Псайкер почти не осознавал движений собственных ног и света люменов, что падал на его ввалившиеся незрячие глаза. Стена под кончиками пальцев оживала для внутренних чувств астропата: Каппема ощущал углы и изгибы её резьбы, словно окружающий воздух обзавелся собственными нервами.

На физический слой реальности накладывались следы и метки его братьев и сестер, других слепцов, проходивших этим путем из келий и часовен Куртины и нижнего донжона наверх, к медитационным залам, постелям для говенья и трапезным хоров. Подобные отметины всегда были здесь, они усеивали любую часть Башни, в которой появлялись псайкеры, и Каппема, как и все остальные, находил успокоение в присутствии товарищей.

Но сегодня, однако, ему было не по себе. На тридцать четвертом шаге по коридору, где линии на стене переплетались чередой узких спиралей, астропат миновал обрывок памяти, оставленный старшим астропатом Святосталью. Краткий отзвук тонкого, как бумага, голоса пожилой женщины раздался в не-слухе псайкера, и в воздухе острым ножом повисло негодование. Святосталь размышляла о посланнике, человеке, явившемся, по её мнению, от Хозяев Мясных кукол, так называемых Поляристов. Этого «господина Лоджена» блокировали на борту его дромона в Третичном доке, не позволяя ступить на станцию.

Каппема почувствовал, как гневное проклятие, произнесенное Святосталью полдня назад, лезет к нему на язык. Затем астропат прошел место, где пси-отпечаток ощущался сильнее всего, и машинально проделал расслабляющее упражнение, которое помогло выбросить из головы эту вспышку ярости.

Разобравшись с ней, Каппема смог сосредоточиться на длинной череде мысленных следов, наполненных странными пляшущими гармониками, характерными для Мехлио. Женщина хорошо фокусировала сознание и надежно поддерживала дисциплину, поэтому обычно не оставляла за собой такого сильного отпечатка собственного присутствия. В следах присутствовала тревога, – если Святосталь гневалась на посланника, то Мехлио он беспокоил, – но также имелись оттенки дезориентации и почти возбужденного ожидания. Она провела в Башне достаточно времени, чтобы помнить о Торме Иланте, и радовалась, что Иланта возвращается сюда.

Каппема успел улыбнуться до того, как ему пришлось собраться и защитить свои мысли. Навстречу по коридору шагала колонна хористов, слишком плотно окутанных горелой ментальной вонью собственной усталости, чтобы обратить на него хоть какое-то внимание. Астропат ощутил клубящиеся облака их сознаний, когда надзиратели хора дернули подопечных за ремни, заставляя цепочку прижаться к дальней стене.

Но коридор был настолько узок, что даже при этом Каппема задел плечом кого-то из них и на мгновение коснулся разума псайкера, считанные часы назад помогавшего ему проникнуть в варп. Это было юное сознание, мужское, пронизанное странными отголосками незнакомого психического хора – какое-то старое задание? Сообщение, незашифрованное, брошенное через Имматериум в сторону ждущих умов на Дарроде и Энле III. Послание настолько простое, что фрагменты его до сих пор болтались в мыслях хористов.

…прибыл, все здесь… начнем по готовности… функционален…

Шагая дальше по коридору, Каппема нервничал уже исключительно по собственной воле. Дурные предзнаменования, дурные предзнаменования… Да, небрежность того, кто позволил псайкерам уйти из галереи с обрывками сообщения в мыслях, была мелочью, но она усилила тревогу астропата. Посланник и эта безрассудная идея с безмозглыми трутнями Поляристов; Торма Иланте, возвращение которой в Башню поднимет кто знает какую волну; всё до мелочей, подобных истории с хористами, упирается в одно и то же – дурные предзнаменования.

Стоит ли ждать чего-то худшего? Возможно, решил Каппема.

По какой-то причине в его разум проникла новая нота-концепция, исходящая неизвестно откуда: оттенок насилия? Это был отголосок мыслей Мастера Отранто, образ судьи в черном и багровом; сверкнув в сознании астропата, он исчез. Встревоженный Каппема повесил голову и зашагал дальше.

Он неосознанно принялся считать шаги до следующего этапа восхождения. Позади шагал его витифер, который, чтобы не отвлекать астропата, носил мягкие, подбитые волосом сапоги. Тяжелый шлем и сетчатый визор скрывали бритую, покрытую шрамами голову; из неё было вычищено всё, кроме терпеливости и бдительности. Витифер, безмятежно шаркая ногами в двух шагах за спиной Каппемы, держал в руке короткоствольный хеллпистолет и готов был при первом же признаке опасности забрать жизнь астропата.

В сердце донжона находился инжинариум, укрепленное святилище посреди крепости и запечатанная молельня Богу-Машине, построенная вокруг сияющих колец плазменных реакторов станции. Сейчас, как и на протяжении предыдущих шестидесяти семи лет, там заправляла магос Шаннери из Адептус Механикус.

Как и в предыдущие шестьдесят семь лет, магос совершала бесконечное пешее паломничество по мосткам на «экваторе» шарообразного корпуса установки. Шаннери уже давно приказала аугметическим ногам непрерывно ходить вокруг реактора. И, пока тело механикума шагало, разум её работал.

Из спины магоса вырастали две идентичные конструкции черного железа, сработанные в виде крыльев серафима, усеянные ауспиками и вокспондерами – передатчиками, благодаря которым Шаннери постоянно находилась в единении с каждым машинным духом в её инжинариуме. Она ощутила внезапную лавину информации, устремившуюся по проводам в момент приема сообщения Квалом – так же, как ощущала потоки энергии, изливающиеся из реакторного ядра, и процессы, что шли в псайк-машинах, установленных в башенках-гнездах. Магос была слепа, как и астропаты, и десятилетиями не использовала свои примитивные органы чувств.

Произошло нечто странное, нечто любопытное – импульс энергии проник через поглотители и обереги, созданные для отведения любых накопленных потенциалов. Он был слабым, очень слабым, и, казалось, исчез сразу же после того, как привлек внимание Шаннери.

Механикум не остановилась в своем медленном странствии по окружным мосткам. Перенаправив данные наблюдений через савант-сервитора в личные записи, магос мысленно запустила подпрограмму для поиска совпадающих показателей и занялась другими делами.

В надзорном зале восприятие Шевенна металось от одного дрейфующего звука к другому, хотя он не должен был ничего слышать. Судя по оттенкам, они исходили из разума Мастера Отранто, но где был сам астропат? Эти пульсации, обрывочные мысли, отмеченные страхом и злобой, проникали на галереи в неожиданных местах, двигались слишком быстро и неприметно, не оставляя надежных зацепок.

Шевенн отреагировал на происходящее не так оптимистично, как Шаннери. Он не мог определить источник импульсов, но не выбросил их из головы. Послав предупредительный сигнал, как звуковыми, так и мысленными волнами, он направил гонца к начальнику стражи, на пост, расположенный за клеткой самого мастера-дозорного.

На каждом уровне старой крепости, перестроенной в Бастион Псайкана, имелись балконы, круглые обзорные башенки и наблюдательные пункты, входящие в общий ансамбль. Командные и смотровые посты, разумеется, были необходимы на случай бунта или абордажа, но даже при отсутствии угрозы руководящему персоналу цитадели – офицерам, комиссарам и священникам – следовало располагаться в стратегически возвышенных точках. Оттуда они могли наблюдать за подчиненными, а те могли видеть своих начальников. Как и любое другое имперское здание, крепость возводилась с прицелом на то, чтобы сделать понятия власти и субординации реальными, зримыми и осязаемыми.