Петрок крутился рядом с матерью.

— Откуда она взялась? А Кнопка молодец, правда, мам?

— Правда, правда! Сбегай-ка за фельдшером, девочка-то без сознания.

Мальчик мигом оделся и убежал.

Месяц отвоевывала у смерти Анфиса девочку. Пришлось продать кое-что из вещей и поменять на лекарство обручальное кольцо. Петрок даже немножко ревновал, что мама так за ней ухаживала.

— Что ты скажешь папе, когда он придет с войны? Он спросит тебя: “Где кольцо, которое я тебе подарил?” Что ответишь ему?

— А я все ему расскажу. Он поймет. Ты, Петрок, не жалей кольца, жизнь девочки дороже. Ты меня не ревнуй, я люблю тебя, но ты же здоровенький и потому должен помогать мне, а не ворчать, как старый дед.

И когда Анфиса уходила из дома, она просила сына смотреть за больной. Петрок для вида делал недовольное лицо, но потом соглашался.

Однажды Анфиса, на заходя в дом, заглянула в окно и увидела картину, которая рассеяла все ее сомнения. Сын поправил подушку и одеяло у девочки, смочил ей губки мокрой ваткой и, что было самое удивительное для Анфисы, Петрок погладил неподвижно лежавшую худенькую ручку девочки.

“Сиделка что надо!” — подумала Анфиса.

И вот пришел наконец долгожданный день, когда девочка открыла глаза. Анфиса улыбнулась:

— Слава Богу! Ожила!

Петрок, стесняясь показать свою радость, нарочито грубо сказал:

Наконец-то оклемалась, а то сиди возле нее.

Мама знала, что это напускное, но все же строго сказала:

— Петя, как тебе не стыдно так говорить!

С этого дня здоровье девочки пошло на поправку, но она не разговаривала. Петрок сделал заключение:

— Она, наверно, глухонемая.

Анфиса обнаружила документы, зашитые в подкладку шубки.

— Значит, ты — Людмила Ивановна Захарова, шести лет от роду. А как тебя звала мама? Людочка?

Девочка молчала.

— Люда? Людмилка? В ответ — молчание.

— Так как же? А может, Люся? Люся кивнула головкой.

— Петрок, а Люся-то наша молодчина. Она все слышит, но только почему-то не говорит. Наверное, она пережила сильное потрясение.

Таким же образом выяснилось, что мамы у девочки нет, а папа на фронте. Анфиса отнесла в поселковый совет найденные документы, чтобы всё записали: может, отец будет разыскивать дочь.

Наступила весна. Приближалась Пасха. Люся совсем выздоровела, но держалась замкнуто. Анфиса понимала, что девочке для исцеления душевных ран необходимо время, она и сына предупредила, чтобы не обижал Люсю. Но та, как только заходил в дом Петрок, тут же взбиралась на печь и смотрела на него из-за занавески.

Однажды мальчик не выдержал:

— Что ты прячешься от меня? Нужна ты мне, как зайцу колбаса!

Петрок взял акварельные краски и кисточку, оставшиеся еще с довоенных времен, и подошел к печке. Люся резко задернула занавеску.

— Сколько ты будешь прятаться? Помоги мне нарисовать узоры. Скоро Пасха, поэтому надо, чтобы все было красиво. Да и маме подарок, у нее день рождения на Пасху. А папа говорил: “Как в лесу появляется первый цветок, так нашей маме прибавляется годок”. Вот и нарисуем ей цветы. Только где? А, придумал! На печке! Сразу увидит!

Люся спустилась вниз, и дети принялись рисовать.

— У тебя здорово получается, — сказал Петрок. Разрисовав печь, довольные дети любовались своей работой. Пришла Анфиса и ужаснулась, увидев разрисованную, размалеванную печь, которую она только на днях так старательно выбелила. Но, посмотрев на детей, поняла, что они “творили” вместе.

“Значит, наконец-то Люся перестала дичиться!” — подумала Анфиса.

— А мы с Люсей подарок тебе сделали к Пасхе и ко дню рождения.

— Вижу, вижу, как вы постарались! — засмеялась Анфиса и не стала их огорчать, что ее день рождения уже прошел. Праздник Пасхи и день рождения не могут совпадать каждый год. Анфиса поблагодарила и поцеловала детей.

Наступил праздник. Солнышко в этот день светило по-особенному. Оно с самого утра заиграло, засверкало, излучая тепло, свет и радость. И лица людей светились радостью. Все ходили друг к другу в гости, обнимались, делились угощениями и обменивались крашеными яйцами.

