глаза. На этот раз он пошел в правую дыру, темнота уже казалась ему какой-то теплой, клейкой субстанцией, которую только вспышки пистолета заставляли немного отступать. Теперь он представлял себе красные листья осин в конце сентября, зябко дрожащие от малейшего движения воздуха. Большие, крупные листья, которые, упав, еще долго сохраняли свою свежесть и цвет.
Вскоре он почувствовал, что дышать стало труднее, сердце колотилось, вязкая и сладкая слюна наполняла рот. Ноги так ослабели, что пришлось остановиться.
- Какой идиот! Пойти без скафандра! Но, с другой стороны, где бы я сейчас был в этом тяжелом саркофаге...
Голова стала тяжелее тела, он упал, и все вокруг закрутилось острова в море, белые облака. "Вот и все. Уже нисколько не страшно. Остается надеяться, что друзья сюда за мной не пойдут и останутся живы. А до тех пор, пока жив хоть один из нас, жива Земля. И как вообще это может быть, что мы есть, а Земли нет? Этого просто не может быть".
Превозмогая себя, он все-таки встал на четвереньки и пополз, бормоча вслух:
- Ну что ж, попробуем!
Руки почувствовали, какие острые и холодные камни скрыты под этой пылью.
- Огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Фонарь бестолково болтался на шее, но у него не было сил смотреть вперед, только в пыль, прямо перед собой.
- Земля плывет, мужайтесь, мужи!
Как парус, океан деля.
Он понимал, что, не делая больше отметок на стене, отнимает у себя последний шанс, но упрямо лез и лез вперед.
- Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что девяти небес нам стоила Земля.
Он опять рухнул в пыль и долго лежал, прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу и удивляясь, что еще жив. Потом на него отчетливо пахнуло свежим сырым воздухом, он поднял голову и увидел впереди звезды.
- Выход!
И хотя выход был совсем рядом, прошло еще немало времени, пока он дополз до него и вывалился наружу. И сразу понял, что пахнет лесом травой, деревьями, которые шумели совсем рядом, у подножия скалы. Еще через час он почувствовал себя немного отдохнувшим и готовым продолжать путь. Спускался он медленно, цепляясь за трещины, с уступа на уступ, а когда добрался донизу, обнаружил, что между ним и лесом течет река, совсем небольшая, но довольно быстрая.
Валентин сбросил с себя одежду и вошел в воду. Она оказалась теплой и мягкой. Он постоял немного, потом решительно оттолкнулся от дна. Река подхватила его и понесла, легко и бережно, как маленького ребенка. Он засмеялся от счастья, перевернулся на спину и даже закрыл глаза. Усталость быстро уходила, только еще ломило ступни ног и дрожали пальцы.
Потом он стал разглядывать берег - темную густую массу деревьев. Но в это время река сделала крутой поворот, он заметил, что лес кончился, сверкнул огонек, потом другой - это горел свет в окнах стоящих на берегу домов. "Все-таки я веду себя, как загулявший школьник. Мать, наверное, не спит, ждет с ужином. А я, не успев вернуться, полез купаться и барахтаюсь тут полночи". Мощными рывками он быстро достиг берега, выбрался из воды и, осторожно ступая босиком по холодной траве, побежал к дому.
Командир почувствовал, что его осторожно трясут за плечо. С трудом открыв воспаленные веки, он увидел склонившееся над ним серое осунувшееся лицо штурмана.
- Что будем делать, Филипп? Пошел третий день, как они ушли на поиски Валентина. Никого нет.
- Еще восемь человек, - еле слышно прошептал командир.
- Что ты говоришь?
- Помоги мне сесть, - командир с трудом приподнялся на койке и закашлялся.
- Так что решаешь? - штурман терпеливо переждал приступ кашля.
- Надо идти всем.
- Почему всем?
- А что нам остается? Если они погибли, погибнем и мы. Без них нам с кораблем не справиться. Но даже если и взлетим, выдержит ли еще один такой переход наша колымага?
Через несколько часов они уходили от корабля, вытянувшись длинной цепочкой. Двое самых здоровых несли командира. Он сидел на носилках лицом к кораблю и не отрывал от него глаз - то ли прощался, то ли что-то обдумывал.
Старый, весь высохший, но явно еще сильный, жилистый человек, голый по пояс, в широкополой соломенной шляпе, ловко орудовал мотыгой, окучивая помидоры, и не обращал внимания на палящее солнце. Услышав, как стукнула дверь дома на соседнем участке, он распрямился, потер затекшую поясницу и крикнул:
- Ну как дела, Эдуард? Ты что сегодня так поздно?
Эдуард спустился со ступенек и, хлопая шлепанцами, весь в облаке табачного дыма, подошел к соседу.
- Плохо сплю, Филипп. Просыпаюсь среди ночи от дурацких мыслей, которые приходят во сне. В этих мыслях я думаю о том, что была как будто бы у меня какая-то другая жизнь, а вот какая - никак не могу вспомнить.
- Конечно, была, - рассмеялся Филипп и хлопнул соседа по животу. Ты в прошлой жизни был боровом.