Когда утром Анфиса христосовалась с Люсей, девочка впервые улыбнулась. А когда Люся христосовалась с Петроком, то они стукнулись носами — и оба рассмеялись. Казалось бы, все налаживалось, и молодая женщина, глядя на детей, радовалась.

Но на второй день Пасхи почтальон вручил Анфисе казенное письмо.

Это было извещение о смерти мужа.

Анфиса медленно опустилась на скамейку и молча залилась слезами. Петрок и Люся прижались к мокрым щекам матери.

Прошел год. Люся так и не заговорила. А на дворе опять стояла весна, и, несмотря на все беды, свалившиеся на людей, поселок вновь жил ожиданием Пасхи.

Анфиса отрезала новую тесемку для Люсино-го крестика. Петрок удивленно спросил:

— А что, Люся крестик носит? Дай-ка мне посмотреть!

Мальчик взял крестик в руки, Люся бросилась к нему.

— Петрок, отдай Люсе крестик. Это святое, благодаря этому крестику Люся жива.

Пасха, Пасха! Радость, радость витала повсюду, давая людям надежду. Повсюду слышалось:

— Христос воскрес! — и в ответ радостное:

— Воистину воскрес!

Петрок, выбегая из дома, крикнул Люсе:

— Бери яйцо покрепче и пошли играть.

Люся стала выбирать, какое же яйцо ей лучше взять, когда вдруг открылась дверь, и в дом, прихрамывая, держа в обожженной руке палку, вошел человек в форме.

Люся смотрела на его улыбающееся лицо и вдруг узнала:

— Папа, папочка!

— Люся, доченька! Слава Богу, наконец-то я нашел тебя!

Вбежала Анфиса. Ей сказали, что к ней в избу вошел военный. Сердце ее готово было выскочить из груди.

— Ваня! — крикнула она.

Военный, опустив девочку на пол, обернулся. Это был Иван, но... не ее Иван. И вдруг раздалось:

— Мама4 это мой папа! Он нашел меня! Анфиса присела, обняла девочку и, заливаясь слезами, твердила:

— Доченька ты моя, заговорила. Вы слышите, девочка моя заговорила!

И только потом дошло до Анфисы, что это Люсин отец. Настроение у нее резко изменилось. Как же ей расстаться со своей девочкой? Нет, это невозможно!

Прибежал Петрок.

— Я знал, я знал, что ты не погиб!

Увидев, что это не его отец, мальчик остановился, но Люся взяла Петю за руку и, подведя к отцу, сказала:

— Папа, это мой брат Петрок.

...Когда враг подходил к городу, началась эвакуация женщин и детей.

Бабушка, сняв с груди свой крестик, одела на Люсю и сказала:

— Никогда не снимай его. Спаси и сохрани тебя Господь!

На второй день перед рассветом эшелон с беженцами разбомбили. Стоны, крики слышались со всех сторон. Когда совсем рассвело и рассеялся дым, бабушка нашла Люсю у мертвого тела матери. Люся онемела. Стоны утихли, кто мог — ушел, остальные остались лежать навсегда. Бабушка с Люсей пошли по железнодорожному полотну вперед. От полученного ранения бабушка теряла последние силы.

— Люсенька, если я умру, ты не пугайся, иди вперед, не останавливайся. Увидишь поезд — сойди с пути, но не садись, двигайся дальше. Скоро должно быть жилье. Иди в любой дом.

Бабушка села у дерева:

— Иди, иди, милая. А я уже пришла.

Люся тормошила бабушку, плакала, а потом поняла, что бабушка умерла, И девочка пошла вперед.

Анфиса, разрумянившись, хлопотала у печи. Отец Люси смотрел, как резвились - дети. “Как мне хорошо и уютно здесь, как будто мы всегда были одной семьей”. Он улыбнулся Анфисе, и она ответила ему улыбкой.

Я СОГЛАСНА, МАМА!

Однажды Григорий в субботний вечер сидел над лункой, вытаскивая одну рыбину за другой. Было начало весны, и проголодавшаяся рыба легко шла на наживку. Невдалеке он заметил небольшого парнишку, который ловко забрасывал удочку в лунку.

“Ишь ты, — подумал Григорий, — маленький, а уже заправский рыбак. И кто его одного отпустил на озеро?”

Вдруг он услышал подозрительный треск.

“Господи, неужели лед тронулся? Надо уходить!”